Неточные совпадения
Потом со вздохом спрятал тетрадь, взял кучку белых
листков и начал набрасывать программу
нового своего романа.
Вдруг он оставил
листки — и поразился
новою мыслью.
Давно пора побеседовать с тобой, любезный друг Евгений; все поджидал твоего письма; наконец, пришедшая почта привезла мне твой
листок от
Нового года; благодарю тебя сердечно за добрые твои желания, в которых я нахожу старую, неизменную твою дружбу…
Трудно и почти невозможно (по крайней мере я не берусь) дать вам отчет на сем
листке во всем том, что происходило со мной со времени нашей разлуки — о 14-м числе надобно бы много говорить, но теперь не место, не время, и потому я хочу только, чтобы дошел до вас
листок, который, верно, вы увидите с удовольствием; он скажет вам, как я признателен вам за участие, которое вы оказывали бедным сестрам моим после моего несчастия, — всякая весть о посещениях ваших к ним была мне в заключение истинным утешением и
новым доказательством дружбы вашей, в которой я, впрочем, столько уже уверен, сколько в собственной нескончаемой привязанности моей к вам.
Совершенно неожиданно пришлось мне, добрая Наталья Дмитриевна, распространиться на вашем
листке о таких вещах, которые только неприятным образом шевелят сердце. Извините — я это время, сидя больше дома, разбирал
новое Уложение, и потому оно все вертится на уме…
…Давно что-то от вас нет
листка. Наступило
новое царство с тех пор. Что-то оно скажет в делах общественных. Покамест ничего не выражается. Как будто только вставлен один зубец вместо другого.
С начала 1897 года подпись Я.А. Фейгина появилась еще в числе пятерых издателей под
новым журналом «Бюллетень Хлебной биржи». Последний издавался на средства богатых московских хлебных торговцев, а о втором его издании — «Курьере торговли и промышленности» — редактор «Московского
листка» Н.И. Пастухов ядовито замечал, что он «жареным пахнет».
На другой день с
новым заголовком в сумках газетчиков лежал «Русский
листок».
Притом же это были и не
новые прокламации: такие же точно, как говорили потом, были недавно рассыпаны в X—ской губернии, а Липутин, ездивший месяца полтора назад в уезд и в соседнюю губернию, уверял, что уже тогда видел там такие же точно
листки.
И все это у меня выходило очень просто, все уживалось как-то, несмотря на то, что я состоял репортером «Московского
листка», дружил с Пастуховым и его компанией. И в будущем так всегда было, я печатался одновременно в «Русской мысли» и в «Наблюдателе», в «Русских ведомостях» и «
Новом времени»… И мне, одному только мне, это не ставилось в вину, да я и сам не признавал в этом никакой вины, и даже разговоров об этом не было. Только как-то у Лаврова Сергей Андреевич Юрьев сказал мне...
Евсей прочитал несколько таких
листков, их язык показался ему непонятным, но он почувствовал в этих бумажках опасное, неотразимо входившее в сердце, насыщая его
новой тревогой.
— Как жаль, что под
Нови ваш Суворов дрался не с Наполеоном. Это был бы один из лучших
листков в лавровом венке нашего императора.
Ее милое лицо приняло какой-то полухолодный, полугрустный вид, и что-то похожее на слезу пробежало, блистая, вдоль по длинным ее ресницам, как капля дождя, забытая бурей на
листке березы, трепеща перекатывается по его краям, покуда
новый порыв ветра не умчит ее — бог знает куда.
Когда я перечитал последнее письмо матери и поднес его к свечке, невольная слеза зашевелилась в глазах. Мне представился ясно этот
новый удар моей матери, но что меня не остановило. Здесь или за стеной — я для нее уже не существую.
Листок загорелся, и мне казалось, что вместе с последним язычком пламени исчезло все мое прошлое. С этих пор я становился фактически чернским мещанином Иваном Ивановым. Мой план был готов и полон.
Солнце, несмотря на ранний час утра, уже тепло освещало комнату, меблированную высокою старинною мебелью, и в нише, где помещалась кровать Глафиры, было столько света, что наша героиня могла свободно пробегать открытый ею архив. Она этим и занималась, она его пробегала, беспрестанно останавливаясь и задумываясь то над тем, то над другим
листком, и затем опять брала
новые.
— Тебя бранят, — продолжала матушка, показывая мне
листок, на котором я теперь при
новом толчке, данном всем моим нервам, прочел несколько более того, что было сказано: «Праотцев! ты дурак и подлец…» Дальше нечего было и читать: я узнал руку Виктора Волосатина и понял, что это отклик на мою борзенскую корреспонденцию к его сестре, потому что вслед за приведенным приветствием стояли слова: «Как смел ты, мерзавец, писать к моей сестре».
Горничная убежала. Тася поднялась по нескольким ступенькам на площадку с двумя окнами. Направо стеклянная дверь вела в переднюю, налево — лестница во второй этаж. По лестницам шел ковер. Пахло куреньем. Все смотрело чисто; не похоже было на номера. На стене, около окна, висела пачка
листков с карандашом. Тася прочла:"Leider, zu Hause nicht getroffen" [«К сожалению, не застал дома» (нем.).] — и две больших буквы. В стеклянную дверь видна была передняя с лампой, зеркалом и
новой вешалкой.
Нетова присела к письменному столу, раскрыла серебряный
новый бювар, взяла лист продолговатой цветной бумаги с монограммой во всю высоту
листка, написала записку, позвонила два раза и отдала вошедшему официанту, сказав ему...
Разговаривая с больным Герасимом, доктор взглянул на
листок, где записывалась температура, и, почувствовав
новый прилив ненависти, сдержал дыхание, чтобы не говорить, но не выдержал и спросил грубо и задыхаясь...
Славный полководец беспрестанно встречал затруднения и препятствия, которые, однако, не заставили его упасть духом. Вопреки очевидному недоброжелательству Тугута, Александр Васильевич продолжал действовать с прежним успехом. Австрийцы претерпели несколько поражений и отступали, когда явился к ним на помощь Суворов, и на берегах Требии вплел
новые неувядаемые
листки в свой лавровый венок.
Газеты, поданные Капитаном, произвели в Вадиме Петровиче
новый наплыв раздражения. Он стал просматривать пестро напечатанные столбцы одного из местных
листков и на него пахнуло с них точно из подворотен где-нибудь в Зарядье или на Живодерке. Тон полемики, остроумие, задор нечистоплотных сплетен, липкая пошлость всего содержимого вызвали в нем тошноту и усилили головную боль.