Неточные совпадения
Сейчас же было заключено условие, и артель Матюшки переселилась на Сиротку через два дня. К ним присоединились лакей Ганька и бывший доводчик на золотопромывальной
фабрике Ераков. Народ так и бежал с компанейских работ: раз — всех тянуло на свой вольный хлеб, а второе —
новый главный управляющий очень уж круто принялся заводить свои
новые порядки.
На Катрю Анфиса Егоровна не обратила никакого внимания и точно не замечала ее. В зале она велела переставить мебель, в столовой накрыли стол по-новому, в Нюрочкиной комнате постлали ковер — одним словом, произведена была маленькая революция, а гостья все ходила из комнаты в комнату своими неслышными шагами и находила
новые беспорядки. Когда вернулся с
фабрики Петр Елисеич, он заметно смутился.
Они вдвоем обходили все корпуса и подробно осматривали, все ли в порядке. Мертвым холодом веяло из каждого угла, точно они ходили по кладбищу. Петра Елисеича удивляло, что
фабрика стоит пустая всего полгода, а между тем везде являлись
новые изъяны, требовавшие ремонта и поправок. Когда
фабрика была в полном действии, все казалось и крепче и лучше. Явились трещины в стенах, машины ржавели, печи и горны разваливались сами собой, водяной ларь дал течь, дерево гнило на глазах.
Петр Елисеич попрежнему оставался в господском доме в ожидании назначения
нового главного управляющего, а пока мог наблюдать только за сохранением пустовавшей
фабрики и медного рудника.
У Морока знакомых была полна
фабрика: одни его били, других он сам бил. Но он не помнил ни своего, ни чужого зла и добродушно раскланивался направо и налево. Между прочим, он посидел в кричном корпусе и поговорил ни о чем с Афонькой Туляком, дальше по пути завернул к кузнецам и заглянул в
новый корпус, где пыхтела паровая машина.
После рельсовой
фабрики были осмотрены кирпичные горны и молоты, пудлинговые печи, печи Мартена, или Мартына, как их окрестили рабочие; затем следовал целый ряд еще
новых печей: сберегающая топливо регенеративная печь Сименса, сварочные, литейные, отражательные, калильные и т. д.
В трактире и на
фабрике замечали
новых, никому не известных людей. Они выспрашивали, рассматривали, нюхали и сразу бросались всем в глаза, одни — подозрительной осторожностью, другие — излишней навязчивостью.
От людей, которые говорили
новое, слобожане молча сторонились. Тогда эти люди исчезали, снова уходя куда-то, а оставаясь на
фабрике, они жили в стороне, если не умели слиться в одно целое с однообразной массой слобожан…
За
фабрикой, почти окружая ее гнилым кольцом, тянулось обширное болото, поросшее ельником и березой. Летом оно дышало густыми, желтыми испарениями, и на слободку с него летели тучи комаров, сея лихорадки. Болото принадлежало
фабрике, и
новый директор, желая извлечь из него пользу, задумал осушить его, а кстати выбрать торф. Указывая рабочим, что эта мера оздоровит местность и улучшит условия жизни для всех, директор распорядился вычитать из их заработка копейку с рубля на осушение болота.
С огромным успехом прошел спектакль, и с той поры эта труппа, все пополняемая
новыми учениками, исключительно из рабочих, начала играть по московским окраинным театрам, на
фабриках и заводах. А студия под ее управлением давала все
новые и
новые силы.
— Вчера у нас на
фабрике ещё заказ взяли. Гостиную, кабинет, спальню. Всё — военные заказывают. Наворовали денег и хотят жить в
новом стиле…
Будучи прекрасною мастерицей, Марья Николаевна получала с
фабрики материал и заказы и, исполняя одни работы, отвозила их и забирала
новые.
Несмотря на ранний час, Гарусов уже был в конторе. Он успел осмотреть все ночные работы, побывал на
фабрике, съездил на медный рудник. Теперь распределялись дневные рабочие и ставились
новые. Гарусов сидел у деревянного стола и что-то писал. Арефа встал в толпе других рабочих, оглядывавших его, как новичка. Народ заводский был все такой дюжий, точно сшитый из воловьей кожи. Монастырский дьячок походил на курицу среди этих богатырей.
Показался засевший в горах Баламутский завод. Строение было почти все
новое. Издали блеснул заводский пруд, а под ним чернела
фабрика. Кругом завода шла свежая порубь: много свел Гарусов настоящего кондового леса на свою постройку. У Арефы даже сердце сжалось при виде этой незнакомой для степного глаза картины. Эх, невеселое место: горы, лес, дым, и сама Яровая бурлит здесь по-сердитому, точно никак не может вырваться из стеснивших ее гор.
— Куда? — уныло спрашивал Яков, видя, что его женщина становится всё более раздражительной, страшно много курит и дышит горькой гарью. Да и вообще все женщины в городе, а на
фабрике — особенно, становились злее, ворчали, фыркали, жаловались на дороговизну жизни, мужья их, посвистывая, требовали увеличения заработной платы, а работали всё хуже; посёлок вечерами шумел и рычал по-новому громко и сердито.
Этот поток теней, почему-то более страшных, чем люди, быстро исчез, Яков понял, что у ворот
фабрики разыгралась обычная в понедельник драка, — после праздников почти всегда дрались, но в памяти его остался этот жуткий бег тёмных, воющих пятен. Вообще вся жизнь становилась до того тревожной, что неприятно было видеть газету и не хотелось читать её. Простое, ясное исчезало, отовсюду вторгалось неприятное, появлялись
новые люди.
— Как у вас пахнет нехорошо; дом весь протух, сгнил; вы бы
новый построили. И кто же теперь живёт рядом с
фабрикой!
Всё
новое было тревожно и выскакивало как-то вдруг, без связи с предыдущим. Вдруг совершенно ослепшая тётка Ольга простудилась и через двое суток умерла, а через несколько дней после её смерти город и
фабрику точно громом оглушило: царь отказался от престола.
Среди многочисленных хлопот по
фабрике, по имению, по заведению канцелярии, канцелярских порядков,
новых званий и должностей Семен Матвеич успел, однако, обратить и на меня внимание.
В то самое время, как «Морской сборник» поднял вопрос о воспитании и Пирогов произнес великие слова: «Нужно воспитать человека!», — в то время, как университеты настежь распахнули двери свои для жаждущих истины, в то время, как умственное движение в литературе, преследуя титаническую работу человеческой мысли в Европе, содействовало развитию здравых понятий и разрешению общественных вопросов: — в это самое время сеть железных дорог готовилась уже покрыть Россию во всех направлениях и начать
новую эру в истории ее путей сообщения; свободная торговля получила могущественное развитие с понижением тарифа; потянулась к нам вереница купеческих кораблей и обозов; встрепенулись и зашумели наши
фабрики; пришли в обращение капиталы; тучные нивы и благословенная почва нашей родины нашли лучший сбыт своим богатым произведениям.
На место прогнанных поступали
новые работники, и как бы они ни были хороши сначала, общий поток увлекал и их спустя несколько дней по их вступлении на
фабрику.
Она дело говорила: занять можно, но надо платить, а платить нечем.
Фабрика заложена. Да она еще не знает, что за этими двумя векселями пойдут еще три штуки. Барыня из Биаррица заказала себе
новую мебель на Boulevard Haussman и карету у Биндера. И обошлось это в семьдесят тысяч франков. Да еще ювелир. А платил он, Станицын, векселями. Только не за тридцать же тысяч соглашаться!
Марксизм верит, что
фабрика и только
фабрика создаст
нового человека.
Так и Маркс верил, что
новый человек фабрикуется на
фабриках.
Не помню, право, сколько именно требовалось по расчетам Пекторалиса, чтобы он мог основать свою
фабрику, но, кажется, это выходило что-то около двенадцати или пятнадцати тысяч рублей, — и как только он доложил к этой сумме последний грош, так сейчас же и поставил точку к одному периоду своей жизни и объявил начало
нового.
— Везде, — сказал он, — учителя получают 200 да 300, а я получаю 500 рублей, и к тому же моя квартира отделана заново и даже меблирована на счет
фабрики. А в этом году все стены оклеены
новыми обоями…