Неточные совпадения
Где вы? Что с вами, подснежные друзья мои? Двадцать лет мы
не видались.
Чай, состарились и вы, как я,
дочерей выдаете замуж,
не пьете больше бутылками шампанское и стаканчиком на ножке наливку. Кто из вас разбогател, кто разорился, кто
в чинах, кто
в параличе? А главное, жива ли у вас память об наших смелых беседах, живы ли те струны, которые так сильно сотрясались любовью и негодованием?
В голове у него бродила своекорыстная мысль: хорошо бы вот этакую девицу, как Марья Андреевна (старшая
дочь), да
не жениться бы, а так… чтобы
чай разливала.
Все девицы взвизгнули и стайкой унеслись
в горницы, а толстуха Аграфена заковыляла за ними. «Сама» после утреннего
чая прилегла отдохнуть
в гостиной и долго
не могла ничего понять, когда к ней влетели
дочери всем выводком. Когда-то красивая женщина, сейчас Анфуса Гавриловна представляла собой типичную купчиху, совсем заплывшую жиром. Она сидела
в ситцевом «холодае» и смотрела испуганными глазами то на
дочерей, то на стряпку Аграфену, перебивавших друг друга.
Там Рисположенский рассказывает, как
в стране необитаемой жил маститый старец с двенадцатью
дочерьми мал мала меньше и как он пошел на распутие, —
не будет ли чего от доброхотных дателей; тут наряженный медведь с козой
в гостиной пляшет, там Еремка колдует, и колокольный звон служит к нравственному исправлению, там говорят, что грех
чай пить, и проч., и проч.
— И правда, — резко решила генеральша, — говори, только потише и
не увлекайся. Разжалобил ты меня… Князь! Ты
не стоил бы, чтоб я у тебя
чай пила, да уж так и быть, остаюсь, хотя ни у кого
не прошу прощенья! Ни у кого! Вздор!.. Впрочем, если я тебя разбранила, князь, то прости, если, впрочем, хочешь. Я, впрочем, никого
не задерживаю, — обратилась она вдруг с видом необыкновенного гнева к мужу и
дочерям, как будто они-то и были
в чем-то ужасно пред ней виноваты, — я и одна домой сумею дойти…
— Эх — дети! Язвы сердца, — а
не радость его вы!.. — звенящим голосом пожаловался Яков Тарасович, и, должно быть, он много вложил
в эти слова, потому что тотчас же после них просиял, приободрился и бойко заговорил, обращаясь к
дочери: — Ну ты, раскисла от сладости? Айда-ка собери нам чего-нибудь… Угостим, что ли, блудного сына! Ты,
чай, старичишка, забыл, каков есть отец-то у тебя?
Елизавета Петровна, нисколько, разумеется,
не понявшая подобного возражения
дочери, прошла
в другую комнату, чтобы поскорее велеть подавать священникам
чай.
— А, чорт… Я сдаюсь… Я сегодня
не могу совсем играть…
Не до игры… Так вы говорите?.. того… Мне ведь
не с кем посоветоваться… жена умерла… Если бы у меня был сын, тогда того… было бы просто: определил
в полк, и кончено. А тут…
дочь… Родных никого… Ну, что толковать! Пойдем пить
чай…
В дочери, рослой, неразговорчивой, тоже было что-то скучное и общее с Яковом. Она любила лежать, читая книжки, за
чаем ела много варенья, а за обедом, брезгливо отщипывая двумя пальчиками кусочки хлеба, болтала ложкой
в тарелке, как будто ловя
в супе муху; поджимала туго налитые кровью, очень красные губы и часто,
не подобающим девчонке тоном, говорила матери...
Прасковья никак
не могла привыкнуть к тому, что ее
дочь выдана за богатого, и когда приходила, то робко жалась
в сенях, улыбалась просительно, и ей высылали
чаю и сахару.
Катерина Архиповна, как я прежде объяснил, была
не в духе: как-то порывисто разлила она
чай по чашкам и подала их
дочерям, а предназначенный для супруга стакан даже пихнула к нему.
Она
не поднимала глаз и продолжала то чертить зонтиком, то стирать начерченное. Вдруг раздались проворные детские шаги: Наташа вбежала
в беседку. Вера Николаевна выпрямилась, встала и, к удивлению моему, с какой-то порывистой нежностью обняла свою
дочь… Это
не в ее привычках. Потом явился Приимков. Седовласый, но аккуратный младенец Шиммель уехал до света, чтоб
не пропустить урока. Мы пошли пить
чай.
Стол стоял
в простенке между окон, за ним сидело трое: Григорий и Матрёна с товаркой — пожилой, высокой и худой женщиной с рябым лицом и добрыми серыми глазами. Звали её Фелицата Егоровна, она была девицей,
дочерью коллежского асессора, и
не могла пить
чай на воде из больничного куба, а всегда кипятила самовар свой собственный. Объявив всё это Орлову надорванным голосом, она гостеприимно предложила ему сесть под окном и дышать вволю «настоящим небесным воздухом», а затем куда-то исчезла.
— Дурак, значит, хоть его сегодня
в Новотроицком за
чаем и хвалили, — молвил Макар Тихоныч. — Как же
в кредит денег аль товару
не брать?
В долги давать, пожалуй,
не годится, а коль тебе деньги дают да ты их
не берешь, значит, ты безмозглая голова. Бери, да коль статья подойдет, сколь можно и утяни, тогда настоящее будет дело, потому купец тот же стрелец, чужой оплошки должен ждать. На этом вся коммерция зиждется… Много ль за
дочерью Залетов дает?
В немногих словах много звучало любви. Души
не чаял Смолокуров
в дочери. Она и теперь отцу ни слова
не вымолвила, скромной улыбкой, веселым покорным взором дала ответ.
Понимал Патап Максимыч, что за бесценное сокровище
в дому у него подрастает. Разумом острая, сердцем добрая, ко всему жалостливая, нрава тихого, кроткого, росла и красой полнилась Груня.
Не было человека, кто бы, раз-другой увидавши девочку,
не полюбил ее.
Дочери Патапа Максимыча души
в ней
не чаяли, хоть и немногим была постарше их Груня, однако они во всем ее слушались. Ни у той, ни у другой никаких тайн от Груни
не бывало. Но
не судьба им была вместе с Груней вырасти.
Она обратилась ко мне. Жила она
в небольшой квартирке с двумя детьми, — заболевшим гимназистом и
дочерью Екатериной Александровной, девушкой с славным, интеллигентным лицом, слушательницею Рождественских курсов лекарских помощниц. И мать и
дочь, видимо, души
не чаяли в мальчике. У него оказалось крупозное воспаление легких. Мать, сухая и нервная, с бегающими, психопатическими глазами, так и замерла.
Я помню живо:
в самый Новый год
Она мне пишет: «Я одна скучаю.
Муж едет
в клуб; я выйду у ворот,
Одетая крестьянкою, и к
чаюПриду к тебе. Коль спросит ваш народ,
Вели сказать, что из родного краю
Зашла к тебе кормилицына
дочь.
Укутаюсь — и
не заметят
в ночь».
Хоть он и молчал, но по всему было видно, что сердце его и
не чает для
дочери ничего хорошего
в будущем, и
не ждет никакого счастья
в этом браке.
И Зиновий Алексеич, и Татьяна Андревна
в дочерях своих души
не чаяли, обеих равно лелеяли, обеих равно берегли, и
не было из них ни отцовской баловницы, ни материной любимицы.
В Успеньев день, поутру, Дмитрий Петрович пришел к Дорониным с праздником и разговеньем. Дома случился Зиновий Алексеич и гостю был рад.
Чай, как водится, подали; Татьяна Андревна со старшей
дочерью вышла, Наташа
не показалась, сказала матери, что голова у ней отчего-то разболелась. Ни слова
не ответила на то Татьяна Андревна, хоть и заметила, что Наташина хворь была притворная, напущенная.
— Как же это? — вскликнула Аграфена Петровна. — Да ведь она души
не чаяла в Марье Гавриловне.
В огонь и
в воду была готова идти за нее. Еще махонькой взяла ее Марья Гавриловна на свое попеченье, вырастила, воспитала, любила, как
дочь родную! Говорила, что по смерти половину именья откажет ей. И вдруг такое дело!.. Господи! Господи!.. Что ж это такое?.. Да как решилась она?
За
чаем Антон Павлович рассказал, что недавно получил письмо из Одессы от одного почтенного отца семейства. Тот писал, что девушка,
дочь его, недавно ехала на пароходе из Севастополя
в Одессу, на пароходе познакомилась с Чеховым. И как
не стыдно! Пишете, господин Чехов, такие симпатичные рассказы, а позволяете себе приставать к девушке с гнусными предложениями.
В ту же ночь без вести пропала Никифора конюха
дочь. Чудное дело!.. Недели четыре девку лихоманка трепала — жизни никто
в ней
не чаял, и вдруг сбежала… С той поры об Аришке ни слуху, ни духу… Много чудились, а зря язык распускать никто
не посмел…
— Лорды и джентльмены! (хотя джентльмен, кроме самого оратора, всего только один,
в лице Володи Кареева). И вы, миледи! Сия юная
дочь народа выказала пример исключительного самопожертвования и великодушия, и за это я позволяю себе поднять сей сосуд с китайским нектаром, — он поднял стакан с
чаем, — и осушить его за ее здоровье и облобызать ее благородную руку. Миледи, — обратился он к Саше, ни слова
не понявшей из его речи, — разрешите облобызать вашу руку
в знак моего глубокого уважения к вам.
«А все Бог… — неслось
в его уме. — Кто бы мог ожидать такой перемены
в судьбе атамана волжских разбойников? Князь…
Чай, теперь на Москве каждый боярин выдал бы за него
дочь свою с радостью. А Аксюша-то сама себя посватала. Поди ж ты, верна, значит, пословица: «Суженого конем
не объедешь». Только бы были счастливы!.. И будут, бог даст, будут!»
Все знания, все старания свои приложила она к уходу за больной княгинюшкой, — тоже ее воспитанницей,
в которой она, как и
в ее
дочери, души
не чаяла, — да ничто
не помогло побороть болезнь.