Неточные совпадения
Потные, измученные скакавшие
лошади, провожаемые конюхами, уводились домой, и одна зa другой появлялись новые к предстоящей скачке, свежие, большею частию английские
лошади, в капорах, со своими поддернутыми животами,похожие на странных
огромных птиц.
Он слышал, как его
лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и
огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание
лошадей и каркание бекаса.
Брат сел под кустом, разобрав удочки, а Левин отвел
лошадь, привязал ее и вошел в недвижимое ветром
огромное серо-зеленое море луга. Шелковистая с выспевающими семенами трава была почти по пояс на заливном месте.
Уж не раз испытав с пользою известное ему средство заглушать свою досаду и всё, кажущееся дурным, сделать опять хорошим, Левин и теперь употребил это средство. Он посмотрел, как шагал Мишка, ворочая
огромные комья земли, налипавшей на каждой ноге, слез с
лошади, взял у Василья севалку и пошел рассевать.
Пред ним, в загибе реки за болотцем, весело треща звонкими голосами, двигалась пестрая вереница баб, и из растрясенного сена быстро вытягивались по светлозеленой отаве серые извилистые валы. Следом за бабами шли мужики с вилами, и из валов выростали широкие, высокие, пухлые копны. Слева по убранному уже лугу гремели телеги, и одна за другою, подаваемые
огромными навилинами, исчезали копны, и на место их навивались нависающие на зады
лошадей тяжелые воза душистого сена.
Доезжачий, прозывавшийся Турка, на голубой горбоносой
лошади, в мохнатой шапке, с
огромным рогом за плечами и ножом на поясе, ехал впереди всех.
А между тем, когда один пьяный, которого неизвестно почему и куда провозили в это время по улице в
огромной телеге, запряженной
огромною ломовою
лошадью, крикнул ему вдруг, проезжая: «Эй ты, немецкий шляпник!» — и заорал во все горло, указывая на него рукой, — молодой человек вдруг остановился и судорожно схватился за свою шляпу.
Огромный, тяжелый гроб всунули в черный катафалк, украшенный венками, катафалк покачнулся, черные
лошади тоже качнули перьями на головах; сзади Самгина кто-то, вздохнув, сказал...
Лошади подбежали к вокзалу маленькой станции, Косарев, получив на чай, быстро погнал их куда-то во тьму, в мелкий, почти бесшумный дождь, и через десяток минут Самгин раздевался в пустом купе второго класса, посматривая в окно, где сквозь мокрую тьму летели злые огни, освещая на минуту черные кучи деревьев и крыши изб, похожие на крышки
огромных гробов. Проплыла стена фабрики, десятки красных окон оскалились, точно зубы, и показалось, что это от них в шум поезда вторгается лязгающий звук.
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают
огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных
лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
Веселая и бойкая Любаша обладала хлопотливостью воробьихи, которая бесстрашно прыгает по земле среди
огромных, сравнительно с нею, людей,
лошадей, домов, кошек.
Проехал воз,
огромный, хитро нагруженный венскими стульями, связанные соломой, они возвышались почти до вторых этажей, толстая рыжая
лошадь и краснорожий ломовой извозчик, в сравнении с величиной воза, были смешно маленькими, рядом с извозчиком шагал студент в расстегнутом пальто, в фуражке на затылке, размахивая руками, он кричит...
«Это я слышал или читал», — подумал Самгин, и его ударила скука: этот день, зной, поля, дорога,
лошади, кучер и все, все вокруг он многократно видел, все это сотни раз изображено литераторами, живописцами. В стороне от дороги дымился
огромный стог сена, серый пепел сыпался с него, на секунду вспыхивали, судорожно извиваясь, золотисто-красненькие червячки, отовсюду из черно-серого холма выбивались курчавые, синие струйки дыма, а над стогом дым стоял беловатым облаком.
Сыроватый ветер разгонял людей по всем направлениям, цокали подковы
огромных мохнатоногих
лошадей, шли солдаты, трещал барабан, изредка скользил и трубил, как слон, автомобиль, — немцы останавливались, почтительно уступая ему дорогу, провожали его ласковыми глазами.
Если употребить, хоть здесь например, большие капиталы и множество рук, держать по многу
лошадей на станциях, доставлять для корма их, с
огромными издержками, овес, тогда все затруднения устранятся, нет сомнения.
Мы успокоились и спрятались под спасительную тень, пробежав двор, наполненный колясками и
лошадьми, взошли на лестницу и очутились в
огромной столовой зале, из которой открытая со всех сторон галерея вела в другие комнаты; далее следовали коридоры с нумерами.
Нехлюдов, еще не выходя из вагона, заметил на дворе станции несколько богатых экипажей, запряженных четвернями и тройками сытых, побрякивающих бубенцами
лошадей; выйдя же на потемневшую от дождя мокрую платформу, он увидал перед первым классом кучку народа, среди которой выделялась высокая толстая дама в шляпе с дорогими перьями, в ватерпруфе, и длинный молодой человек с тонкими ногами, в велосипедном костюме, с
огромной сытой собакой в дорогом ошейнике.
Между прочими выдумками соорудил он однажды, по собственным соображениям, такую
огромную семейственную карету, что, несмотря на дружные усилия согнанных со всего села крестьянских
лошадей вместе с их владельцами, она на первом же косогоре завалилась и рассыпалась.
Чудно снова показалось кузнецу, когда он понесся в
огромной карете, качаясь на рессорах, когда с обеих сторон мимо его бежали назад четырехэтажные домы и мостовая, гремя, казалось, сама катилась под ноги
лошадям.
Белая Церковь и Александрия представляли настоящее феодальное герцогство, с двором, с неисчислимым количеством людей, питавшихся вокруг двора, с
огромными конюшнями породистых
лошадей, с охотами, на которые съезжалась вся аристократия Юго-Западного края.
«Иваны», являясь с награбленным имуществом, с
огромными узлами, а иногда с возом разного скарба на отбитой у проезжего
лошади, дожидались утра и тащили добычу в лавочки Старой и Новой площади, открывавшиеся с рассветом. Ночью к этим лавочкам подойти было нельзя, так как они охранялись
огромными цепными собаками. И целые возы пропадали бесследно в этих лавочках, пристроенных к стене, где имелись такие тайники, которых в темных подвалах и отыскать было нельзя.
Их звали «фалаторы», они скакали в гору, кричали на
лошадей, хлестали их концом повода и хлопали с боков ногами в сапожищах, едва влезавших в стремя. И бывали случаи, что «фалатор» падал с
лошади. А то
лошадь поскользнется и упадет, а у «фалатора» ноги в
огромном сапоге или, зимнее дело, валенке — из стремени не вытащишь. Никто их не учил ездить, а прямо из деревни сажали на коня — езжай! А у
лошадей были нередко разбиты ноги от скачки в гору по булыгам мостовой, и всегда измученные и недокормленные.
Продрогнув на снегу, чувствуя, что обморозил уши, я собрал западни и клетки, перелез через забор в дедов сад и пошел домой, — ворота на улицу были открыты,
огромный мужик сводил со двора тройку
лошадей, запряженных в большие крытые сани,
лошади густо курились паром, мужик весело посвистывал, — у меня дрогнуло сердце.
Дело состояло в том, что с задней стороны, из средины пригорка, бил родник; чувашенин подставил колоду, и как все надворные строения были ниже родника, то он провел воду, во-первых, в летнюю кухню, во-вторых, в
огромное корыто, или выдолбленную колоду, для мытья белья, и в-третьих, в хлевы, куда загонялся на ночь скот и
лошади.
Признаюсь, я не мог смотреть без содрогания из моего окошечка на это страшное движение
огромной водяной глубины, по которой скакали наши
лошади.
Вот длинный обоз
огромных возов, запряженных тройками сытых толстоногих
лошадей, который мы принуждены объезжать стороною.
В карету запряжена была четверня старых вороных
лошадей, управляемых здоровенным кучером и
огромным форейтором, — и все это, в самом деле, тронулось шагом.
Лошади сейчас же побежали, а кучер побежал за тарантасом.
Лошади, чем крутей становилась гора, тем шибче старались бежать, хоть видно было, что это им тяжело; пристяжные скосились даже все вперед, до того они тянули постромки, а коренная беспрестанно растопыривала задние ноги, чтобы упираться ими. Кроме крутизны, тарантас надобно было еще перетаскивать через
огромные каменья.
Село Учня стояло в страшной глуши. Ехать к нему надобно было тридцативерстным песчаным волоком, который начался верст через пять по выезде из города, и сразу же пошли по сторонам вековые сосны, ели, березы, пихты, — и хоть всего еще был май месяц, но уже целые уймы комаров
огромной величины садились на
лошадей и ездоков. Вихров сначала не обращал на них большого внимания, но они так стали больно кусаться, что сейчас же после укуса их на лице и на руках выскакивали прыщи.
В половине одиннадцатого приехал полковой командир. Под ним был
огромный, видный гнедой мерин, весь в темных яблоках, все четыре ноги белые до колен. Полковник Шульгович имел на
лошади внушительный, почти величественный вид и сидел прочно, хотя чересчур по-пехотному, на слишком коротких стременах. Приветствуя полк, он крикнул молодцевато, с наигранным веселым задором...
Одни из них занимаются тем, что ходят в халате по комнате и от нечего делать посвистывают; другие проникаются желчью и делаются губернскими Мефистофелями; третьи барышничают
лошадьми или передергивают в карты; четвертые выпивают
огромное количество водки; пятые переваривают на досуге свое прошедшее и с горя протестуют против настоящего…
Там кипела деятельность: полоскали на плотах прачки белье; в нескольких местах поили
лошадей; водовозы наливались водой; лодочник вез в ялике чиновника; к
огромному дому таскали на тачках дикий камень сухопарые солдаты; двое чухонцев отпихивали шестом от моста
огромную лайбу с дровами.
В двенадцать часов Калинович, переодевшись из мундира в черный фрак, в черный атласный шарф и черный бархатный жилет и надев сверх всего новое пальто, вышел, чтоб отправиться делать визиты, но, увидев присланный ему экипаж, попятился назад:
лошадь, о которой Петр Михайлыч так лестно отзывался, конечно, была, благодаря неусыпному вниманию Палагеи Евграфовны, очень раскормленная; но
огромная, жирная голова, отвислые уши, толстые, мохнатые ноги ясно свидетельствовали о ее солидном возрасте, сырой комплекции и кротком нраве.
Немного далее большая площадь, на которой валяются какие-то
огромные брусья, пушечные станки, спящие солдаты; стоят
лошади, повозки, зеленые орудия и ящики, пехотные кòзла; двигаются солдаты, матросы, офицеры, женщины, дети, купцы; ездят телеги с сеном, с кулями и с бочками; кой-где проедет казак и офицер верхом, генерал на дрожках.
И
лошади, равномерно покачивающие под глянцевитыми дугами мокрыми головами, и покрытые рогожками извозчики, шлепавшие в
огромных сапогах подле возов, и дома улицы, казавшиеся в тумане очень высокими, все было мне особенно мило и значительно.
Огромное родовое имение было почти совсем расстроено его предками, а жить приходилось выше средств: делать приемы, благотворить, хорошо одеваться, держать
лошадей и т. д.
Огромная конюшня, обнесенная забором, была в виду у всех на Ходынке, рядом со скаковым кругом. Расход был
огромный,
лошади, конечно, себя не оправдывали, и на содержание их не хватало доходов от газеты. Пошли векселя.
Ее начал серьезно лечить Сверстов, объявивши Егору Егорычу и Сусанне, что старуха поражена нервным параличом и что у нее все более и более будет пропадать связь между мозгом и языком, что уже и теперь довольно часто повторялось; так, желая сказать: «Дайте мне ложку!» — она говорила: «Дайте мне
лошадь!» Муза с самого первого дня приезда в Кузьмищево все посматривала на фортепьяно, стоявшее в
огромной зале и про которое Муза по воспоминаниям еще детства знала, что оно было превосходное, но играть на нем она не решалась, недоумевая, можно ли так скоро после смерти сестры заниматься музыкой.
Внутри город был довольно грязен: в нем всего только одна церковь высилась и белелась, да белелись еще, пожалуй, каменные присутственные места; лавки же были хоть и новые, но деревянные, и для приезжающих в городе не имелось никаких удобств, кроме единственного постоялого двора с небольшим числом комнаток вроде номеров и с
огромным крытым двором для
лошадей.
Наконец поезд достигнул Конной площади, которая и ныне некрасива, а тогда просто представляла какой-то
огромный пустырь, окруженный с четырех сторон маленькими полуразвалившимися домиками; на одной стороне ее цыгане и разные русские барышники торговали
лошадьми, или, скорей, невзрачными клячами.
Ей за сорок лет, но круглое, неподвижное лицо ее, с
огромными глазами
лошади, свежо и гладко, маленький рот кажется нарисованным, как у дешевой куклы.
Сначала шли пешком, потом пара
лошадей потащила их в
огромном вагоне, потом поднимались наверх и летели по воздуху. Из улицы в улицу — ехали долго. Пошли дома поменьше, попроще, улицы пошли прямые, широкие и тихие.
Экипажем управлял Дон Кихот, погоняя четверку богато убранных золотой, спадающей до земли сеткой
лошадей огромным копьем.
Среди яркого света увидел я восемь
лошадей в султанах из перьев, кативших
огромное сооружение из башенок и ковров, увитое апельсинным цветом.
Так мы проехали
огромные лесные пространства и однажды вечером, остановясь перед маленькой станцийкой, увидели у крыльца кибитку с тройкой дрожащих и дымящихся
лошадей.
Мы поехали к парку, обнесенному не то рвом, не то изгородью, не помню сейчас. Остановились, отпустили
лошадей, перебрались через ров и очутились в роскошном вековом парке у
огромного пруда. Тишина и безлюдье.
Это были не кони, а какие-то сказочные грифы: седлистые и длинные, как гусеницы, с голыми шеями и какими-то остатками перьев вместо шерсти на прочих местах, они наводили страх своими мясистыми головами, похожими скорее на головы
огромных птиц, чем
лошадей.
Вдруг невдалеке, по дороге, идущей вдоль сада, показался Михайло Михайлыч на своих беговых дрожках. Перед
лошадью его бежали две
огромные дворные собаки: одна желтая, другая серая; он недавно завел их. Они беспрестанно грызлись и жили в неразлучной дружбе. Им навстречу вышла из ворот старая шавка, раскрыла рот, как бы собираясь залаять, а кончила тем, что зевнула и отправилась назад, дружелюбно повиливая хвостом.
Выпрягли, спутали
лошадей и пустили их на сочную молодую траву; развели яркий огонь, наложили дорожный самовар, то есть
огромный чайник с трубою, постлали кожу возле кареты, поставили погребец и подали чай.
Мутные и
огромные волны хлестали через нас и окачивали с головой; по несчастью, Борисов, идя впереди, сбился с того броду, по которому прошел два раза, и попал на более глубокое место; вдруг он нырнул в воду,
лошадь моя поплыла, и Евсеич отстал от меня; тут-то я почувствовал такой страх близкой смерти, которого я не забыл до сих пор; каждую минуту я готов был лишиться чувств и едва не захлебнулся; по счастью, глубина продолжалась не более двух или трех сажен.