Неточные совпадения
Когда на другой день стало светать, корабль был далеко от Каперны. Часть экипажа как уснула, так и осталась лежать на
палубе, поборотая вином Грэя; держались на
ногах лишь рулевой да вахтенный, да сидевший на корме с грифом виолончели у подбородка задумчивый и хмельной Циммер. Он сидел, тихо водил смычком, заставляя струны говорить волшебным, неземным голосом, и думал о счастье…
Поза человека (он расставил
ноги, взмахнув руками) ничего, собственно, не говорила о том, чем он занят, но заставляла предполагать крайнюю напряженность внимания, обращенного к чему-то на
палубе, невидимой зрителю.
Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало с
ног, ударяя о
палубу, что не придержанный у кнека [Кнек (кнехт) — чугунная или деревянная тумба, кнехты могут быть расположены по парно для закрепления швартовых — канатов, которыми судно крепится к причалу.] канат вырывался из рук, сдирая с ладоней кожу, что ветер бил его по лицу мокрым углом паруса с вшитым в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не оставляла его лица.
Грузчики выпустили веревки из рук, несколько человек, по-звериному мягко, свалилось на
палубу, другие пошли на берег. Высокий, скуластый парень с длинными волосами, подвязанными мочалом, поравнялся с Климом, — непочтительно осмотрел его с головы до
ног и спросил...
Ноги их тоже невидимы в трепете длинных одеяний, а то, что под ними, как бы волнообразно взбухает и опускается, точно
палуба судна.
«Лучше:
ноги не горят, да и
палубы не затопчешь сапогами».
Опираясь на него, я вышел «на улицу» в тот самый момент, когда
палуба вдруг как будто вырвалась из-под
ног и скрылась, а перед глазами очутилась целая изумрудная гора, усыпанная голубыми волнами, с белыми, будто жемчужными, верхушками, блеснула и тотчас же скрылась за борт. Меня стало прижимать к пушке, оттуда потянуло к люку. Я обеими руками уцепился за леер.
Палуба завалена всякой дрянью; от мачты и парусов негде поворотиться; черно, грязно, скользко,
ноги прилипают к
палубе.
Но эта первая буря мало подействовала на меня: не бывши никогда в море, я думал, что это так должно быть, что иначе не бывает, то есть что корабль всегда раскачивается на обе стороны,
палуба вырывается из-под
ног и море как будто опрокидывается на голову.
«На берег кому угодно! — говорят часу во втором, — сейчас шлюпка идет». Нас несколько человек село в катер, все в белом, — иначе под этим солнцем показаться нельзя — и поехали, прикрывшись холстинным тентом; но и то жарко: выставишь нечаянно руку,
ногу, плечо — жжет. Голубая вода не струится нисколько; суда, мимо которых мы ехали, будто спят: ни малейшего движения на них; на
палубе ни души. По огромному заливу кое-где ползают лодки, как сонные мухи.
— Какая благодать! — говорил я себе, ощутив под
ногами неподвижные доски
палубы.
Я сначала, как заглянул с
палубы в люк, не мог постигнуть, как сходят в каюту: в трапе недоставало двух верхних ступеней, и потому надо было прежде сесть на порог, или «карлинсы», и спускать
ноги вниз, ощупью отыскивая ступеньку, потом, держась за веревку, рискнуть прыгнуть так, чтобы попасть
ногой прямо на третью ступеньку.
Он очень об этом не заботился: беспрестанно качал
ногой, набивал трубку, выкуривал, выколачивал тут же, на
палубу, и опять набивал.
Когда обливаешься вечером, в темноте, водой, прямо из океана, искры сыплются, бегут, скользят по телу и пропадают под
ногами, на
палубе.
Я пошел проведать Фаддеева. Что за картина! в нижней
палубе сидело, в самом деле, человек сорок: иные покрыты были простыней с головы до
ног, а другие и без этого. Особенно один уже пожилой матрос возбудил мое сострадание. Он морщился и сидел голый, опершись руками и головой на бочонок, служивший ему столом.
Тут громадный вал вдруг ударил в сетки, перескочил через борт и разлился по
палубе, облив
ноги матросам.
Лаврецкий не сразу понял, что такое он прочел; прочел во второй раз — и голова у него закружилась, пол заходил под
ногами, как
палуба корабля во время качки. Он и закричал, и задохнулся, и заплакал в одно мгновение.
Глухой взрыв — толчок — бешеная бело-зеленая гора воды в корме —
палуба под
ногами уходит — мягкая, резиновая — и все внизу, вся жизнь, навсегда…
Издали — в коридоре — уже голоса, шаги. Я успел только схватить пачку листов, сунуть их под себя — и вот теперь прикованный к колеблющемуся каждым атомом креслу, и пол под
ногами —
палуба, вверх и вниз…
Говору не слышно было на
палубе: из-за равномерного звука разрезаемых волн и пара слышно было, как лошади фыркали и топали
ногами на шаланде, слышны были командные слова капитана и стоны раненых.
Елена опять вышла на
палубу. Сильный ветер, дувший навстречу пароходу, облеплял вокруг ее
ног платье и заставлял ее нагибаться вперед и придерживать рукой край шляпы.
Но в этот момент у нее слегка закружилась голова, потому что
палуба под ее
ногами вдруг показалась ей странно неустойчивой, а собственное тело необыкновенно легким. Она села на край скамейки.
Но когда Тарас пристрелил сына, повар, спустив
ноги с койки, уперся в нее руками, согнулся и заплакал, — медленно потекли по щекам слезы, капая на
палубу; он сопел и бормотал...
Капитан гнал его прочь, даже толкнул
ногой, так что Сергей опрокинулся, но все-таки простил. И Сергей тотчас же забегал по
палубе, разнося подносы с посудой для чая, по-собачьи искательно заглядывая людям в глаза.
Пока я объяснялся с командой шхуны, моя шлюпка была подведена к корме, взята на тали и поставлена рядом с шлюпкой «Нырка». Мой багаж уже лежал на
палубе, у моих
ног. Меж тем паруса взяли ветер, и шхуна пошла своим путем.
— Это пройдет, — заметил Ботвель. — Надо только приехать и осмотреться. Ступить на
палубу ногой, топнуть. Вот и все.
Она сидела, подобрав
ноги, и, упираясь руками в
палубу, ползала от возбуждения взад-вперед.
Гришка сидел на корме челнока и, свесив смуглые худые
ноги свои через борт, болтал ими в воде. Ваня сидел между тем в трюме, и наружу выглядывало только свежее, румяное личико его. Белокурая голова мальчика, освещенная палящими лучами полуденного солнца, казалась еще миловиднее и нежнее посреди черных, грубо высмоленных досок
палубы.
В движениях и взглядах молодого парня заметно было какое-то нетерпение, смешанное с любопытством: он то становился на
ноги и прищуривал глаза, то повертывал челнок, который поминутно прибивало к берегу течением реки, то ложился на
палубу и приводил черные, лукавые глаза свои в уровень с луговою плоскостью.
Человек с бакенбардами сунул руки в карманы, расставил
ноги и стал похож на открытые ножницы. Рыжий вынул золотые часы, большие, как маятник стенных часов, поглядел на них, в небо и вдоль
палубы, потом начал свистать, раскачивая часы и притопывая
ногою.
Не вздрагивает
палуба под
ногами, только напряженно трясется мачта, устремленная в ясное небо; тихонько поют тросы, натянутые, точно струны, но — к этому трепету уже привык, не замечаешь его, и кажется, что пароход, белый и стройный, точно лебедь, — неподвижен на скользкой воде.
Багры скользили по борту и царапались об него со звуком, похожим на скрип зубов. Шлепанье
ног о
палубу постепенно удалялось на корму… И вот там вновь раздался стонущий заупокойно возглас...
— Де? — раздался торопливый вопрос… По
палубе зашлепали босые
ноги, послышалась возня, мимо лица мальчика сверху скользнули два багра и почти бесшумно вонзились в густую воду…
Добежав до ручки ворота, он с размаха ткнулся об нее грудью и, не чувствуя боли, с ревом начал ходить вокруг ворота, мощно упираясь
ногами в
палубу.
Блоки визжали и скрипели, гремели цепи, напрягаясь под тяжестью, вдруг повисшей на них, рабочие, упершись грудями в ручки ворота, рычали, тяжело топали по
палубе. Между барж с шумом плескались волны, как бы не желая уступать людям свою добычу. Всюду вокруг Фомы натягивались и дрожали напряженно цепи и канаты, они куда-то ползли по
палубе мимо его
ног, как огромные серые черви, поднимались вверх, звено за звеном, с лязгом падали оттуда, а оглушительный рев рабочих покрывал собой все звуки.
У горного берега стояли на якорях две порожние баржи, высокие мачты их, поднявшись в небо, тревожно покачивались из стороны в сторону, выписывая в воздухе невидимый узор.
Палубы барж загромождены лесами из толстых бревен; повсюду висели блоки; цепи и канаты качались в воздухе; звенья цепей слабо брякали… Толпа мужиков в синих и красных рубахах волокла по
палубе большое бревно и, тяжело топая
ногами, охала во всю грудь...
Здесь были упомянуты: разбитая чашка с голубой надписью «Дорогому мужу от верной жены»; утопленное дубовое ведро, которое я же сам по требованию шкипера украл на
палубе «Западного зерна»; украденный кем-то у меня желтый резиновый плащ, раздавленный моей
ногой мундштук шкипера и разбитое — все мной — стекло каюты.
В мокрой тьме при слабом свете шести фонарей метались черные люди, глухо топая
ногами о
палубы барж.
…Неизъяснимо хорошо плыть по Волге осенней ночью, сидя на корме баржи, у руля, которым водит мохнатое чудовище с огромной головою, — водит, топая по
палубе тяжелыми
ногами, и густо вздыхает...
Скрестив руки, вцепившись пальцами в плечи себе, он стоял спокойно, прижимая
ногою к
палубе какой-то узел, смотрел на всех по очереди и хрипло уговаривал...
На
палубе пассажиры разместились с чашками кофе по группам, и все вели оживленные разговоры. Николай Фермор пил свой кофе, сидя в сообществе нескольких человек, и когда его чашка была уже им допита, он поставил ее на рубку, а сам встал с места и отошел к борту, и затем сию же минуту наступил
ногою на перекладину и, перекинувшись через перила, бросился в воду на глазах всех пассажиров…
Поднявшись на
палубу, он отыскал немного провизии — сухарей, вяленой свинины и подошел к борту. Шлюпка, качаясь, стукала кормой в шхуну; Аян спустился, но вдруг, еще не коснувшись
ногами дна лодки, вспомнил что-то, торопливо вылез обратно и прошел в крюйс-камеру, где лежали бочонки с порохом.
Труп положили на деревянный щит, употребляемый при погрузке, открыли борт и своеобразный морской гроб тихо скользнул по
палубе,
ногами к воде.
А «он» преспокойно разгуливал на
палубе третьего класса, ставя
ноги по военному.
Его товарищ лениво ругнул его и, не получив ответа, громко затопал
ногами, упираясь в
палубу.
Босые, с засученными до колен
ногами и до локтей руками, разбрелись матросы по
палубе, вооруженные скребками, камнем, ящиками с песком, ведрами, голиками и швабрами.
Володя заходил по баку, стараясь, как боцман Федотов, спокойно и просто ходить во время качки по
палубе, но эта ходьба, заставляя напрягать
ноги, скоро его утомила, и он снова подошел к пушке, около которой стоял Бастрюков.
Ходить по
палубе не особенно удобно. Она словно выскакивает из-под
ног. Ее коварная, кажущаяся ровной поверхность заставляет проделывать всевозможные эквилибристические фокусы, чтобы сохранить закон равновесия тел и не брякнуться со всех
ног. Приходится примоститься где-нибудь у пушки или под мостиком и смотреть на беснующееся море, на тоскливое небо, на притулившихся вахтенных матросов, на прижавшегося у люка Умного и на грустно выглядывающих из-за люка Егорушку и Соньку.
Володя ушел от капитана, почти влюбленный в него, — эту влюбленность он сохранил потом навсегда — и пошел разыскивать старшего офицера. Но найти его было не так-то легко. Долго ходил он по корвету, пока, наконец, не увидал на кубрике [Кубрик — матросское помещение в
палубе, передней части судна.] маленького, широкоплечего и плотного брюнета с несоразмерно большим туловищем на маленьких
ногах, напоминавшего Володе фигурку Черномора в «Руслане», с заросшим волосами лицом и длинными усами.
О его вспыльчивом до бешенства характере, о его плясках на
палубе во время гнева и топтании
ногами фуражки, о его «разносах» офицеров и о том, как он школит гардемаринов, рассказывались чуть ли не легенды.