Неточные совпадения
— Мы с ним большие друзья. Я очень хорошо знаю его. Прошлую зиму, вскоре после того… как вы у нас были, — сказала она с виноватою и вместе доверчивою улыбкой, у Долли дети все были в скарлатине, и он зашел к ней как-то. И можете себе представить, —
говорила она шопотом. — ему так жалко стало ее, что он остался и стал помогать ей ходить за детьми. Да; и три недели прожил у них в доме и как
нянька ходил за детьми.
— Молчи ж,
говорят тебе, чертова детина! — закричал Товкач сердито, как
нянька, выведенная из терпенья, кричит неугомонному повесе-ребенку. — Что пользы знать тебе, как выбрался? Довольно того, что выбрался. Нашлись люди, которые тебя не выдали, — ну, и будет с тебя! Нам еще немало ночей скакать вместе. Ты думаешь, что пошел за простого козака? Нет, твою голову оценили в две тысячи червонных.
Госпожа Кукшина роняла свои вопросы один за другим с изнеженной небрежностию, не дожидаясь ответов; избалованные дети так
говорят с своими
няньками.
К Елизавете Спивак доктор относился, точно к дочери,
говорил ей — ты, она заведовала его хозяйством. Самгин догадывался, что она — секретарствует в местном комитете и вообще играет большую роль. Узнал, что Саша,
нянька ее сына, племянница Дунаева, что Дунаев служит машинистом на бочарной фабрике Трешера, а его мрачный товарищ Вараксин — весовщиком на товарной станции.
— Вот вы о старом халате! — сказал он. — Я жду, душа замерла у меня от нетерпения слышать, как из сердца у вас порывается чувство, каким именем назовете вы эти порывы, а вы… Бог с вами, Ольга! Да, я влюблен в вас и
говорю, что без этого нет и прямой любви: ни в отца, ни в мать, ни в
няньку не влюбляются, а любят их…
— Ах ты, Господи, что за ребенок, за юла за такая! Да посидишь ли ты смирно, сударь? Стыдно! —
говорила нянька.
— Не знаю, —
говорила она задумчиво, как будто вникая в себя и стараясь уловить, что в ней происходит. — Не знаю, влюблена ли я в вас; если нет, то, может быть, не наступила еще минута; знаю только одно, что я так не любила ни отца, ни мать, ни
няньку…
— Ну пусть для семьи, что же? В чем тут помеха нам? Надо кормить и воспитать детей? Это уже не любовь, а особая забота, дело
нянек, старых баб! Вы хотите драпировки: все эти чувства, симпатии и прочее — только драпировка, те листья, которыми,
говорят, прикрывались люди еще в раю…
— Ну, хозяин, смотри же, замечай и, чуть что неисправно, не давай потачки бабушке. Вот садик-то, что у окошек, я, видишь, недавно разбила, —
говорила она, проходя чрез цветник и направляясь к двору. — Верочка с Марфенькой тут у меня всё на глазах играют, роются в песке. На
няньку надеяться нельзя: я и вижу из окошка, что они делают. Вот подрастут, цветов не надо покупать: свои есть.
Племянник, вместо того чтобы приезжать, приходил, всматривался в людей и, разумеется, большею частию оставался недоволен обстановкою: в одном семействе слишком надменны; в другом — мать семейства хороша, отец дурак, в третьем наоборот, и т. д., в иных и можно бы жить, да условия невозможные для Верочки; или надобно
говорить по — английски, — она не
говорит; или хотят иметь собственно не гувернантку, а
няньку, или люди всем хороши, кроме того, что сами бедны, и в квартире нет помещения для гувернантки, кроме детской, с двумя большими детьми, двумя малютками,
нянькою и кормилицею.
— Зажирела в
няньках, ишь мясищи-то нагуляла! —
говорила она и, не откладывая дела в долгий ящик, определяла
няньку в прачки, в ткачихи или засаживала за пяльцы и пряжу.
Невидимо течет по улице сонная усталость и жмет, давит сердце, глаза. Как хорошо, если б бабушка пришла! Или хотя бы дед. Что за человек был отец мой, почему дед и дядья не любили его, а бабушка, Григорий и
нянька Евгенья
говорят о нем так хорошо? А где мать моя?
— Певцы да плясуны — первые люди на миру! — строго сказала
нянька Евгенья и начала петь что-то про царя Давида, а дядя Яков, обняв Цыганка,
говорил ему...
Едва оторванные,
говоря фигурально, от материнской груди, от ухода преданных
нянек, от утренних и вечерних ласк, тихих и сладких, они хотя и стыдились всякого проявления нежности, как «бабства», но их неудержимо и сладостно влекло к поцелуям, прикосновениям, беседам на ушко.
Нянька Агафья плакала, и мне было очень ее жаль, а в то же время она все
говорила неправду; клялась и божилась, что от нас и денно и нощно не отходила и ссылалась на меня и на Евсеича.
Теперь я стал замечать, что сестрица моя не все понимает, и потому, перенимая речи у
няньки, старался
говорить понятным языком для маленького дитяти.
Вот как текла эта однообразная и невеселая жизнь: как скоро мы просыпались, что бывало всегда часу в восьмом,
нянька водила нас к дедушке и бабушке; с нами здоровались,
говорили несколько слов, а иногда почти и не
говорили, потом отсылали нас в нашу комнату; около двенадцати часов мы выходили в залу обедать; хотя от нас была дверь прямо в залу, но она была заперта на ключ и даже завешана ковром, и мы проходили через коридор, из которого тогда еще была дверь в гостиную.
Я слышал, как ее
нянька Параша, всегда очень ласковая и добрая женщина, вытряхивая бурачок,
говорила: «Ну, барышня, опять набрала зеленухи!» — и потом наполняла ее бурачок ягодами из своего кузова; у меня же оказалась претензия, что я умею брать ягоды и что моя клубника лучше Евсеичевой: это, конечно, было несправедливо.
За обедом нас всегда сажали на другом конце стола, прямо против дедушки, всегда на высоких подушках; иногда он бывал весел и
говорил с нами, особенно с сестрицей, которую называл козулькой; а иногда он был такой сердитый, что ни с кем не
говорил; бабушка и тетушка также молчали, и мы с сестрицей, соскучившись, начинали перешептываться между собой; но Евсеич, который всегда стоял за моим стулом, сейчас останавливал меня, шепнув мне на ухо, чтобы я молчал; то же делала
нянька Агафья с моей сестрицей.
Я считал дни и часы в ожидании этого счастливого события и без устали
говорил о Сергеевке со всеми гостями, с отцом и матерью, с сестрицей и с новой
нянькой ее, Парашей.
Мать скоро легла и положила с собой мою сестрицу, которая давно уже спала на руках у
няньки; но мне не хотелось спать, и я остался посидеть с отцом и
поговорить о завтрашней кормежке, которую я ожидал с радостным нетерпением; но посреди разговоров мы оба как-то задумались и долго просидели, не
говоря ни одного слова.
Когда я кончил, она выслала нас с сестрой в залу, приказав
няньке, чтобы мы никуда не ходили и сидели тихо, потому что хочет отдохнуть; но я скоро догадался, что мы высланы для того, чтобы мать с отцом могли
поговорить без нас.
Мать
говорила, что
нянька у нас не благонадежна и что уход за мной она поручает Ефрему, очень доброму и усердному человеку, и что он будет со мной ходить гулять.
— Да, бедная! — повторила она, — и отец много раз
говорил мне: бедная! бедная! Но представьте себе, старуха
нянька однажды услышала это и сказала:"Какая же вы бедная! вы — барышня!"
— Она семью своим трудом кормит, —
говорила по этому случаю
нянька, — а вы у нее хлеб отнимаете.
— Такого мне и надо, такого мне и надо! Ты, —
говорит, — верно, если голубят жалел, так ты можешь мое дитя выходить: я тебя в
няньки беру.
«Ох, — думаю себе, — как бы он на дитя-то как станет смотреть, то чтобы на самое на тебя своим несытым сердцем не глянул! От сего тогда моей Грушеньке много добра не воспоследует». И в таком размышлении сижу я у Евгеньи Семеновны в детской, где она велела
няньке меня чаем поить, а у дверей вдруг слышу звонок, и горничная прибегает очень радостная и
говорит нянюшке...
— Нет, это пустяки, —
говорит, — пустяки: я вижу, что ты можешь быть
нянькой; а то мне беда; потому что у меня жена с ремонтером отсюда с тоски сбежала и оставила мне грудную дочку, а мне ее кормить некогда и нечем, так ты ее мне выкормишь, а я тебе по два целковых в месяц стану жалованья платить.
— Как, —
говорю, — в
няньки? я к этому обстоятельству совсем не сроден.
— Я никогда не вмешиваюсь в чужие дела, но ты сам просил что-нибудь для тебя сделать; я стараюсь навести тебя на настоящую дорогу и облегчить первый шаг, а ты упрямишься; ну, как хочешь; я
говорю только свое мнение, а принуждать не стану, я тебе не
нянька.
Она думала тем затронуть его самолюбие и, как она
говорила, помучить. Она вслух разговаривала с
нянькой о доме, о хозяйстве, чтобы показать, что она даже и не видит Адуева. А он иногда и точно не видал ее, увидев же, сухо кланялся — и ни слова.
Надо приучаться тебе с самого начала жить одному, без
няньки; завести свое маленькое хозяйство, то есть иметь дома свой стол, чай, словом свой угол, — un chez soi, как
говорят французы.
Глаза и все выражение лица Софьи явно
говорили: «Я буду любить просто, без затей, буду ходить за мужем, как
нянька, слушаться его во всем и никогда не казаться умнее его; да и как можно быть умнее мужа? это грех!
Однако всеобщая зубрежка захватила и его. Но все-таки работал он без особенного старания, рассеянно и небрежно. И причиной этой нерадивой работы была, сама того не зная, милая, прекрасная, прелестная Зиночка Белышева. Вот уже около трех месяцев, почти четверть года, прошло с того дня, когда она прислала ему свой портрет, и больше от нее — ни звука, ни послушания, как
говорила когда-то
нянька Дарья Фоминишна. А написать ей вторично шифрованное письмо он боялся и стыдился.
Дудаков. Э, Ольга, это же нехорошо! И надо идти домой… Там все кричат, плачут. Волька обругал
няньку, она сердится, а он
говорит, что она его за ухо дернула… И вообще там катастрофы. Я давно уже
говорю тебе — надо идти домой.
Аксюша. Я не могу тебе сказать с чего, я неученая. А пусто, вот и все. По-своему я так думаю, что с детства меня грызет горе да тоска; вот, должно быть, подле сердца-то у меня и выело, вот и пусто. Да все я одна; у другой мать есть, бабушка, ну хоть
нянька или подруга; все-таки есть с кем слово сказать о жизни своей, а мне не с кем, — вот у меня все и копится. Плакать я не плачу, слез у меня нет, и тоски большой нет, а вот,
говорю я тебе, пусто тут, у сердца. А в голове все дума. Думаю, думаю.
— Он мне, значит, и
говорит: «У меня,
говорит, двое детей… два мальчика. Дескать — надо им
няньку, а
нянька есть чужой человек… воровать будет и всё такое… Так ты-де уговори-ка дочь…» Ну, я и уговорил… и Матица уговорила… Маша — умница, она поняла сразу! Ей податься некуда… хуже бы вышло, лучше — никогда!.. «Всё равно,
говорит, я пойду…» И пошла. В три дня всё окрутили… Нам с Матицей дано по трёшной… но только мы их сразу обе пропили вчера!.. Ну и пьёт эта Матица, — лошадь столько не может выпить!..
— Точно
нянька! И то самая гадкая, надоедливая, —
говорила, смеясь и глядя на него, Даша.
О раннем детстве его не сохранилось преданий: я слыхал только, что он был дитя ласковое, спокойное и веселое: очень любил мать,
няньку, брата с сестрою и имел смешную для ранних лет манеру задумываться, удаляясь в угол и держа у своего детского лба свой маленький указательный палец, — что,
говорят, было очень смешно, и я этому верю, потому что князь Яков и в позднейшее время бывал иногда в серьезные минуты довольно наивен.
Павел хотел было отказаться, но ему жаль стало сестры, и он снова сел на прежнее место. Через несколько минут в комнату вошел с
нянькой старший сын Лизаветы Васильевны. Он, ни слова не
говоря и только поглядывая искоса на незнакомое ему лицо Павла, подошел к матери и положил к ней головку на колени. Лизавета Васильевна взяла его к себе на руки и начала целовать. Павел любовался племянником и, кажется, забыл неприятное впечатление, произведенное на него зятем: ребенок был действительно хорош собою.
— Пошел от меня прочь, иди к своей
няньке, —
говори он, заворачивая меня к себе спиною и поддавая широкой мозолистой ладонью под сиденье.
— И не
говорите мне: все равно! Вы, конечно, глава; но я же не раба ваша, а подружие. В чем другом я вам повинуюся, но в детях — зась! Знайте: дети не ваши, а наши. Петрусь на осьмом году, Павлусе не вступно семь лет, а Трушку (это я) что еще? — только стукнуло шесть лет. Какое ему ученье? Он без
няньки и пробыть не может. А сколько грамоток истратится, покуда они ваши дурацкие, буки да веди затвердят. Да хотя и выучат что, так, выросши, забудут.
Мяса по утрам не давали для здоровья, и хотя мы с жадностью кидались к оловянному блюду, в коем была наша пища, и скоро уписывали все, но
няньки подливали нам снова и заставляли, часто с толчками, чтобы мы еще ели, потому,
говорили они, что маменька с них будут взыскивать, когда дети мало покушали из приготовленного.
Зыбкина. Какой орангутант, помилуйте! Это — кавалер. Ваша
нянька хочет его к вам в ундеры поставить. (Грознову, указывая на Платона.) Вот, Сила Ерофеич, сынок-то мой, про которого
говорили.
— Полно, батюшка, полно! Вон, посмотри, какая идет кошка, а, а, а, кошка!.. Кис, кис, кис!.. —
говорит ему в утешенье
нянька, показывая на перебирающуюся по забору кошку.
Софья (озлобляясь). Нет, я не
говорила… я не знаю — нечаянно ты уронил её или бросил нарочно, из ревности. Но
нянька… она видела, знает.
— Не бойся, —
говорила нянька и улыбалась мне, и лицо у нее было такое доброе, простое.
Александр Семеныч, имея нужду в
няньке, как сам
говорил мне, женился, несмотря на свои преклонные лета и хворость, на полячке и католичке, Ю. О. Лобаршевской, к общему удивлению и огорчению всех близких к нему людей.
— А у нас Мусенька — умница, грамотная, —
говорила нянька, меня не любившая, но при случае мною хваставшаяся, когда исчерпаны были все разговоры о господах и выпиты были все полагающиеся чашки. — А ну-ка, Мусенька, расскажи про волка и овечку. Или про того (барабанщика).
— А складно
говорит! как по-писаному! — восклицает швея, тайно меня любившая, но не смеющая, потому что
нянька — Асина.