Неточные совпадения
Приходил
огромный, похожий на циркового борца, фабрикант патоки и крахмала Окунев, еще какие-то солидные люди, регент архиерейского
хора Корвин, и вертелся волчком среди этих людей кругленький Дронов в кургузом сюртучке.
Зала эта, в которой ждал Митя, была
огромная, угрюмая, убивавшая тоской душу комната, в два света, с
хорами, со стенами «под мрамор» и с тремя
огромными хрустальными люстрами в чехлах.
Были еще рестораны загородные, из них лучшие — «Яр» и «Стрельна», летнее отделение которой называлось «Мавритания». «Стрельна», созданная И. Ф. Натрускиным, представляла собой одну из достопримечательностей тогдашней Москвы — она имела
огромный зимний сад. Столетние тропические деревья, гроты, скалы, фонтаны, беседки и — как полагается — кругом кабинеты, где всевозможные
хоры.
Затихшее здание гимназии в эти часы представляется мне теперь чем-то вроде
огромного резонатора, в котором педагогический
хор настраивает на известный лад умы и души сотен будущих людей.
Сначала послышался стук и шум обвалившейся на
хорах штукатурки. Что-то завозилось вверху, тряхнуло в воздухе тучею пыли, и большая серая масса, взмахнув крыльями, поднялась к прорехе в крыше. Часовня на мгновение как будто потемнела.
Огромная старая сова, обеспокоенная нашей возней, вылетела из темного угла, мелькнула, распластавшись на фоне голубого неба в пролете, и шарахнулась вон.
Вдоль стен по обеим сторонам залы идут мраморные колонны, увенчанные завитыми капителями. Первая пара колонн служит прекрасным основанием для площадки с перилами. Это
хоры, где теперь расположился известнейший в Москве бальный оркестр Рябова: черные фраки, белые пластроны,
огромные пушистые шевелюры. Дружно ходят вверх и вниз смычки. Оттуда бегут, смеясь, звуки резвого, возбуждающего марша.
Под громкое радостное пение
хора «Гряди, гряди, голубица от Ливана» Юлия, в белом шелковом платье, с
огромным шлейфом, который поддерживали два мальчика, покрытая длинной сквозной фатою, не спеша, величественно прошла к амвону.
Эта большая Белая зала, хотя и ветхой уже постройки, была в самом деле великолепна:
огромных размеров, в два света, с расписанным по-старинному и отделанным под золото потолком, с
хорами, с зеркальными простенками, с красною по белому драпировкою, с мраморными статуями (какими ни на есть, но всё же статуями), с старинною, тяжелою, наполеоновского времени мебелью, белою с золотом и обитою красным бархатом.
Наш маленький господин, пробираясь посреди танцующих и немножко небрежно кланяясь на все стороны, стремился к хозяину дома, который стоял на небольшом возвышении под
хорами и являл из себя, по своему высокому росту, худощавому стану,
огромным рукам, гладко остриженным волосам и грубой, как бы солдатской физиономии, скорее старого, отставного тамбурмажора [Тамбурмажор — старший барабанщик.], чем представителя жантильомов [Жантильом — от франц. gentllhomme — дворянин.].
Хоронили отца пышно, со всеми попами города и
хором певчих; один из них, пожарный Ключарёв, с
огромною, гладко остриженною головою и острой, иссиня-чёрной бородой, пел громче всех и всю дорогу оглядывался на Матвея с неприятным, подавляющим любопытством.
Внутри ограды, вдоль всей восточной стены, выстроены были бревенчатые
хоромы боярина Шалонского, а остальная часть хутора занята службами и
огромною конюшнею.
День похорон был облачен и хмур. В туче густой пыли за гробом Игната Гордеева черной массой текла
огромная толпа народа; сверкало золото риз духовенства, глухой шум ее медленного движения сливался с торжественной музыкой
хора архиерейских певчих. Фому толкали и сзади и с боков; он шел, ничего не видя, кроме седой головы отца, и заунывное пение отдавалось в груди его тоскливым эхом. А Маякин, идя рядом с ним, назойливо и неустанно шептал ему в уши...
Взволнованный своим переездом в Москву, горячим приемом моих старых и новых приятелей, а всего более притихшей на время и с новою силою вспыхнувшей моей страстью к искусству, взошел я на
огромную, великолепную сцену Петровского театра, полную жизни, движения и людей, мелькавших, как тени, в полумраке, который сначала ослепил меня; гром музыки, пение
хоров, пляски на празднике Вакха — все это вместе показалось мне чем-то волшебным.
Все это, бесспорно, придавало
огромный интерес пьесе, но и помимо этого, помимо даже высоких талантов этих артистов и истекавшей оттуда типичности исполнения каждым из них своей роли, в их игре, как в отличном
хоре певцов, поражал необыкновенный ансамбль всего персонала лиц, до малейших ролей, а главное, они тонко понимали и превосходно читали эти необыкновенные стихи, именно с тем «толком, чувством и расстановкой», какая для них необходима.
Басы мощно откашливались, рыча в глубине
хора, как
огромные, добродушные звери.
Стройные, печальные звуки полились с клироса, но прежде, чем преодолеть
огромную пустоту купола, оттолкнулись от каменных стен, и в первые мгновения казалось, будто во всех уголках темного храма запело, вступая один за другим, несколько
хоров.
Покои двухсаженной вышины, оклеенные пестрыми, хоть и сильно загрязненными обоями, бронзовые люстры с подвесными хрусталями, зеркала хоть и тускловатые, но возвышавшиеся чуть не до потолка, триповые, хоть и закопченные занавеси на окнах, золоченые карнизы, расписной потолок — все это непривычному Алексею казалось такою роскошью, таким богатством, что в его голове тотчас же сверкнула мысль: «Эх, поладить бы мне тогда с покойницей Настей, повести бы дело не как у нас с нею сталось, в таких бы точно
хоромах я жил…» Все дивом казалось Алексею: и
огромный буфетный шкап у входа, со множеством полок, уставленных бутылками и хрустальными графинами с разноцветными водками, и блестящие медные тазы по сажени в поперечнике, наполненные кусками льду и трепетавшими еще стерлядями, и множество столиков, покрытых грязноватыми и вечно мокрыми салфетками, вкруг которых чинно восседали за чаем степенные «гости», одетые наполовину в сюртуки, наполовину в разные сибирки, кафтанчики, чупаны и поддевки.
Несомненно, во всяком случае, одно:
хор играет в трагедии
огромную роль; именно в нем — центр тяжести трагедии, в
хоре, песни которого нам, современным читателям, так часто кажутся не идущими к делу и только замедляющими развитие «действия».
Я нашел в наших старинных дубовых
хоромах два
огромных шкафа с дедовской библиотекой, с французскими классиками и со всеми энциклопедистами.
Огромный колоссальный
хор пел сперва «Святый Боже», затем: «Спаси Господи, люди Твоя» и потом «Отче наш».
Из передней, не очень большой комнаты, о трех дверях, входили в
огромную большую залу с куполом и светом сверху. Под куполом устроены были
хоры, на которых стояли невидимые снизу часы с курантами, игравшие попеременно пьесы лучших тогдашних композиторов; тут же помещены были триста человек музыкантов и певцов.
Но вот все стихло. Головы
огромной, но стройной толпы обнажились. Перед устроенным на берегу временным иконостасом с множеством икон, принесенных из церкви и из
хором Строгановых, появился в полном облачении отец Петр с диаконом и стал служить торжественный напутственный молебен.
Привольно раскинулись и высоко поднялись эти
хоромы и могли, по справедливости, быть названными деревенским замком. Трехэтажные, хотя окна начинались только со второго этажа, они стояли посреди
огромного двора, обнесенного острогом из заостренных толстых бревен: кругом
хором по двору стояли отдельные избы, где жила многочисленная прислуга, составляющая при случае и оборонительную силу.