Неточные совпадения
Глупов закипал. Не видя несколько дней сряду градоначальника, граждане волновались и, нимало не стесняясь, обвиняли помощника градоначальника и старшего квартального в растрате казенного имущества. По городу безнаказанно бродили юродивые и блаженные и предсказывали народу всякие бедствия. Какой-то Мишка Возгрявый уверял, что он имел
ночью сонное видение, в котором явился к нему муж грозен и
облаком пресветлым одеян.
Тогда, испуганный этим, он спрятался под защиту скуки, окутав ею себя, как
облаком. Он ходил солидной походкой, заложив руки за спину, как Томилин, имея вид мальчика, который занят чем-то очень серьезным и далеким от шалостей и буйных игр. Время от времени жизнь помогала ему задумываться искренно: в середине сентября, в дождливую
ночь, доктор Сомов застрелился на могиле жены своей.
Он чувствовал, что Марину необходимо оправдать от подозрений, и чувствовал, что торопится с этим.
Ночь была не для прогулок, из-за углов вылетал и толкал сырой холодный ветер, черные
облака стирали звезды с неба, воздух наполнен печальным шумом осени.
В маленьком, прозрачном
облаке пряталась луна, правильно круглая, точно желток яйца, внизу, над крышами, — золотые караваи церковных глав, все было окутано лаской летней
ночи, казалось обновленным и, главное, благожелательным человеку.
И
ночь была странная, рыскал жаркий ветер, встряхивая деревья, душил все запахи сухой, теплой пылью, по небу ползли
облака, каждую минуту угашая луну, все колебалось, обнаруживая жуткую неустойчивость, внушая тревогу.
Уже светало; перламутровое, очень высокое небо украшали розоватые
облака. Войдя в столовую, Самгин увидал на белой подушке освещенное огнем лампы нечеловечье, точно из камня грубо вырезанное лицо с узкой щелочкой глаза, оно было еще страшнее, чем
ночью.
Она все сидела, точно спала — так тих был сон ее счастья: она не шевелилась, почти не дышала. Погруженная в забытье, она устремила мысленный взгляд в какую-то тихую, голубую
ночь, с кротким сиянием, с теплом и ароматом. Греза счастья распростерла широкие крылья и плыла медленно, как
облако в небе, над ее головой.
Часов в семь утра мгновенно стихло, наступила отличная погода. Следующая и вчерашняя
ночи были так хороши, что не уступали тропическим. Какие нежные тоны — сначала розового, потом фиолетового, вечернего неба! какая грациозная, игривая группировка
облаков! Луна бела, прозрачна, и какой мягкий свет льет она на все!
Между двух холмов лепилась куча домов, которые то скрывались, то появлялись из-за бахромы набегавших на берег бурунов: к вершинам холмов прилипло
облако тумана. «Что это такое?» — спросил я лоцмана. «Dover», — каркнул он. Я оглянулся налево: там рисовался неясно сизый, неровный и крутой берег Франции.
Ночью мы бросили якорь на Спитгедском рейде, между островом Вайтом и крепостными стенами Портсмута.
И точно опустился занавес, луна ушла под
облака, и вдруг все потемнело кругом. Старцев едва нашел ворота, — уже было темно, как в осеннюю
ночь, — потом часа полтора бродил, отыскивая переулок, где оставил своих лошадей.
Посмотри на
ночь: видишь, какая мрачная
ночь, облака-то, ветер какой поднялся!
Во вторую половину
ночи все небо покрылось тучами. От Дерсу я научился распознавать погоду и приблизительно мог сказать, что предвещают тучи в это время года: тонкие слоистые
облака во время штиля, если они лежат полосами на небе, указывают на ветер, и чем дольше стоит такая тишь, тем сильнее будет ветер.
На другой день сразу было 3 грозы. Я заметил, что по мере приближения к морю грозы затихали. Над водой вспышки молнии происходили только в верхних слоях атмосферы, между
облаками. Как и надо было ожидать, последний ливень перешел в мелкий дождь, который продолжался всю
ночь и следующие 2 суток без перерыва.
Сумерки спустились на землю раньше, чем мы успели дойти до перевала. День только что кончился. С востока откуда-то издалека, из-за моря, точно синий туман, надвигалась
ночь. Яркие зарницы поминутно вспыхивали на небе и освещали кучевые
облака, столпившиеся на горизонте. В стороне шумел горный ручей, в траве неумолкаемым гомоном трещали кузнечики.
Все эти планы приводились в исполнение с самой блестящей постановкой на сцену, но удавались мало. Гарибальди, точно месяц в ненастную
ночь, как
облака ни надвигались, ни торопились, ни чередовались, — выходил светлый, ясный и светил к нам вниз.
Июль в начале. Солнце еще чуть-чуть начинает показываться одним краешком; скучившиеся на восточной окраине горизонта янтарные
облака так и рдеют. За
ночь выпала обильная роса и улила траву; весь луг кажется усеянным огненными искрами; на дворе свежо, почти холодно; ядреный утренний воздух напоен запахом увлажненных листьев березы, зацветающей липы и скошенного сена.
Однажды засиделись поздно. Снаружи в открытые окна глядела темная мглистая
ночь, в которой шелестела листва, и чувствовалось на небе бесформенное движение
облаков. В комнате тревожно и часто звонит невидимый сверчок.
Опять дорога, ленивое позванивание колокольчика, белая лента шоссе с шуршащим под колесами свежим щебнем, гулкие деревянные мосты, протяжный звон телеграфа… Опять станция, точь — в-точь похожая на первую, потом синие сумерки, потом звездная
ночь и фосфорические
облака, как будто налитые лунным светом… Мать стучит в оконце за козлами, ямщик сдерживает лошадей. Мать спрашивает, не холодно ли мне, не сплю ли я и как бы я не свалился с козел.
В таком настроении одной
ночью или, вернее, перед утром, мне приснилось, будто я очутился в узком пустом переулке. Домов не было, а были только высокие заборы. Над ними висели мутные
облака, а внизу лежал белый снег, пушистый и холодный. На снегу виднелась фигурка девочки в шубке, крытой серым сукном и с белым кроличьим воротником. И казалось — плакала.
В тихой
ночи красные цветы его цвели бездымно; лишь очень высоко над ними колебалось темноватое
облако, не мешая видеть серебряный поток Млечного Пути.
Хотя они постоянно держатся в это время в частых лесных опушках и кустах уремы, кроме исключительных и почти всегда ночных походов или отлетов для добыванья корма, но в одном только случае вальдшнепы выходят в чистые места: это в осеннее ненастье, когда кругом обложится небо серыми, низкими
облаками, когда мелкий, неприметный дождь сеет, как ситом, и день и
ночь; когда все отдаленные предметы кажутся в тумане и все как будто светает или смеркается; когда начнется капель, то есть когда крупные водяные капли мерно, звонко и часто начнут падать с обвисших и потемневших древесных ветвей.
Все там было свое как-то: нажгут дома, на происшествие поедешь, лошадки фыркают, обдавая тонким
облаком взметенного снега,
ночь в избе, на соломе, спор с исправником, курьезные извороты прикосновенных к делу крестьян, или езда теплою вешнею
ночью, проталины, жаворонки так и замирают, рея в воздухе, или, наконец, еще позже, едешь и думаешь… тарантасик подкидывает, а поле как посеребренное, и по нем ходят то тяжелые драхвы, то стальнокрылые стрепеты…
По небу, бледно-голубому, быстро плыла белая и розовая стая легких
облаков, точно большие птицы летели, испуганные гулким ревом пара. Мать смотрела на
облака и прислушивалась к себе. Голова у нее была тяжелая, и глаза, воспаленные бессонной
ночью, сухи. Странное спокойствие было в груди, сердце билось ровно, и думалось о простых вещах…
Черта между землей и небом потемнела, поля лежали синие, затянутые мглой, а белые прежде
облака — теперь отделялись от туч какие-то рыжие или опаловые, и на них умирали последние отблески дня, чтобы уступить молчаливой
ночи.
Моей причудливой мечты
Наперсник иногда нескромный,
Я рассказал, как
ночью темной
Людмилы нежной красоты
От воспаленного Руслана
Сокрылись вдруг среди тумана.
Несчастная! когда злодей,
Рукою мощною своей
Тебя сорвав с постели брачной,
Взвился, как вихорь, к
облакамСквозь тяжкий дым и воздух мрачный
И вдруг умчал к своим горам —
Ты чувств и памяти лишилась
И в страшном замке колдуна,
Безмолвна, трепетна, бледна,
В одно мгновенье очутилась.
Они вовлекали бога своего во все дела дома, во все углы своей маленькой жизни, — от этого нищая жизнь приобретала внешнюю значительность и важность, казалась ежечасным служением высшей силе. Это вовлечение бога в скучные пустяки подавляло меня, и невольно я все оглядывался по углам, чувствуя себя под чьим-то невидимым надзором, а
ночами меня окутывал холодным
облаком страх, — он исходил из угла кухни, где перед темными образами горела неугасимая лампада.
Октябрьская
ночь была холодна и сумрачна; по небу быстро неслись
облака, и ветер шумел голыми ветвями придорожных ракит. Ахилла все не останавливаясь шел, и когда засерел осенний рассвет, он был уже на половине дороги и смело мог дать себе роздых.
Еще вчера
ночью она лежала перед ним, как какое-нибудь
облако, и он не знал, что-то явится, когда это
облако расступится…
Ночь продолжала тихий бег над землей. Поплыли в высоком небе белые
облака, совсем похожие на наши. Луна закатилась за деревья: становилось свежее, и как будто светлело. От земли чувствовалась сырость… Тут с Матвеем случилось небольшое происшествие, которого он не забыл во всю свою последующую жизнь, и хотя он не мог считать себя виноватым, но все же оно камнем лежало на его совести.
Так все дни, с утра до поздней
ночи в тихом доме моём неугомонно гудит басок, блестит лысина, растекаются, тают
облака пахучего дыма и светло брызжут из старых уст яркие, новые слова.
Редко небо бывало свободно от серых
облаков, но хороши были те
ночи, когда синева небес, до глубин своих пронизанная золотыми лучами звёзд, вся дрожала, горела и таяла.
Поверхность Оки, на которой во всю
ночь отражался, словно в зеркале, полный месяц и небо с бегающими по нем
облаками, покрылась на заре мелкой, чешуйчатой рябью; каждая из этих маленьких волн, бежавших в упор ветру, почти видимо вырастала.
Когда они пришли в Болотово, начинало уже смеркаться. Но сумерки замедлялись огненною багровою зарею, которая медленно потухала на западе. Надо было ждать холодной ясной
ночи. Небо очистилось уже от
облаков: кое-где начинали мигать звезды. На востоке, в туманном горизонте, чуть-чуть разгоралось другое зарево: то был месяц, светлый лик которого не суждено уже было видеть Григорию… Но месяц еще не показывался.
Взрывы раздаются почти непрерывно, заглушая хохот, возгласы испуга и четкий стук деревянных башмаков по гулкой лаве; вздрагивают тени, взмывая вверх, на
облаках пылают красные отражения, а старые стены домов точно улыбаются — они помнят стариков детьми и не одну сотню раз видели это шумное и немножко опасное веселье детей в
ночь на Рождество Христа.
Толпа вылилась на площадь потоком масла и как-то сразу образовала круг, и вот эта женщина — черная, как облачная
ночь, — вдруг вся, как бы поднявшись на воздух, поплыла ко Христу, а подойдя почти вплоть к нему, остановилась, сбросила капюшон с головы, и
облаком опустился плащ к ногам ее.
На дворе меня охватил сырой холодок. Солнце еще только собиралось подняться где-то за
облаками. Был тот неопределенный промежуток между
ночью и зарей, когда свет смешан с тьмою и сон с пробуждением… И все кажется иным, необычным и странным.
Ночами, когда город мёртво спит, Артамонов вором крадётся по берегу реки, по задворкам, в сад вдовы Баймаковой. В тёплом воздухе гудят комары, и как будто это они разносят над землёй вкусный запах огурцов, яблок, укропа. Луна катится среди серых
облаков, реку гладят тени. Перешагнув через плетень в сад, Артамонов тихонько проходит во двор, вот он в тёмном амбаре, из угла его встречает опасливый шёпот...
Наступило лето, сухое и знойное, за Окою горели леса, днём над землёю стояло опаловое
облако едкого дыма,
ночами лысая луна была неприятно красной, звёзды, потеряв во мгле лучи свои, торчали, как шляпки медных гвоздей, вода реки, отражая мутное небо, казалась потоком холодного и густого подземного дыма.
И, подняв стакан против луны, посмотрел на мутную влагу в нём. Луна спряталась за колокольней, окутав её серебряным туманным светом и этим странно выдвинув из тёплого сумрака
ночи. Над колокольней стояли
облака, точно грязные заплаты, неумело вшитые в синий бархат. Нюхая землю, по двору задумчиво ходил любимец Алексея, мордастый пёс Кучум; ходил, нюхал землю и вдруг, подняв голову в небо, негромко вопросительно взвизгивал.
Артамонов старший жил в полусне, медленно погружаясь в сон, всё более глубокий.
Ночь и большую часть дня он лежал в постели, остальное время сидел в кресле против окна; за окном голубая пустота, иногда её замазывали
облака; в зеркале отражался толстый старик с надутым лицом, заплывшими глазами, клочковатой, серой бородою. Артамонов смотрел на своё лицо и думал...
Во вторник день был серенький, задумчивый и тихий. Рано утром, с час времени, на землю падал, скупо и лениво, мелкий дождь, к полудню выглянуло солнце, неохотно посмотрело на фабрику, на клин двух реки укрылось в серых
облаках, зарывшись в пухлую мякоть их, как Наталья,
ночами, зарывала румяное лицо своё в пуховые подушки.
Мне очень нравился Мигун, я любил его красивые, печальные песни. Когда он пел, то закрывал глаза, и его страдальческое лицо не дергалось судорогами. Жил он темными
ночами, когда нет луны или небо занавешено плотной тканью
облаков. Бывало, с вечера зовет меня тихонько...
С парохода кричали в рупор, и глухой голос человека был так же излишен, как лай и вой собак, уже всосанный жирной
ночью. У бортов парохода по черной воде желтыми масляными пятнами плывут отсветы огней и тают, бессильные осветить что-либо. А над нами точно ил течет, так вязки и густы темные, сочные
облака. Мы все глубже скользим в безмолвные недра тьмы.
Казалось, что такому напряжению радостно разъяренной силы ничто не может противостоять, она способна содеять чудеса на земле, может покрыть всю землю в одну
ночь прекрасными дворцами и городами, как об этом говорят вещие сказки. Посмотрев минуту, две на труд людей, солнечный луч не одолел тяжкой толщи
облаков и утонул среди них, как ребенок в море, а дождь превратился в ливень.
Помню, где-то за горою уже солнце всходило;
ночь пряталась в лесах и будила птиц; розовыми стаями
облака над нами, а мы прижались у камня на росистой траве, и один воскрешает старину, а другой удивлённо исчисляет несчётные труды людей и не верит сказке о завоевании враждебной лесной земли.
Тиха, прозрачна
ночь была,
Светила на небе блистали,
Луна за
облаком спала,
Но люди ей не подражали.
Дни мчатся. Начался байран.
Везде веселье, ликованья;
Мулла оставил алкоран,
И не слыхать его призванья;
Мечеть кругом освещена;
Всю
ночь над хладными скалами
Огни краснеют за огнями,
Как над земными
облакамиЗемные звезды; — но луна,
Когда на землю взор наводит,
Себе соперниц не находит,
И, одинокая, она
По небесам в сияньи бродит!
Она привыкла к резвой воле,
Она придет: но вот уж
ночь,
И скоро месяц уж покинет
Небес далеких
облака...
Было не светло и не темно. Стояла теплая, белая, прозрачная
ночь с ее нежными переливчатыми красками, с перламутровой водой в тихих каналах, четко отражавших зелень деревьев, с бледным, точно утомленным бессонницей небом и со спящими
облаками на небе, длинными, тонкими, пушистыми, как клочья растрепанной ваты.
Действительно, туман совершенно рассеялся, воздух стал прозрачнее и несколько мягче. На севере из-за гребня холмов, покрытых черною массой лесов, слабо мерцая, подымались какие-то белесоватые
облака, быстро пробегающие по небу. Казалось, кто-то тихо вздыхал среди глубокой холодной
ночи, и клубы пара, вылетавшие из гигантской груди, бесшумно проносились по небу от края и до края и затем тихо угасали в глубокой синеве. Это играло слабое северное сияние.