Неточные совпадения
Счастливый путь, ваше благородие!» Потом
обратился он
к народу и сказал, указывая на Швабрина: «Вот вам, детушки, новый командир: слушайтесь его во всем, а он отвечает мне за вас и за крепость».
— Скажите на милость, —
обратился опять Иван Петрович
к Райскому, — отчего это всё волнуются
народы?
— Не мешайте ему, матушка, — сказал Нил Андреич, — на здоровье,
народ молодой! Так как же вы понимаете людей, батюшка? —
обратился он
к Райскому, — это любопытно!
— Но теперь довольно, —
обратился он
к матушке, которая так вся и сияла (когда он
обратился ко мне, она вся вздрогнула), — по крайней мере хоть первое время чтоб я не видал рукоделий, для меня прошу. Ты, Аркадий, как юноша нашего времени, наверно, немножко социалист; ну, так поверишь ли, друг мой, что наиболее любящих праздность — это из трудящегося вечно
народа!
Он стал искать глазами начальство и, увидав невысокого худого человека с усами, в офицерских погонах, ходившего позади
народа,
обратился к нему...
— А мы тятеньку вашего, покойничка, знавали даже очень хорошо, — говорил Лепешкин,
обращаясь к Привалову. — Первеющий человек по нашим местам был… Да-с. Ноньче таких и людей, почитай, нет… Малодушный
народ пошел ноньче. А мы и о вас наслышаны были, Сергей Александрыч. Хоть и в лесу живем, а когда в городе дрова рубят — и
к нам щепки летят.
Он, шатаясь, пошел сквозь толпу
народа к крыльцу, раздавая направо и налево удары нагайкой, и наконец, стоя уже на крыльце,
обратился к Улите...
Яша(Любови Андреевне). Любовь Андреевна! Позвольте
обратиться к вам с просьбой, будьте так добры! Если опять поедете в Париж, то возьмите меня с собой, сделайте милость. Здесь мне оставаться положительно невозможно. (Оглядываясь, вполголоса.) Что ж там говорить, вы сами видите, страна необразованная,
народ безнравственный, притом скука, на кухне кормят безобразно, а тут еще Фирс этот ходит, бормочет разные неподходящие слова. Возьмите меня с собой, будьте так добры!
— Генерала Жигалова? Гм!.. Сними-ка, Елдырин, с меня пальто… Ужас как жарко! Должно полагать, перед дождем… Одного только я не понимаю: как она могла тебя укусить? —
обращается Очумелов
к Хрюкину. — Нешто она достанет до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно быть, расковырял палец гвоздиком, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб соврать. Ты ведь… известный
народ! Знаю вас, чертей!
Когда поднялась в обществе волна «народолюбия», заставшая юношей в высших классах гимназии, они
обратились к изучению родного
народа, но начали это изучение с книжек.
— А, это уж, видно, такая повальная на всех! — произнес насмешливо Салов. — Только у одних
народов, а именно у южных, как, например, у испанцев и итальянцев, она больше развивается, а у северных меньше. Но не в этом дело: не будем уклоняться от прежнего нашего разговора и станем говорить о Конте. Вы ведь его не читали? Так, да? — прибавил он ядовито,
обращаясь к Неведомову.
Благонравен ли русский мужик? Привязан ли он
к тем исконным основам, на которых зиждется человеческое общество? Достаточно ли он обеспечен в матерьяльном отношении? Какую дозу свободы может он вынести, не впадая в самонадеянные преувеличения и не возбуждая в начальстве опасений? — вот нешуточные вопросы, которые
обращались к нам, людям, имевшим случай стоять лицом
к лицу с русским
народом…
— О! это ужасный
народ! вы их не изволите знать, — подхватил поручик Непшитшетский, — я вам скажу, от этих людей ни гордости, ни патриотизма, ни чувства лучше не спрашивайте. Вы вот посмотрите, эти толпы идут, ведь тут десятой доли нет раненых, а то всё асистенты, только бы уйти с дела. Подлый
народ! — Срам так поступать, ребята, срам! Отдать нашу траншею! — добавил он,
обращаясь к солдатам.
В антракт Тургенев выглянул из ложи, а вся публика встала и обнажила головы. Он молча раскланялся и исчез за занавеской, больше не показывался и уехал перед самым концом последнего акта незаметно. Дмитриев остался, мы пошли в сад. Пришел Андреев-Бурлак с редактором «Будильника» Н.П. Кичеевым, и мы сели ужинать вчетвером. Поговорили о спектакле, о Тургеневе, и вдруг Бурлак начал собеседникам рекомендовать меня, как ходившего в
народ, как в Саратове провожали меня на войну, и вдруг
обратился к Кичееву...
— Оно не беда заниматься честным промыслом, каким бы то ни было, — сказал барин, снова
обращаясь к старику: — но мне кажется, что можно бы другое занятие найти; да и работа эта такая, что ездит молодой малый везде, всякий
народ видит, избаловаться может, — прибавил он, повторяя слова Карпа.
— На сенокос!.. Нашел время косить, скотина! Ну вот, братец! — продолжал хозяин,
обращаясь к Сурскому, — толкуй с этим
народом! Ты думаешь о деле, а он косить. Сейчас выслать всю барщину в сад. Слышишь?
— Помилуйте! — подхватил Буркин, — кому есть место, тот посидит; кому нет — постоит. Ведь мы все
народ военный, а меж военными что за счеты! Не так ли, товарищ? — продолжал он,
обращаясь к колоссальному сотенному начальнику, который молча закручивал свои густые усы.
— Я вижу твое восхищение! — холодно возразил ей брат; — скоро! мы довольно ждали… но зато не напрасно!.. Бог потрясает целый
народ для нашего мщения; я тебе расскажу… слушай и благодари: на Дону родился дерзкий безумец, который выдает себя за государя…
народ, радуясь тому, что их государь носит бороду, говорит как мужик,
обратился к нему… Дворяне гибнут, надобно же игрушку для
народа… без этого и праздник не праздник!.. вино без крови для них стало слабо. Ты дрожишь от радости, Ольга…
Когда возвращались из церкви, то бежал вслед
народ; около лавки, около ворот и во дворе под окнами тоже была толпа. Пришли бабы величать. Едва молодые переступили порог, как громко, изо всей силы, вскрикнули певчие, которые уже стояли в сенях со своими нотами; заиграла музыка, нарочно выписанная из города. Уже подносили донское шипучее в высоких бокалах, и подрядчик-плотник Елизаров, высокий, худощавый старик с такими густыми бровями, что глаза были едва видны, говорил,
обращаясь к молодым...
С тяжелым чувством оставляем мы прошлогоднюю литературу крестьянского вопроса и
обращаемся к другим близким
к нему предметам, занимавшим в прошлом году нашу журналистику. Эти предметы — общинное владение, грамотность
народа и телесное наказание.
К сожалению, и здесь мало отрадного.
— Будет те водки-то, — отвечал староста мельком и снова
обратился к другим: — Так хлебца закусите, ребята. Чтò
народ будить?
При нашествии
народа неведомого ожидания всех
обратились, разумеется,
к князьям: они, которые так часто водили свой
народ на битву с своими, должны были теперь защищать родную землю от чужих.
— Вот вам люди! — продолжал он,
обращаясь к окну, из которого виднелась городская площадь, усыпанная, по случаю базара,
народом. — Позови обедать, — так пешком прибегут! Покровительство нужно, — на колени, подлец, встанет, в грязи в ноги поклонится! А затей что-нибудь поблагороднее, так и жена больна и в отпуск надобно ехать… Погодите, мои милые, дайте мне только дело это кончить: в калитку мою вы не заглянете…
«Хитрый
народ!» — подумал он и
обратился к татарину...
Положим, что
народ наш действительно страждет разъединенностью; положим, что он слишком обременен физическими трудами, отбивающими у него охоту помышлять об общих интересах; положим, что самые успехи цивилизации нередко
обращаются у нас в средства
к более искусной эксплуатации
народа.
— Удивительный
народ! —
обратился британец
к Сергею Андреичу, вставая с дивана и взяв соломенную свою шляпу.
— Послушайте, Полояров, я сейчас заглянула в церковь, —
обратилась к Ардальону та самая девица, которой он сделал выговор по поводу перчаток, — вы говорили вчера, что в этом примет участие
народ — там почти никого нет из мужиков?
Они исчезли из глаз, а Володя все еще раздумчиво смотрел на океан, находясь под сильным впечатлением рассуждений матроса. И в голове его проносились мысли: «И с таким
народом, с таким добрым, всепрощающим
народом да еще быть жестоким!» И он тут же поклялся всегда беречь и любить матроса и,
обращаясь к Бастрюкову, восторженно проговорил...
— Сейчас выйдет из бани длинноволосый, —
обратился он
к малому, стоявшему за конторкой и продававшему мыло, — так ты, тово… погляди за ним.
Народ смущает… С идеями… За Назаром Захарычем сбегать бы…
— Сейчас выйдет сюда длинноволосый, — зашептал Михайло,
обращаясь к мальчикам, стоявшим около одежи. —
Народ смущает. Поглядите за ним да сбегайте
к хозяйке, чтоб за Назаром Захарычем послали — протокол составить. Слова разные произносит… С идеями…
— Говорил ведь я, что никогда не следует церемониться с этим
народом! — заговорил Ржевецкий, отчеканивая каждый слог и стараясь не делать ударения на предпоследнем слоге. — Вы разбаловали этих дармоедов! Никогда не следует заразом отдавать всего жалованья!
К чему это? Да и зачем вы хотите прибавить жалованья? И так придет! Он договорился, нанялся! Скажи ему, —
обратился поляк
к Максиму, — что он свинья и больше ничего.
— Государь выйдет на балкон! — снова пронеслось животрепещущей вестью в
народе. И теснее сдвинулись его и без того тесные ряды. Высоко, в голубое пространство уходила гранитная Александровская колонна — символ победы и славы могучего русского воинства. Как-то невольно глаза
обращались к ней и приходили в голову мысли о новой победе, о новой славе.
— Но в таком случае выбери себе какое-нибудь звание, которое доставило бы тебе богатство и обязывало всех почитать тебя, —
обратились посланные от
народа к Ивану.
Но восторгу
народа не было конца, когда Дуль-Дуль
обратился к нему с приветствием. Ни один король в мире не сумел бы сказать такую речь! В ней сказался весь тонкий ум, вся мудрость молодого короля.
— Ну, нет, брат, погоди! Дело тут серьезное. Если знаешь, то толком и говори. Где мы
народ морили, когда?… Господа, может быть, из вас кто-нибудь это скажет? —
обратился я
к окружающим.
Такой это
народ — ничего не боятся! — сказала полная девушка,
обращаясь к подруге.
— Эх, Иван Иванович, ну что ты с ним связываешься? —
обратился он
к Киселеву, обняв его за плечи, и шутливо махнул рукою в сторону Даева. — Эти новые люди —
народ отпетый, с ними, брат, не столкуешься. Нам их с тобою и не понять, — всех этих декадентов, символистов, марксистов, велосипедистов… Ну, а вот она наконец, и Наталья Александровна.
— Лорды и джентльмены! (хотя джентльмен, кроме самого оратора, всего только один, в лице Володи Кареева). И вы, миледи! Сия юная дочь
народа выказала пример исключительного самопожертвования и великодушия, и за это я позволяю себе поднять сей сосуд с китайским нектаром, — он поднял стакан с чаем, — и осушить его за ее здоровье и облобызать ее благородную руку. Миледи, —
обратился он
к Саше, ни слова не понявшей из его речи, — разрешите облобызать вашу руку в знак моего глубокого уважения
к вам.
Распорядившись отнести покойника в «анатомию» для вскрытия, заседатель
обратился к собравшемуся
народу...
— В первый, а потому и хотел
обратиться к вам с вопросом, где бы у вас тут поужинать? Хотелось бы не дома, а на
народе.
— Только ты все-таки охулки на руку не клади! Поаккуратнее усчитывай рукопись. И
обратись к какому — нибудь фактору типографии. Там они насчет этого учета — дошлый
народ.
И чтобы стать «
народом», мне не нужно никаких мужиков, никакого простонародья, мне нужно лишь
обратиться к собственной глубине.
Каждое слово доказывало, что посол не понимал ни нрава государя,
к которому
обращался, ни духа его
народа, не знал и приличия места и времени; каждое слово обвиняло ум и неопытность Поппеля. На эту речь наш Иоанн отвечал твердо, владычным голосом, не встав с престола...
Наталья Федоровна Лопухина очень пострадала от наказания, потому что отбивалась от рук палача. При казни палач, когда вырвал ей часть языка, громко крикнул,
обращаясь с насмешкой
к народу...
Репутация «чародея» окружала его той таинственностью, которую русский
народ отождествляет со знакомством с нечистою силою, и хотя в трудные минуты жизни и
обращается к помощи тайных и непостижимых для него средств, но все же со страхом взирает на знающих и владеющих этими средствами.
Успех французского революционного оружия обеспокоил всех европейских государей. Император Павел послал в Австрию вспомогательный корпус под начальством генерала Розенберга, но Англия и Австрия
обратились к русскому императору с просьбою — вверить начальство над союзными войсками Суворову, имя которого гремело в Европе. Его победы над турками и поляками — измаильский штурм, покорение Варшавы — были еще в свежей памяти
народов.
— Недоумеваю, отец Кузьма! — говорит он, пожимая плечами. — Отчего это в русском
народе понимания нет? Недоумеваю, накажи меня бог! Такой необразованный
народ, что никак не разберешь, что у него там в горле: глотка или другая какая внутренность? Подавился ты, что ли? —
обращается он
к басу Геннадию Семичеву, брату кабатчика.
— Нынче не то, что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, — сказал с грустною улыбкой солдат, стоявший за телегой и
обращаясь к Пьеру. — Нынче не разбирают… Всем
народом навалиться хотят, одно слово — Москва. Один конец сделать хотят. — Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял всё то, что̀ он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой
народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались
к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот,
обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что-то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
Он рассказывал дамам, с шутливою улыбкой на губах, последнее — в среду — заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал-губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь,
обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности
народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным.