Неточные совпадения
Около молодого запорожца четверо старых выработывали довольно мелко
ногами, вскидывались, как вихорь, на сторону, почти на голову музыкантам, и, вдруг
опустившись, неслись вприсядку и били круто и крепко своими серебряными подковами плотно убитую землю.
Тетушка Анны Сергеевны, княжна Х……я, худенькая и маленькая женщина с сжатым в кулачок лицом и неподвижными злыми глазами под седою накладкой, вошла и, едва поклонившись гостям,
опустилась в широкое бархатное кресло, на которое никто, кроме ее, не имел права садиться. Катя поставила ей скамейку под
ноги: старуха не поблагодарила ее, даже не взглянула на нее, только пошевелила руками под желтою шалью, покрывавшею почти все ее тщедушное тело. Княжна любила желтый цвет: у ней и на чепце были ярко-желтые ленты.
Над городом низко
опустилось и застыло оловянное небо, ветер хлопотливо причесывал крыши домов, дымя снегом, бросаясь под
ноги людей.
Ноги их тоже невидимы в трепете длинных одеяний, а то, что под ними, как бы волнообразно взбухает и
опускается, точно палуба судна.
Тишина росла, углублялась, вызывая неприятное ощущение, — точно
опускался пол, уходя из-под
ног. В кармане жилета замедленно щелкали часы, из кухни доносился острый запах соленой рыбы. Самгин открыл форточку, и, вместе с холодом, в комнату влетела воющая команда...
Появление Обломова в доме не возбудило никаких вопросов, никакого особенного внимания ни в тетке, ни в бароне, ни даже в Штольце. Последний хотел познакомить своего приятеля в таком доме, где все было немного чопорно, где не только не предложат соснуть после обеда, но где даже неудобно класть
ногу на
ногу, где надо быть свежеодетым, помнить, о чем говоришь, — словом, нельзя ни задремать, ни
опуститься, и где постоянно шел живой, современный разговор.
Она машинально сбросила с себя обе мантильи на диван, сняла грязные ботинки,
ногой достала из-под постели атласные туфли и надела их. Потом, глядя не около себя, а куда-то вдаль,
опустилась на диван, и в изнеможении, закрыв глаза, оперлась спиной и головой к подушке дивана и погрузилась будто в сон.
— Матушка, матушка! — завопил Опенкин,
опускаясь на колени и хватая ее за
ноги, — дай ножку, благодетельница, прости…
— Что? Как! — вскричал я, и вдруг мои
ноги ослабели, и я бессильно
опустился на диван. Он мне сам говорил потом, что я побледнел буквально как платок. Ум замешался во мне. Помню, мы все смотрели молча друг другу в лицо. Как будто испуг прошел по его лицу; он вдруг наклонился, схватил меня за плечи и стал меня поддерживать. Я слишком помню его неподвижную улыбку; в ней были недоверчивость и удивление. Да, он никак не ожидал такого эффекта своих слов, потому что был убежден в моей виновности.
Она до того побледнела, что не могла стоять на
ногах и
опустилась на диван.
Эта качка напоминала мне пока наши похождения в Балтийском и Немецком морях — не больше. Не привыкать уже было засыпать под размахи койки взад и вперед, когда голова и
ноги постепенно поднимаются и
опускаются. Я кое-как заснул, и то с грехом пополам: но не один раз будил меня стук, топот людей, суматоха с парусами.
Стоят на
ногах они неуклюже,
опустившись корпусом на коленки, и большею частью смотрят сонно, вяло: видно, что их ничто не волнует, что нет в этой массе людей постоянной идеи и цели, какая должна быть в мыслящей толпе, что они едят, спят и больше ничего не делают, что привыкли к этой жизни и любят ее.
Вон показались из люка чьи-то
ноги, долго
опускались; наконец появилось и все прочее, после всего лицо.
— Вот, вот так! — учил он,
опускаясь на пол. — Ай, ай! — закричал он потом, ища руками кругом, за что бы ухватиться. Его потащило с горы, а он стремительно домчался вплоть до меня… на всегда готовом экипаже. Я только что успел подставить
ноги, чтоб он своим ростом и дородством не сокрушил меня.
— «Ангелов творче и Господи сил, — продолжал он, — Иисусе пречудный, ангелов удивление, Иисусе пресильный, прародителей избавление, Иисусе пресладкий, патриархов величание, Иисусе преславный, царей укрепление, Иисусе преблагий, пророков исполнение, Иисусе предивный, мучеников крепость, Иисусе претихий, монахов радосте, Иисусе премилостивый, пресвитеров сладость, Иисусе премилосердый, постников воздержание, Иисусе пресладостный, преподобных радование, Иисусе пречистый, девственных целомудрие, Иисусе предвечный, грешников спасение, Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», добрался он наконец до остановки, всё с большим и большим свистом повторяя слово Иисусе, придержал рукою рясу на шелковой подкладке и,
опустившись на одно колено, поклонился в землю, а хор запел последние слова: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя», а арестанты падали и подымались, встряхивая волосами, остававшимися на половине головы, и гремя кандалами, натиравшими им худые
ноги.
Старик было поднялся со своего кресла, но опять
опустился в него с подавленным стоном. Больная
нога давала себя чувствовать.
Он
опустился на правое колено, а левой
ногой уперся в один из камней в ручье.
Такой большой переход трудно достался старику. Как только мы остановились на бивак, он со стоном
опустился на землю и без посторонней помощи не мог уже подняться на
ноги.
Вдруг в одном месте я поскользнулся и упал, больно ушибив колено о камень. Я со стоном
опустился на землю и стал потирать больную
ногу. Через минуту прибежал Леший и сел рядом со мной. В темноте я его не видел — только ощущал его теплое дыхание. Когда боль в
ноге утихла, я поднялся и пошел в ту сторону, где было не так темно. Не успел я сделать и 10 шагов, как опять поскользнулся, потом еще раз и еще.
Я почувствовал, как какая-то истома, какая-то тяжесть стала
опускаться мне в
ноги. Колени заныли, точно в них налили свинец. Ощущение это знакомо всякому, кому случалось неожиданно чего-нибудь сильно испугаться. Но в то же время другое чувство, чувство, смешанное с любопытством, с благоговением к царственному грозному зверю и с охотничьей страстью, наполнило мою душу.
И начала притопывать
ногами, все, чем далее, смелее; наконец левая рука ее
опустилась и уперлась в бок, и она пошла танцевать, побрякивая подковами, держа перед собою зеркало и напевая любимую свою песню...
Дорожка в нескольких саженях впереди круто
опускалась книзу, и я глядел, как на этом изломе исчезали сначала
ноги, потом туловища, потом головы нашей компании.
Однажды подъезжал я к стрепету, который, не подпустив меня в настоящую меру, поднялся; я ударил его влет на езде, и мне показалось, что он подбит и что,
опускаясь книзу, саженях во ста от меня, он упал; не выпуская из глаз этого места, я сейчас побежал к нему, но, не добежав еще до замеченной мною местности, я на что-то споткнулся и едва не упал; невольно взглянул я мельком, за что задела моя
нога, и увидел лежащего стрепета с окровавленною спиной; я счел его за подстреленного и подумал, что ошибся расстоянием; видя, что птица жива, я проворно схватил ее и поднял.
Как только отойдешь несколько шагов от настоящего края, земля начнет в буквальном смысле волноваться,
опускаться и подниматься под
ногами человека и даже около пего, со всеми растущими по ее поверхности травами, цветами, кочками, кустиками и даже деревьями.
Вот как это было: выстрелив в стаю озимых кур и взяв двух убитых, я следил полет остальной стаи, которая начала подниматься довольно высоко; вдруг одна сивка пошла книзу на отлет (вероятно, она ослабела от полученной раны) и упала или села неблизко; в одно мгновение вся стая быстро
опустилась и начала кружиться над этим местом очень низко; я немедленно поскакал туда и нашел подстреленную сивку, которая не имела сил подняться, а только ползла, потому что одна
нога была переломлена; стая поднялась выше.
Марья плохо помнила, как ушел Матюшка. У нее сладко кружилась голова, дрожали
ноги,
опускались руки… Хотела плакать и смеяться, а тут еще свой бабий страх. Вот сейчас она честная мужняя жена, а выйдет в лес — и пропала… Вспомнив про объятия Матюшки, она сердито отплюнулась. Вот охальник! Потом Марья вдруг расплакалась. Присела к окну, облокотилась и залилась рекой. Семеныч, завернувший вечерком напиться чаю, нашел жену с заплаканным лицом.
По колеям степной дороги роспуски
опускались так низко, что растущие высоко травы и цветы хлестали меня по
ногам и рукам, и это меня очень забавляло.
Я не только любил смотреть, как резвый ястреб догоняет свою добычу, я любил все в охоте: как собака, почуяв след перепелки, начнет горячиться, мотать хвостом, фыркать, прижимая нос к самой земле; как, по мере того как она подбирается к птице, горячность ее час от часу увеличивается; как охотник, высоко подняв на правой руке ястреба, а левою рукою удерживая на сворке горячую собаку, подсвистывая, горячась сам, почти бежит за ней; как вдруг собака, иногда искривясь набок, загнув нос в сторону, как будто окаменеет на месте; как охотник кричит запальчиво «пиль, пиль» и, наконец, толкает собаку
ногой; как, бог знает откуда, из-под самого носа с шумом и чоканьем вырывается перепелка — и уже догоняет ее с распущенными когтями жадный ястреб, и уже догнал, схватил, пронесся несколько сажен, и
опускается с добычею в траву или жниву, — на это, пожалуй, всякий посмотрит с удовольствием.
Павел
опустился — от волнения он едва стоял на
ногах; но потом, когда лекция кончилась и профессор стал сходить по лестнице, Павел нагнал его.
Вихров вставал на
ноги, когда сани его
опускались в зажору.
Мать, закрыв окно, медленно
опустилась на стул. Но сознание опасности, грозившей сыну, быстро подняло ее на
ноги, она живо оделась, зачем-то плотно окутала голову шалью и побежала к Феде Мазину, — он был болен и не работал. Когда она пришла к нему, он сидел под окном, читая книгу, и качал левой рукой правую, оттопырив большой палец. Узнав новость, он быстро вскочил, его лицо побледнело.
Хлебников молчал, сидя в неловкой позе с неестественно выпрямленными
ногами. Ромашов видел, как его голова постепенно, едва заметными толчками
опускалась на грудь. Опять послышался подпоручику короткий хриплый звук, и в душе у него шевельнулась жуткая жалость.
Она
опустилась на траву и стала поправлять обеими руками волосы на затылке. Ромашов лег около ее
ног, и так как почва на этом месте заметно
опускалась вниз, то он, глядя на нее, видел только нежные и неясные очертания ее шеи и подбородка.
— Да, брат, я счастлив, — прервал он, вставая с дивана и начиная ходить по комнате, — ты прав! я счастлив, я любим, жена у меня добрая, хорошенькая… одним словом, не всякому дает судьба то, что она дала мне, а за всем тем, все-таки… я свинья, брат, я гнусен с верхнего волоска головы до ногтей
ног… я это знаю! чего мне еще надобно! насущный хлеб у меня есть, водка есть, спать могу вволю…
опустился я, брат, куда как
опустился!
Я тихонечко
опустился у порожка на пол, тоже подобрал под себя
ноги и сижу, гляжу на нее. Тихо настало так, что даже тощо делается. Я сидел-сидел, индо колени разломило, а гляну на нее, она все в том же положении, а на князя посмотрю: вижу, что он от томноты у себя весь ус изгрыз, а ничего ей не говорит.
Между тем в воротах показался ямщик с тройкой лошадей. Через шею коренной переброшена была дуга. Колокольчик, привязанный к седелке, глухо и несвободно ворочал языком, как пьяный, связанный и брошенный в караульню. Ямщик привязал лошадей под навесом сарая, снял шапку, достал оттуда грязное полотенце и отер пот с лица. Анна Павловна, увидев его из окна, побледнела. У ней подкосились
ноги и
опустились руки, хотя она ожидала этого. Оправившись, она позвала Аграфену.
Это да раздалось едва внятно, как вздох, но оно оглушило Адуева; сердце у него будто оторвалось,
ноги подкосились под ним. Он
опустился на стул подле фортепиано и молчал.
Герр Клюбер поблагодарил — и, мгновенно раскинув фалды фрака,
опустился на стул, — но
опустился так легко и держался на нем так непрочно, что нельзя было не понять: «Человек этот сел из вежливости — и сейчас опять вспорхнет!» И действительно, он немедленно вспорхнул и, стыдливо переступив два раза
ногами, словно танцуя, объявил, что, к сожалению, не может долее остаться, ибо спешит в свой магазин — дела прежде всего! — но так как завтра воскресенье — то он, с согласия фрау Леноре и фрейлейн Джеммы, устроил увеселительную прогулку в Соден, на которую честь имеет пригласить г-на иностранца, и питает надежду, что он не откажется украсить ее своим присутствием.
— Ох, сюда! — указала Прасковья Ивановна на кресло у стола и тяжело в него
опустилась с помощию Маврикия Николаевича. — Не села б у вас, матушка, если бы не
ноги! — прибавила она надрывным голосом.
— Ну что? как ты сегодня себя чувствуешь? — спросила Арина Петровна,
опускаясь в кресло у его
ног.
Саша проворно
опустился на колени и поцеловал Людмилины
ноги.
Он
опустился на колени у сестриных
ног и положил голову на ее колени. Она ласкала и щекотала его. Миша смеялся, ползая коленями по полу. Вдруг сестра отстранила его и пересела на диван. Миша остался один. Он постоял немного на коленях, вопросительно глядя на сестру. Она уселась поудобнее, взяла книгу, словно читать, а сама посматривала на брата.
Кожемякин пододвинул
ногою стул, грузно
опустился на него и молчал, губы его тряслись. Он смотрел сбоку на Посулова, представляя, как ударит кулаком по этой сафьяновой, надутой щеке, по тяжёлому красному уху, и, предвкушая испуг, унижение мясника, дрожал весь мелкой злой дрожью.
Ноги у него подкосились: он
опустился на диван и стал глядеть на часы.
Старинному преданию, не подтверждаемому новыми событиями, перестали верить, и Моховые озера мало-помалу, от мочки коноплей у берегов и от пригона стад на водопой, позасорились, с краев обмелели и даже обсохли от вырубки кругом леса; потом заплыли толстою землянистою пеленой, которая поросла мохом и скрепилась жилообразными корнями болотных трав, покрылась кочками, кустами и даже сосновым лесом, уже довольно крупным; один провал затянуло совсем, а на другом остались два глубокие, огромные окна, к которым и теперь страшно подходить с непривычки, потому что земля, со всеми болотными травами, кочками, кустами и мелким лесом,
опускается и поднимается под
ногами, как зыбкая волна.
Между тем машинально я шел все дальше. Лес редел понемногу, почва
опускалась и становилась кочковатой. След, оттиснутый на снегу моей
ногой, быстро темнел и наливался водой. Несколько раз я уже проваливался по колена. Мне приходилось перепрыгивать с кочки на кочку; в покрывавшем их густом буром мху
ноги тонули, точно в мягком ковре.
Протащив тело несколько шагов, казаки опустили
ноги, которые, безжизненно вздрогнув,
опустились, и, расступившись, постояли молча несколько времени.
Представьте себе четвероугольное туловище, которое едва могло держаться в равновесии на двух коротких и кривых
ногах; величественно закинутую назад голову в превысокой косматой шапке, широкое, багровое лицо; огромные, оловянного цвета, круглые глаза; вздернутый нос, похожий на луковицу, и бесконечные усы, которые не
опускались книзу и не подымались вверх, но в прямом, горизонтальном направлении, казалось, защищали надутые щеки, разрумяненные природою и частым употреблением горелки.
Толпа вылилась на площадь потоком масла и как-то сразу образовала круг, и вот эта женщина — черная, как облачная ночь, — вдруг вся, как бы поднявшись на воздух, поплыла ко Христу, а подойдя почти вплоть к нему, остановилась, сбросила капюшон с головы, и облаком
опустился плащ к
ногам ее.
Он пошёл… Дома стояли по бокам улицы, точно огромные камни, грязь всхлипывала под
ногами, а дорога
опускалась куда-то вниз, где тьма была ещё более густа… Илья споткнулся о камень и чуть не упал. В пустоте его души вздрогнула надоедливая мысль...