В огромной печи с
низким сводом жарко пылает золотой огонь, а перед ним чертом извивается, шаркая длинной лопатой, пекарь Пашка Цыган, душа и голова мастерской, — человек маленький, черноволосый, с раздвоенной бородкой и ослепительно белыми зубами.
Потрясенный до основания, я остался на месте. Голова моя кружилась. Сквозь безумную радость, наполнявшую всё мое существо, прокрадывалось тоскливое чувство… Я оглянулся. Страшна мне показалась глухая сырая комната, в которой я стоял, с ее
низким сводом и темными стенами.
Цирельман поднял кверху руки, отчего рукава лапсердака сползли вниз и обнажили худые, костлявые, красные кисти, закинул назад голову и возвел глаза к закопченному потолку. Из груди его вылетел сиплый, но высокий и дрожащий звук, который долго и жалобно вибрировал под
низкими сводами, и когда он, постепенно слабея, замер, то слышно было, как в погребе быстро затихали, подобно убегающей волне, последние разговоры. И тотчас же в сыром, тяжелом воздухе наступила чуткая тишина.
Дрова были сырые, горели натужно, шипя и выпуская кипучую слюну, обильный, сизый дым. Желто-красный огонь трепетно обнимал толстые плахи и злился, змеиными языками лизал кирпич
низкого свода, изгибаясь, тянулся к челу, а дым гасил его, — такой густой, тяжелый дым…
Неточные совпадения
Почтамт была
низкая со
сводами комната; за конторкой сидели чиновники и выдавали толпящемуся народу.
А вот к чему: выйдет он тогда из душной промозглой комнаты с
низкими кирпичными
сводами, и пройдется по двору острога, и… и только.
Потом приснилась Людмиле великолепная палата с
низкими, грузными
сводами, — и толпились в ней нагие, сильные, прекрасные отроки, — а краше всех был Саша. Она сидела высоко, и нагие отроки перед нею поочередно бичевали друг друга. И когда положили на пол Сашу, головою к Людмиле, и бичевали его, а он звонко смеялся и плакал, — она хохотала, как иногда хохочут во сне, когда вдруг усиленно забьется сердце, — смеются долго, неудержимо, смехом сомозабвения и смерти…
На самой средине двора видны были остатки довольно обширной, но
низкой церкви; узкие, похожие на трещины окна совершенно заглохли травою, а вся поверхность
сводов поросла кустами жимолости, из средины которых подымались две или три молодые ели.
Все было тихо внутри; дневной свет, проникая с трудом сквозь узкие, едва заметные окна, боролся с вечным сумраком, который царствовал под
низкими и тяжелыми
сводами этого древнего храма, пережившего многие столетия.
Был шестой час вечера; на дворе совсем смерклось, когда у развалившихся ворот этого дворца остановилась пара лошадей, и из забрызганной грязью каруцы выскочил человек в шубе и меховой шапочке и, пролезши под
своды низкой калитки, постучался в крошечное окошечко, где едва мерцал свет плошки.
Обширный двор дворцовый разделялся на маленькие дворики. В одном месте высились терема, вышки, в другом виднелись
низкие кирпичные
своды погребов, где хранились вина: волжские, греческие, фряжские и квасы.
Обширный двор дворцовый разделялся на маленькие дворики. В одном месте высились терема, вышки, в другом виднелись
низкие кирпичные
своды погребов, где хранились вина: волжские, греческие, фряжские, венгерские, брага отличных сортов и мартовские квасы.
В
низкой, тоже со
сводом комнате, отделенной от подземелья полуразрушенной стеной, висела лампада и тускло освещала убогую деревянную кровать, на которой, казалось, покоилась сладким сном прелестная, но бледная, как смерть, девушка.
Камера, в которой очутился Савин,
низкая со
сводами пятиаршинная квадратная комната, с почерневшими от грязи стенами и с небольшим овальным окном с толстой железной решеткой.
В
низкой, тоже со
сводом комнате, отдаленной от подземелья полуразрушенной стеной, висела лампада и тускло освещала убогую деревянную кровать, на которой, казалось, покоилась сладким сном прелестная, но бледная как смерть девушка.
Как будто тот бесконечный удаляющийся
свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в
низкий, определенный, давивший его
свод, в котором всё было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.