Неточные совпадения
Катерина Ивановна бросилась к
окну; там, на продавленном стуле, в углу, установлен был большой глиняный таз с водой, приготовленный для
ночного мытья детского и мужниного белья.
Самгин в одной штанине бросился к постели, выхватил из
ночного столика браунинг, но, бросив его на постель, надел брюки, туфли, пиджак и снова подбежал к
окну; солдат, стрелявший с колена, переваливаясь с бока на бок, катился по мостовой на панель, тот, что был впереди его, — исчез, а трое все еще лежали, стреляя.
— Вот как? — спросила женщина, остановясь у
окна флигеля и заглядывая в комнату, едва освещенную маленькой
ночной лампой. — Возможно, что есть и такие, — спокойно согласилась она. — Ну, пора спать.
Одно из двух
окон в сад было открыто, там едва заметно и беззвучно шевелились ветви липы, в комнату втекал ее аптечный запах, вползали неопределенные ‹шорохи?›, заплутавшиеся в
ночной темноте.
На улице было пустынно и неприятно тихо. Полночь успокоила огромный город. Огни фонарей освещали грязно-желтые клочья облаков. Таял снег, и от него уже исходил запах весенней сырости. Мягко падали капли с крыш, напоминая шорох
ночных бабочек о стекло
окна.
Было нечто и горькое и злорадно охмеляющее в этих
ночных, одиноких прогулках по узким панелям, под
окнами крепеньких домов, где жили простые люди, люди здравого смысла, о которых так успокоительно и красиво рассказывал историк Козлов.
Клим покорно ушел, он был рад не смотреть на расплющенного человека. В поисках горничной, переходя из комнаты в комнату, он увидал Лютова; босый, в
ночном белье, Лютов стоял у
окна, держась за голову. Обернувшись на звук шагов, недоуменно мигая, он спросил, показав на улицу нелепым жестом обеих рук...
Варвара, уродливо длинная в
ночной рубашке, перенеслась, точно по воздуху, к
окну.
Ольга долго провожала его глазами, потом открыла
окно, несколько минут дышала
ночной прохладой; волнение понемногу улеглось, грудь дышала ровно.
Между
окнами стоял небольшой письменный стол, у внутренней стены простенькая железная кровать под белым чехлом,
ночной столик, этажерка с книгами в углу, на
окнах цветы, — вообще вся обстановка смахивала на монастырскую келью и понравилась Привалову своей простотой.
Петух на высокой готической колокольне блестел бледным золотом; таким же золотом переливались струйки по черному глянцу речки; тоненькие свечки (немец бережлив!) скромно теплились в узких
окнах под грифельными кровлями; виноградные лозы таинственно высовывали свои завитые усики из-за каменных оград; что-то пробегало в тени около старинного колодца на трехугольной площади, внезапно раздавался сонливый свисток
ночного сторожа, добродушная собака ворчала вполголоса, а воздух так и ластился к лицу, и липы пахли так сладко, что грудь поневоле все глубже и глубже дышала, и слово...
Читатель, вероятно, помнит дальше. Флоренса тоскует о смерти брата. Мистер Домби тоскует о сыне… Мокрая ночь. Мелкий дождь печально дребезжал в заплаканные
окна. Зловещий ветер пронзительно дул и стонал вокруг дома, как будто
ночная тоска обуяла его. Флоренса сидела одна в своей траурной спальне и заливалась слезами. На часах башни пробило полночь…
Страшен был не он, с его хвостом, рогами и даже огнем изо рта. Страшно было ощущение какого-то другого мира, с его вмешательством, непонятным, таинственным и грозным… Всякий раз, когда кто-нибудь умирал по соседству, особенно если умирал неожиданно, «наглою» смертью «без покаяния», — нам становилась страшна тьма ночи, а в этой тьме — дыхание
ночного ветра за
окном, стук ставни, шум деревьев в саду, бессознательные вскрикивания старой няньки и даже простой жук, с смутным гудением ударяющийся в стекла…
После этого и самое
окно, приходившееся вровень с землей, раскрывалось, и в нем появлялась голова человека в
ночном колпаке.
Харитина старалась не думать об этом, даже принималась со страха молиться, а в голове стояла одна мысль, эта же мысль наполняла всю комнату и, как
ночная птица, билась с трепетом в
окно.
Через четверть часа Луша была готова, и Раиса Павловна распахнула
окно, в которое широкой волной хлынула еще не успевшая улетучиться
ночная свежесть.
Луша сухо засмеялась, хрустнув пальцами. В запыленные, давно непротертые
окна пробивался в комнату тот особенно яркий свет, какой льется с неба по утрам только после грозы, — все кругом точно умылось и блестит детской, улыбающейся свежестью. Мохнатые лапки отцветших акаций едва заметно вздрагивали под легкой волной набегавшего ветерка и точно сознательно стряхивали с себя последние капли
ночного дождя; несколько таких веточек с любопытством заглядывали в самые
окна.
«Идут в мире дети», — думала она, прислушиваясь к незнакомым звукам
ночной жизни города. Они ползли в открытое
окно, шелестя листвой в палисаднике, прилетали издалека усталые, бледные и тихо умирали в комнате.
Тогда я шел далее. Мне нравилось встречать пробуждение природы; я бывал рад, когда мне удавалось вспугнуть заспавшегося жаворонка или выгнать из борозды трусливого зайца. Капли росы падали с верхушек трясунки, с головок луговых цветов, когда я пробирался полями к загородной роще. Деревья встречали меня шепотом ленивой дремоты. Из
окон тюрьмы не глядели еще бледные, угрюмые лица арестантов, и только караул, громко звякая ружьями, обходил вокруг стены, сменяя усталых
ночных часовых.
Поднялась суматоха. Все в комнате завертелось клубком, застонало, засмеялось, затопало. Запрыгали вверх, коптя, огненные язычки ламп. Прохладный
ночной воздух ворвался из
окон и трепетно дохнул на лица. Голоса штатских, уже на дворе, кричали с бессильным и злым испугом, жалобно, громко и слезливо...
Я выполнил в Кёльне свой план довольно ловко. Не успел мой
ночной товарищ оглянуться, как я затесался в толпу, и по первому звонку уж сидел в вагоне третьего класса. Но я имел неосторожность выглянуть в
окно, и он заметил меня. Я видел, как легкая тень пробежала у него по лицу; однако ж на этот раз он поступил уже с меньшею развязностью, нежели прежде. Подошел ко мне и довольно благосклонно сказал...
Но вот огни исчезают в верхних
окнах, звуки шагов и говора заменяются храпением, караульщик по-ночному начинает стучать в доску, сад стал и мрачнее и светлее, как скоро исчезли на нем полосы красного света из
окон, последний огонь из буфета переходит в переднюю, прокладывая полосу света по росистому саду, и мне видна через
окно сгорбленная фигура Фоки, который в кофточке, со свечой в руках, идет к своей постели.
Хоть и обдает
ночным холодком из
окна с поднятой рамой, но арестанты мечутся на своих нарах всю ночь, словно в бреду.
Ночные прогулки под зимними звездами, среди пустынных улиц города, очень обогащали меня. Я нарочно выбирал улицы подальше от центра: на центральных было много фонарей, меня могли заметить знакомые хозяев, тогда хозяева узнали бы, что я прогуливаю всенощные. Мешали пьяные, городовые и «гулящие» девицы; а на дальних улицах можно было смотреть в
окна нижних этажей, если они не очень замерзли и не занавешены изнутри.
Нилов смолк, и после этого оба они долго еще смотрели в
окно на
ночное небо, на тихую, ласковую ночь чужой стороны.
С этими мыслями лозищанин засыпал, стараясь не слышать, что кругом стоит шум, глухой, непрерывный, глубокий. Как ветер по лесу, пронесся опять под
окнами ночной поезд, и
окна тихо прозвенели и смолкли, — а Лозинскому казалось, что это опять гудит океан за бортом парохода… И когда он прижимался к подушке, то опять что-то стучало, ворочалось, громыхало под ухом… Это потому, что над землей и в земле стучали без отдыха машины, вертелись чугунные колеса, бежали канаты…
А Саша еще ночью, переодевшись у Рутиловых и обратившись опять в простого, босого мальчика, убежал домой, влез в
окно и спокойно уснул. В городе, кишащем сплетнями, в городе, где все обо всех знали,
ночное Сашино похождение так и осталось тайною. Надолго, конечно, не навсегда.
За
окном сияло голубое небо, сверкали редкие звёзды лунной ночи и вздрагивала листва деревьев, словно отряхая тяжёлый серебряный блеск. Был слышен тихий шорох
ночной жизни растений и трав.
Дважды ударил колокол, — вздрогнув, заныли стёкла
окон, проснулся
ночной сторож, лениво застучала трещотка, и точно некто ласковый, тихонько вздохнув, погладил мягкой рукою деревья в саду.
Он сказал только два слова Арине Васильевне: «Напрасно, матушка!» и поспешно ушел; но не вдруг воротился в спальню, а несколько времени походил один по зале, уже пустой, темной, посмотрел в отворенные семь
окон на спящую во мраке грачовую рощу, на темневшую вдали урему, поприще его детских забав и охот, вслушался в шум мельницы, в соловьиные свисты, в крики
ночных птиц…
Теперь не было у меня уже той живой связи с
ночной сценой, как в момент действия, и каждая следующая минута несла новое расстояние, — как между поездом и сверкнувшим в его
окне прелестным пейзажем, летящим — едва возник — прочь, в горизонтальную бездну.
(Влас молча кланяется ей и уходит в кабинет, перебирает там бумаги на столе. За
окном вдали слышна трещотка
ночного сторожа и тихий свист.)
Гольдберг приподнялся на локте и устремил глаза в
ночную темноту, глядевшую из
окна.
Настала ночь. Взошедшая луна, ударяя в стекла
окна, кидала на пол три полосы бледного света. В воздухе было свежо; с надворья пахло померанцами и розой. В форточку, весело гудя, влетел
ночной жук, шибко треснулся с разлета о стену, зажужжал и отчаянно завертелся на своих роговых надкрыльях.
— Ходит один поляк к ней… Надо быть, что хахаль! — отвечал ему тот. — Этта я, как-то часу в третьем ночи, иду по двору; смотрю, у ней в
окнах свет, — ну, боишься тоже
ночным временем: сохрани бог, пожар… Зашел к ним: «Что такое, говорю, за огонь у вас?» — «Гость, говорит, сидит еще в гостях!»
А в
окна моей комнаты гляделся молодой месяц матовыми белыми полосами, которые прихотливо выхватывали из
ночного сумрака то угол чемодана с медной застежкой, то какую-то гравюру на стене с неизвестной нагой красавицей, то остатки ужина на столе, то взлохмаченную голову Осипа Иваныча, который и во сне несколько раз принимался ругаться с бурлаками.
Кончив письмо, я еще долго стоял у
окна, глядя в безлунную звездную ночь… По полотну бежал поезд, но
ночной ветер относил звуки в другую сторону, и шума было не слышно. Только туманный отсвет от локомотива передвигался, то теряясь за насыпями, то выплывая фосфорическим пятном и по временам освещаясь огнями…
Она слезла и подошла к
окну; отворила его:
ночной ветер пахнул ей на открытую потную грудь, и она, с досадой высунув голову на улицу, повторила свои вопросы; в самом деле, буланая лошадь в хомуте и шлее стояла у ворот и возле нее человек, незнакомый ей, но с виду не старый и не крестьянин.
Ванька перевел глаза на темное
окно, в котором мелькало отражение его свечки, и живо вообразил себе своего деда Константина Макарыча, служащего
ночным сторожем у господ Живаревых.
Головин вздохнул, потянулся, еще раза два взглянул в
окно, но там стояла уже холодная
ночная тьма; и, продолжая пощипывать бородку, он начал с детским любопытством разглядывать судей, солдат с ружьями, улыбнулся Тане Ковальчук.
На крыльцо бесшумно вышел Артамонов старший, босиком, в
ночном белье, посмотрел в бледное небо и сказал людям под
окном...
— Нет, царь, нет! Я помню. Когда ты стоял под
окном моего дома и звал меня: «Прекрасная моя, выйди, волосы мои полны
ночной росою!» — я узнала тебя, я вспомнила тебя, и радость и страх овладели моим сердцем. Скажи мне, мой царь, скажи, Соломон: вот, если завтра я умру, будешь ли ты вспоминать свою смуглую девушку из виноградника, свою Суламифь?
Я стал спать по ночам, потому что не слышалось более под моими
окнами зловещего
ночного стука, который мог поднять меня и увлечь в тьму на опасность и неизбежность.
Кончится беседа, — я иду к себе, на чердак, и сижу там, у открытого
окна, глядя на уснувшее село и в поля, где непоколебимо властвует молчание.
Ночная мгла пронизана блеском звезд, тем более близких земле, чем дальше они от меня. Безмолвие внушительно сжимает сердце, а мысль растекается в безграничии пространства, и я вижу тысячи деревень, так же молча прижавшихся к плоской земле, как притиснуто к ней наше село. Неподвижность, тишина.
Майская чудная ночь смотрела в
окно своим мягким душистым сумраком и тысячью тысяч своих звезд отражалась в расстилавшейся перед нашими глазами, точно застывшей поверхности небольшого заводского пруда; где-то далеко-далеко лаяла собака, обрывками доносилась далекая песня, слышался глухой гул со стороны заводской фабрики, точно там шевелилось какое-то скованное по рукам и ногам чудовище, — все эти неясные отрывистые звуки чутко отзывались в дремлющем воздухе и ползли в нашу комнату вместе с холодной струей
ночного воздуха, веявшего на нас со стороны пруда.
Каждодневные визиты, дюжина самых страстных писем, даже несколько
ночных прогулок под
окнами со стороны губернского льва остались без всякого успеха.
В отчаянье Владимир Сергеич, наконец, встал, раскрыл
окно и с жадностью стал вдыхать благовонную
ночную свежесть.
Между прочими вскакивавшими в его голову мыслями одна тоже больно уязвила его: он вдруг как бы убедился, что этот господин с крепом был когда-то с ним знаком по-приятельски и теперь, встречая его, над ним смеется, потому что знает какой-нибудь его прежний большой секрет и видит его теперь в таком унизительном положении. Машинально подошел он к
окну, чтоб отворить его и дохнуть
ночным воздухом, и — и вдруг весь вздрогнул: ему показалось, что перед ним внезапно совершилось что-то неслыханное и необычайное.
В пекарне стало тихо. Коптила лампа, изредка потрескивала заслонка печи, и корки испеченного хлеба на полках тоже трещали. На улице, против наших
окон, разговаривали
ночные сторожа. И еще какой-то странный звук порой доходил до слуха с улицы — не то где-то скрипела вывеска, не то кто-то стонал.
Будочник прислушивался. В темноте с разных сторон, на разные голоса стучали трещотки, лаяли собаки. Темнота кипела звуками… Сомнения будочника исчезали. Огонек в
окне угасал, и будка становилась явно нейтральным местом по отношению ко всему, что происходило под покровом ночи… Трещотки постепенно тоже стихали… Успокаивались собаки…
Ночные промышленники спокойно выходили «на работу»…