Неточные совпадения
И вот таким
образом составился в голове нашего героя сей странный сюжет, за который, не знаю, будут ли благодарны ему читатели, а уж как благодарен
автор, так и выразить трудно.
Как глубоко ни загляни
автор ему в душу, хоть отрази чище зеркала его
образ, ему не дадут никакой цены.
Автор признается, этому даже рад, находя, таким
образом, случай поговорить о своем герое; ибо доселе, как читатель видел, ему беспрестанно мешали то Ноздрев, то балы, то дамы, то городские сплетни, то, наконец, тысячи тех мелочей, которые кажутся только тогда мелочами, когда внесены в книгу, а покамест обращаются в свете, почитаются за весьма важные дела.
Автор чрезвычайно затрудняется, как назвать ему обеих дам таким
образом, чтобы опять не рассердились на него, как серживались встарь.
Один из «пророков» разобрал стихи публично на лекции и сказал, что «в них преобладает элемент живописи, обилие
образов и музыкальность, но нет глубины и мало силы», однако предсказывал, что с летами это придет, поздравил
автора тоже с талантом и советовал «беречь и лелеять музу», то есть заняться серьезно.
Таким
образом (то есть в целях будущего), не церковь должна искать себе определенного места в государстве, как «всякий общественный союз» или как «союз людей для религиозных целей» (как выражается о церкви
автор, которому возражаю), а, напротив, всякое земное государство должно бы впоследствии обратиться в церковь вполне и стать не чем иным, как лишь церковью, и уже отклонив всякие несходные с церковными свои цели.
Я не любил, когда многие иностранцы рассматривали меня, главным
образом, как
автора «Нового средневековья».
С другой стороны — навязывать
автору свой собственный
образ мыслей тоже не нужно, да и неудобно (разве при такой отваге, какую выказал критик «Атенея», г. Н. П. Некрасов, из Москвы): теперь уже для всякого читателя ясно, что Островский не обскурант, не проповедник плетки как основания семейной нравственности, не поборник гнусной морали, предписывающей терпение без конца и отречение от прав собственной личности, — равно как и не слепой, ожесточенный пасквилянт, старающийся во что бы то ни стало выставить на позор грязные пятна русской жизни.
Из этого суждения само собою и окажется, верно ли сам
автор смотрел на созданные им
образы.
Говоря о лицах Островского, мы, разумеется, хотели показать их значение в действительной жизни; но мы все-таки должны были относиться, главным
образом, к произведениям фантазии
автора, а не непосредственно к явлениям настоящей жизни.
— И Неведомова позовите, — продолжал Салов, и у него в воображении нарисовалась довольно приятная картина, как Неведомов, человек всегда строгий и откровенный в своих мнениях, скажет Вихрову: «Что такое, что такое вы написали?» — и как у того при этом лицо вытянется, и как он свернет потом тетрадку и ни слова уж не пикнет об ней; а в то же время приготовлен для слушателей ужин отличный, и они, упитавшись таким
образом вкусно, ни слова не скажут
автору об его произведении и разойдутся по домам, — все это очень улыбалось Салову.
Знаете, я все добиваюсь, нельзя ли как-нибудь до такого состояния дойти, чтоб внутри меня все вконец успокоилось, чтоб и кровь не волновалась, и душа чтоб переваривала только те милые
образы, те кроткие ощущения, которые она самодеятельно выработала… вы понимаете? — чтоб этого внешнего мира с его прискорбием не существовало вовсе, чтоб я сам был
автором всех своих радостей, всей своей внутренней жизни…
И потом, когда все эти торсы надлежащим
образом поставлены, когда, по манию
автора, вокруг них создалась обстановка из бутафорских вещей самого последнего фасона, особые приметы постепенно приходят в движение и перед глазами читателя завязывается бестиальная драма…
Автор берет смелость заверить читателя, что в настоящую минуту в душе его героя жили две любви, чего, как известно, никаким
образом не допускается в романах, но в жизни — боже мой! — встречается на каждом шагу.
Прочитав этот приказ,
автор невольно задумался. «Увы! — сказал он сам себе. — В мире ничего нет прочного. И Петр Михайлыч Годнев больше не смотритель, тогда как по точному счету он носил это звание ровно двадцать пять лет. Что-то теперь старик станет поделывать? Не переменит ли
образа своей жизни и где будет каждое утро сидеть с восьми часов до двух вместо своей смотрительской каморы?»
Автору, например, совершенно известно, что уездный судья Бобков, уже несколько лет имевший обыкновение пить перед обедом по восьми и перед ужином по десяти рюмок водки, целые два дня перед тем не употреблял ни капли, чтоб не дохнуть каким-нибудь
образом на начальника губернии этим неприятно пахучим напитком.
— Кэ! (Chè!) [Итальянское восклицание вроде нашего: ну! (Прим.
автора.)] — Панталеоне презрительно пожал плечами. — Я должен, во всяком случае, благодарить вас, — произнес он наконец неверным голосом, — что вы и в теперешнем моем уничижении умели признать во мне порядочного человека — un galant'uomo! Поступая таким
образом, вы сами выказали себя настоящим galant'uomo. Но я должен обдумать ваше предложение.
Не для услады своей и читателя рассказывает все это
автор, но по правдивости бытописателя, ибо картина человеческой жизни представляет не одни благоухающие сердечной чистотой светлые
образы, а большею частию она кишит фигурами непривлекательными и отталкивающими, и в то же время кто станет отрицать, что на каждом
авторе лежит неотклонимая обязанность напрягать все усилия, чтобы открыть и в неприглядной группе людей некоторые, по выражению Егора Егорыча, изящные душевные качества, каковые, например, действительно и таились в его племяннике?
Глумов, главнейшим
образом, основывал свое мнение на том, что роман можно изо всего сделать, даже если и нет у
автора данных для действительного содержания.
Владелец восьмидесяти двух душ, которых он освободил перед смертию, иллюминат, старый гёттингенский студент,
автор рукописного сочинения о «Проступлениях или прообразованиях духа в мире», сочинения, в котором шеллингианизм, сведенборгианизм и республиканизм смешались самым оригинальным
образом, отец Берсенева привез его в Москву еще мальчиком, тотчас после кончины его матери, и сам занялся его воспитанием.
«Время и
образ казачьей жизни (говорит
автор) лишили нас точных и несомненных сведений о происхождении уральских казаков. Все исторические об них известия, теперь существующие, основаны только на преданиях, довольно поздних, не совсем определительных и никем критически не разобранных.
Неизвестный
автор краткой исторической записки: Historie de la révolte de Pougatschef [История восстания Пугачева (франц.).] — рассказывает смерть Харлова следующим
образом...
Мы группируем данные, делаем соображения об общем смысле произведения, указываем на отношение его к действительности, в которой мы живем, выводим свое заключение и пытаемся обставить его возможно лучшим
образом, но при этом всегда стараемся держаться так, чтобы читатель мог совершенно удобно произнести свой суд между нами и
автором.
Из критики, исполненной таким
образом, может произойти вот какой результат: теоретики, справясь с своими учебниками, могут все-таки увидеть, согласуется ли разобранное произведение с их неподвижными законами, и, исполняя роль судей, порешат, прав или виноват
автор.
Мы говорим: «Вот что
автор изобразил; вот что означают, по нашему мнению, воспроизведенные им
образы; вот их происхождение, вот смысл; мы находим, что все это имеет живое отношение к вашей жизни и нравам и объясняет вот какие потребности, которых удовлетворение необходимо для вашего блага».
Если он вздумает придать разбираемому творению мысль более живую и широкую, нежели какая действительно положена в основание его
автором, — то, очевидно, он не в состоянии будет достаточно подтвердить свою мысль указаниями на самое сочинение, и таким
образом критика, показавши, чем бы могло быть разбираемое произведение, чрез то самое только яснее выкажет бедность его замысла и недостаточность исполнения.
Известно, что в тех комедиях раскольник всегда выставлялся каким-то диким и бессмысленным чудовищем, и таким
образом комедия говорила: «Смотрите, вот они каковы; можно ли доверяться их учению и соглашаться на их требования?» Так точно и «Горькая судьбина», рисуя нам Анания Яковлева, говорит: «Вот каков русский человек, когда он почувствует немножко свое личное достоинство и вследствие того расходится!» И критики, признающие за «Горькой судьбиной» общее значение и видящие в Анании тип, делаются соучастниками этой клеветы, конечно ненамеренной со стороны
автора.
Таким
образом, пока критик указывает факты, разбирает их и делает свои выводы,
автор безопасен и самое дело безопасно.
Автор наш принимается публикою очень хорошо; значит, одна половина вопроса решается положительным
образом: публика признает, что он верно понимает и изображает ее.
С господствующим определением комического — «комическое есть перевес
образа над идеею», иначе сказать: внутренняя пустота и ничтожность, прикрывающаяся внешностью, имеющею притязание на содержание и реальное значение, — нельзя не согласиться; но вместе с тем надобно сказать, что [Фишер,
автор наилучшей эстетики в Германии, слишком ограничил] понятие комического, противополагая его, для сохранения [гегелевского] диалектического метода развития понятий, только понятию возвышенного.
В чем заключаются главные черты обломовского характера? В совершенной инертности, происходящей от его апатии ко всему, что делается на свете. Причина же апатии заключается отчасти в его внешнем положении, отчасти же в
образе его умственного и нравственного развития. По внешнему своему положению — он барин; «у него есть Захар и еще триста Захаров», по выражению
автора. Преимущество своего положения Илья Ильич объясняет Захару таким
образом...
Таким
образом, отказав ей, он еще оскорбил ее названием нищей, замечает
автор.
Поэтому она позволяла писать и то, что ей не нравилось, зная, что это не будет иметь слишком обширного влияния на жизнь общества; возвышала чинами и наградами тех, чьи произведения были ей приятны, для того, чтобы этим самым обратить общее внимание на
автора, а таким
образом и на его сочинения.
Видно, что редакция, зная
автора их, недоступного никаким осуждениям, нарочно помещала подобные письма в своем журнале, чтобы таким
образом оградить от нареканий и свой
образ действия в этом случае.
(Прим.
автора.)], он изображал таким
образом из своего тела живую упругую арку, между тем как Гарван, навалившись сверху на выпяченный живот и грудь профессора, напрягал все силы, чтобы выпрямить эту выгнувшуюся массу мускулов, опрокинуть ее, прижать к земле.
Лебрюн и Лампи не сохранили для нас вашего
образа; но я недаром
автор Леоновой истории: зеркало памяти моей ясно.
«Искуситель» убедительно подтверждает мои слова: как только Александр Михайлович в конце третьей части, после всех заблуждений и самых затруднительных обстоятельств, из которых выпутывается неправдоподобным и непонятным
образом, садится в коляску и возвращается домой, в деревню, в простой, русский быт — все переменяется, и рассказ
автора получает живость, истинность и занимательность.
Неоткуда взять деятельности, и поневоле
автор заставил свою героиню дешевым
образом проявлять свои высокие стремления в подаче милостыни да в спасении заброшенных котят.
В книжке Марка Вовчка шесть рассказов, и каждый из них представляет нам женские типы из простонародья. Рядом с женскими лицами рисуются, большею частью несколько в тени, мужские личности. Это обстоятельство ближайшим
образом объясняется, конечно, тем, что
автор рассказов Марка Вовчка — женщина. Но мы увидим, что выбор женских лиц для этих рассказов оправдывается и самою сущностью дела. Возьмем прежде всего рассказ «Маша», в котором это выказывается с особенной ясностью.
Эта бедность и неопределенность
образов, эта необходимость повторять самого себя, это неуменье обработать каждый характер даже настолько, чтобы сообщить ему соответственный способ внешнего выражения, — все это, обнаруживая, с одной стороны, недостаток разнообразия в запасе наблюдений
автора, с другой стороны, прямо говорит против художественной полноты и цельности его созданий…
Таким
образом мы прошли с ним не только Ломоносова, Сумарокова и Кантемира [Ломоносов М. В. (1711–1765) — великий русский ученый и поэт,
автор торжественных стихотворений — од.
Здесь условия истинности не ограничиваются простыми законами вероятности:
автор должен быть верен не только тому, что может быть или бывает, но тому, что действительно было, и было таким, а не другим
образом.
Таким
образом, отношение
автора к своим благородным юношам будет совершенно другое: не сочувствие мечтательным и неопределенным их стремлениям будет он возбуждать в читателе, а скорее насмешку над тем, что они, кроме своих отвлеченных фантазий, ничему существенно-полезному не обучаются.
Также и человек в этом мире представлялся
автору «Рождения трагедии» «диссонансом в человеческом
образе».
По отношению к первому, снисходительнейшие читатели еще милостиво извиняют
автора приведением в его оправдание слов Гоголя, что «хорошего русского человека будто бы рельефно нельзя изображать», но зато по отношению к Ларе суд этот гораздо строже:
автор слышит укоризны за неясность нравственного
образа этой женщины, напоминающей, по словам некоторых судей, таких известных им лиц, которые, «не называясь умопомешанными, поступают как сумасшедшие».
Он мне его не читал вслух, но сообщил только, что оно чрезвычайно восторженно и что
автор этого письма, по всей вероятности, принадлежит к женщинам самого передового
образа мыслей.
Правда, вся беседа заключалась еще в одном приступе к дипломатическим сношениям, который начался, как у иного
автора при всяком сочинении, с яиц Лединых [Леда — греческая царевна, которой овладел Зевс, приняв
образ лебедя.
Таким
образом составил я нечто целое, сколько позволила мне форма, в которую
автор облек свои произведения.
В исторических сочинениях о 1812-м годе авторы-французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы-русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план Скифской войны заманиванья Наполеона в глубь России и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому-то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, на проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот
образ действий.
Так как это злое настроение в наши дни особенно ожесточилось и появляется много писаний,
авторы которых беззастенчиво стремятся ввести мало знающих историю людей в заблуждение, представляя им былое время и былые порядки в ложном свете, дабы таким
образом показать старину, как время счастливое и прекрасное, к какому, будто бы, следует желать возвратиться, то и со стороны людей, уважающих истину, имеющую свою цену «на каждом месте и о каждой добе», должно быть представляемо общественному вниманию, какие явления имели для себя место во времена былые.