Неточные совпадения
Начинает тихо, нежно: «Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком, приходила с твоей мамой
в этот собор и лепетала молитвы по старой книге?» Но песня все сильнее, все страстнее, стремительнее; ноты выше:
в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец, отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен хочет молиться, но из груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез
в груди, — а песня сатаны все не умолкает, все глубже вонзается
в душу, как острие, все выше — и вдруг
обрывается почти криком: «Конец всему, проклята!» Гретхен падает на колена, сжимает перед собой руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное, безо всякой отделки, что-нибудь
в высшей степени средневековое, четыре стиха, всего только четыре стиха — у Страделлы есть несколько таких нот — и с последней нотой обморок!
Старик слушал и ждал. Он больше, чем кто-нибудь другой
в этой толпе, понимал живую драму этих звуков. Ему казалось, что эта могучая импровизация, так свободно льющаяся из
души музыканта, вдруг
оборвется, как прежде, тревожным, болезненным вопросом, который откроет новую рану
в душе его слепого питомца. Но звуки росли, крепли, полнели, становились все более и более властными, захватывали сердце объединенной и замиравшей толпы.
И много ли струн
оборвалосьУ бедной крестьянской
души,
Навеки сокрыто осталось
В лесной нелюдимой глуши.
Комедия между ним и Софьей
оборвалась; жгучее раздражение ревности унялось, и холод безнадежности пахнул ему
в душу.
Он сказал: «Не будем говорить», — а я видела, что он всеми силами
души ждал моего слова. Я хотела говорить, но не могла, что-то жало мне
в груди. Я взглянула на него, он был бледен, и нижняя губа его дрожала. Мне стало жалко его. Я сделала усилие и вдруг, разорвав силу молчания, сковывавшую меня, заговорила голосом тихим, внутренним, который, я боялась,
оборвется каждую секунду.
2) Громозвучная, певучая и всегда гармоническая декламация вдруг
обрывалась, и выразительным шепотом, слышным во всех углах театра, произносились те слова, которым назначено было, так сказать, впиваться
в душу зрителей.
И задернулась завеса, скрылись за нею мрачные силы жизни,
оборвался на первом звуке невидимый трагический хор. И не трепет
в душе, не ужас, а только гордость за человека и вера
в необоримую силу его духа.
Глаза Владимира остановились на подписи. Равнодушный к имени Софии
в устах коварного старца, он теперь приложился устами к этому имени, начертанному ее собственной рукой. Как часто эта рука ласкала его!.. Тысячи сладких воспоминаний втеснились
в его
душу; долго, очень долго вилась цветочная цепь их, пока наконец не
оборвалась на памяти ужасного злодеяния… Здесь он, как бы опомнившись, повел ладонью по горевшему лбу и произнес с ужасом...