Неточные совпадения
С моей стороны я желаю доброму и даровитому юноше всего лучшего, желаю, чтоб его юное прекраснодушие и стремление к народным началам не
обратилось впоследствии, как столь часто оно случается, со стороны нравственной
в мрачный мистицизм, а со стороны гражданской
в тупой шовинизм — два качества, грозящие, может быть, еще большим
злом нации, чем даже раннее растление от ложно понятого и даром добытого европейского просвещения, каким страдает старший брат его».
Девушка начинала тем, что не пойдет за него; но постепенно привыкала иметь его под своею командою и, убеждаясь, что из двух
зол — такого мужа и такого семейства, как ее родное, муж
зло меньшее, осчастливливала своего поклонника; сначала было ей гадко, когда она узнавала, что такое значит осчастливливать без любви; был послушен: стерпится — слюбится, и она
обращалась в обыкновенную хорошую даму, то есть женщину, которая сама-то по себе и хороша, но примирилась с пошлостью и, живя на земле, только коптит небо.
Учреждение, которое более или менее хорошо соответствовало здравым идеям об устройстве быта, которое служило более или менее важным подтверждением практичности их, — а ведь практических доказательств этого еще так мало, каждое из них еще так драгоценно, — это учреждение вы подвергали риску погибнуть,
обратиться из доказательства практичности
в свидетельство неприменимости, нелепости ваших убеждений, средством для опровержения идей, благотворных для человечества; вы подавали аргумент против святых ваших принципов защитникам мрака и
зла.
Дядья тоже
обращались с Цыганком ласково, дружески и никогда не «шутили» с ним, как с мастером Григорием, которому они почти каждый вечер устраивали что-нибудь обидное и
злое: то нагреют на огне ручки ножниц, то воткнут
в сиденье его стула гвоздь вверх острием или подложат, полуслепому, разноцветные куски материи, — он сошьет их
в одну «штуку», а дедушка ругает его за это.
Все предметы
в мире различны и все равно прекрасны, и каждому дан свой закон, и
в каждом благодать и польза есть; но если предмет, изменив своему назначению, изберет себе иной путь, вдруг из добра он
обращается во
зло.
Пришел и батюшка и сказал несколько прочувствованных слов на тему: где корень
зла? — а
в заключение
обратился ко мне с вопросом: богом вас заклинаю, господин пришлец! ответьте, вы — потомок отцов ваших или не вы?
Вследствие этого Улитка и жаловалась, и языком язвила; но на жалобы ее не
обращалось внимания, потому что всем было ведомо, что Улитка — девка
злая, сейчас тебя
в преисподнюю проклянет, а через минуту, помани ее только пальцем, — она и опять прибежит, станет на задних лапках служить.
Первое время дежурств
в лавке я рассказывал приказчику содержание нескольких книг, прочитанных мною, теперь эти рассказы
обратились во
зло мне: приказчик передавал их Петру Васильевичу, нарочито перевирая, грязно искажая. Старик ловко помогал ему
в этом бесстыдными вопросами; их липкие языки забрасывали хламом постыдных слов Евгению Гранде, Людмилу, Генриха IV.
— Нет, мой дорогой, ничего я не боюсь, если понадобится. Только зачем же людей
в грех вводить? Ты, может быть, не знаешь… Ведь я там…
в Переброде… погрозилась со
зла да со стыда… А теперь чуть что случится, сейчас на нас скажут: скот ли начнет падать, или хата у кого загорится, — все мы будем виноваты. Бабушка, —
обратилась она к Мануйлихе, возвышая голос, — правду ведь я говорю?
Бранился он довольно
зло и минутами очень едко и
обращался к помянутому указу царя Алексея, но про все это
в подробностях вам нечего рассказывать.
Тут были даже государственные люди, дипломаты, тузы с европейскими именами, мужи совета и разума, воображающие, что золотая булла издана папой и что английский"роог-tax"есть налог на бедных; тут были, наконец, и рьяные, но застенчивые поклонники камелий, светские молодые львы с превосходнейшими проборами на затылках, с прекраснейшими висячими бакенбардами, одетые
в настоящие лондонские костюмы, молодые львы, которым, казалось, ничего не мешало быть такими же пошляками, как и пресловутый французский говорун; но нет! не
в ходу, знать, у нас родное, — и графиня Ш., известная законодательница мод и гран-жанра, прозванная
злыми языками"Царицей ос"и"Медузою
в чепце", предпочитала,
в отсутствии говоруна,
обращаться к тут же вертевшимся итальянцам, молдаванцам, американским"спиритам", бойким секретарям иностранных посольств немчикам с женоподобною, но уже осторожною физиономией и т. п.
— Малина с молоком! — называет, восхищаясь, Лодку веселый доктор Ряхин и осторожно, со смущенной улыбкой на костлявом лице, отдаляется от нее. Он тяготеет к неугомонной певунье, гибкой и сухонькой Розке, похожей на бойкую черную собачку: кудрявая, капризная, с маленькими усиками на вздернутой губе и мелкими зубами, она
обращается с Ряхиным дерзко, называя его
в глаза «зелененьким шкелетиком». Она всем дает прозвища: Жуков для нее — «Ушат Помоевич», уныло-злой помощник исправника Немцев — «Уксус Умирайлыч».
Русский роман
обращается исключительно
в области патологической анатомии;
в нем постоянное указание на грызущее нас
зло, постоянное, безжалостное, самобытное. Здесь не услышите голоса с неба, возвещающего Фаусту прощение юной грешнице, — здесь возвышают голос только сомнение и проклятие. А между тем, если для России есть спасение, она будет спасена именно этим глубоким сознанием нашего положения, правдивостью, с которою она обнаруживает это положение перед всеми.
Как связанная не с субстанциальностью, но модальностью человеческого существа, как плод первородного греха, нравственность вообще не представляет собой вершины, абсолютной грани, она преодолима, ибо святость, хотя
в себя и включает «делание заповедей», но сама находится уже «по ту сторону добра и
зла»; также и дети, состояние которых, по слову Спасителя, является живой нормой Царствия Божия [«Если не
обратитесь и не будете как дети, не войдете
в Царство Небесное» (Мф. 18:3).], свободны от уз нравственности.
— Когда дух святый снидет на тебя, душа твоя и тело
обратятся в ничто, — сказала Катенька. — Ни тело тогда не чувствует, ни душа. Нет ни мыслей, ни памяти, ни воли, ни добра, ни
зла, ни разума, ни безумия… Ты паришь тогда
в небесных кругах, и нет слов рассказать про такое блаженство… Не испытавши, невозможно его понять… Одно слово — соединенье с Богом.
В самом раю нет радостей и наслажденья больше тех, какие чувствуешь, когда дух святый озарит твою душу.
— Не женится, Melanie, не женится. Серж упрям, как все нынешние университетские молодые люди, и потому он вас с сестрой Верой не слушался. Что же
в самом деле: как вы с ним
обращались? — сестра Вера хотела его проклинать и наследство лишить, но ведь молодые люди богу не верят, да и батюшка отец Илья говорит, что на
зло молящему бог не внемлет, а наследство у Сережи — отцовское, — он и так получит.
— Ты,
злой кудесник, давно съякшался с Ивашкой на погибель своих соотечественников и хитро точишь свои медовые речи, чтобы заманить и нас
в свои сети. Исчезни, коварный старик! Да
обратится на тебя все
зло, которое ты готовишь нам.
— Ты,
злой кудесник, давно связался с Ивашкой на погибель своих соотечественников и хитро ведешь свои сладостные речи, чтобы заманить и нас
в свои сети. Исчезни, коварный старик! Да
обратится на тебя все
зло, которое ты готовишь нам.
Просила ли она Всемогущего Бога утешить скорбь молодой души послушницы Марии? Оставить жить ее только
в Себе и для Себя, или же взять ее
в Свое лоно и по несказанному Своему милосердию, простить ей земную привязанность, сотворение на земле кумира?
Обращалась ли она к милости Божией за совершивших
злое дело, пресекших неповинную жизнь, повинуясь лишь низкому мщению?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил
злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват
в том, что́ делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он
обратился к Болконскому...
Они говорят: «Само собой разумеется, что все эти заповеди о терпении обид, об отречении от возмездия, как направленные собственно против иудейской любомстительности, не исключают не только общественных мер к ограничению
зла и наказанию делающих
зло, но и частных, личных усилий и забот каждого человека о ненарушимости правды, о вразумлении обидчиков, о прекращении для злонамеренных возможности вредить другим; ибо иначе самые духовные законы спасителя по-иудейски
обратились бы только
в букву, могущую послужить к успехам
зла и подавлению добродетели.