Неточные совпадения
Условий света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали оба;
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих
ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом
утре наших дней.
— Да, может быть, воевода и сдал бы, но вчера
утром полковник, который в Буджаках, пустил в город ястреба с запиской, чтобы не отдавали города; что он идет на выручку с полком, да
ожидает только другого полковника, чтоб идти обоим вместе. И теперь всякую минуту ждут их… Но вот мы пришли к дому.
— Летика, — сказал Грэй, присматриваясь к его красным глазам, — я
ожидал тебя не позже
утра. Лил ли ты на затылок холодную воду?
Эта песня, неизбежная, как вечерняя молитва солдат, заканчивала тюремный день, и тогда Самгину казалось, что весь день был неестественно веселым, что в переполненной тюрьме с
утра кипело странное возбуждение, — как будто уголовные жили, нетерпеливо
ожидая какого-то праздника, и заранее учились веселиться.
Ольга шла тихо и
утирала платком слезы; но едва оботрет, являются новые. Она стыдится, глотает их, хочет скрыть даже от деревьев и не может. Обломов не видал никогда слез Ольги; он не
ожидал их, и они будто обожгли его, но так, что ему от того было не горячо, а тепло.
Объясню заранее: отослав вчера такое письмо к Катерине Николаевне и действительно (один только Бог знает зачем) послав копию с него барону Бьорингу, он, естественно, сегодня же, в течение дня, должен был
ожидать и известных «последствий» своего поступка, а потому и принял своего рода меры: с
утра еще он перевел маму и Лизу (которая, как я узнал потом, воротившись еще
утром, расхворалась и лежала в постели) наверх, «в гроб», а комнаты, и особенно наша «гостиная», были усиленно прибраны и выметены.
Я знал про себя, чем объяснить эту тень неудовольствия в это
утро, но не
ожидал, что до такой степени передернется лицо его.
На шести предшествующих этапах конвойные офицеры все, несмотря на то, что переменялись, все одинаково не допускали Нехлюдова в этапное помещение, так что он больше недели не видал Катюшу. Происходила эта строгость оттого, что
ожидали проезда важного тюремного начальника. Теперь же начальник проехал, не заглянув на этапы, и Нехлюдов надеялся, что принявший
утром партию конвойный офицер разрешит ему, как и прежние офицеры, свидание с арестантами.
Утром был довольно сильный мороз (–10°С), но с восходом солнца температура стала повышаться и к часу дня достигла +3°С. Осень на берегу моря именно тем и отличается, что днем настолько тепло, что смело можно идти в одних рубашках, к вечеру приходится надевать фуфайки, а ночью — завертываться в меховые одеяла. Поэтому я распорядился всю теплую одежду отправить морем на лодке, а с собой мы несли только запас продовольствия и оружие. Хей-ба-тоу с лодкой должен был прийти к устью реки Тахобе и там нас
ожидать.
Дикий-Барин посмеивался каким-то добрым смехом, которого я никак не
ожидал встретить на его лице; серый мужичок то и дело твердил в своем уголку,
утирая обоими рукавами глаза, щеки, нос и бороду: «А хорошо, ей-богу хорошо, ну, вот будь я собачий сын, хорошо!», а жена Николая Иваныча, вся раскрасневшаяся, быстро встала и удалилась.
Уже несколько часов бродил я с ружьем по полям и, вероятно, прежде вечера не вернулся бы в постоялый двор на большой Курской дороге, где
ожидала меня моя тройка, если б чрезвычайно мелкий и холодный дождь, который с самого
утра, не хуже старой девки, неугомонно и безжалостно приставал ко мне, не заставил меня наконец искать где-нибудь поблизости хотя временного убежища.
Марья Кириловна ничего не видала, ничего не слыхала, думала об одном, с самого
утра она ждала Дубровского, надежда ни на минуту ее не покидала, но когда священник обратился к ней с обычными вопросами, она содрогнулась и обмерла, но еще медлила, еще
ожидала; священник, не дождавшись ее ответа, произнес невозвратимые слова.
Как на грех, в это
утро у нас в доме
ожидают визитов. Не то чтобы это был назначенный приемный день, а так уже завелось, что по пятницам приезжают знакомые, за которыми числится «должок» по визитам.
Рядом со «старшинской» был внутренний коридор и комната, которая у прислуги называлась «ажидация», а у членов — «лакейская». Тут ливрейные лакеи азартных игроков, засиживавшихся в «инфернальной» до
утра,
ожидали своих господ и дремали на барских шубах, расположившись на деревянных диванах.
В назначенный день, 13 августа,
утром, смотритель тюрьмы, врач и я подходили не спеша к канцелярии; Прохоров, о приводе которого было сделано распоряжение еще накануне, сидел на крыльце с надзирателями, не зная еще, что
ожидает его.
Паншин взял шляпу, поцеловал у Марьи Дмитриевны руку, заметил, что иным счастливцам теперь ничто не мешает спать или наслаждаться ночью, а ему придется до
утра просидеть над глупыми бумагами, холодно раскланялся с Лизой (он не
ожидал, что в ответ на его предложение она попросит подождать, — и потому дулся на нее) — и удалился.
Именно в таком тревожном настроении раз
утром приехал Мыльников на свою дудку. «Родственники» не
ожидали его и мирно спали около огонька. Мыльников пришел к вороту, наклонился к отверстию дудки и крикнул...
…
Утром явился ко мне Володя Анненков… Спрашивает, где отец его. Я решительно ничего не мог ему сказать. Говорит, что
ожидает их возвращения каждый день. С ним потолковал и нашел, что он все тот же. Кажется, переезд через Урал нисколько его не оживил, только меньше плюет по-бурятски. И то хорошо…
Я очень скоро пристрастился к травле ястребочком, как говорил Евсеич, и в тот счастливый день, в который получал с
утра позволенье ехать на охоту, с живейшим нетерпеньем
ожидал назначенного времени, то есть часов двух пополудни, когда Филипп или Мазан, выспавшись после раннего обеда, явится с бодрым и голодным ястребом на руке, с собственной своей собакой на веревочке (потому что у обоих собаки гонялись за перепелками) и скажет: «Пора, сударь, на охоту».
На следующее
утро, когда я сошел к чаю, матушка побранила меня — меньше, однако, чем я
ожидал — и заставила меня рассказать, как я провел накануне вечер. Я отвечал ей в немногих словах, выпуская многие подробности и стараясь придать всему вид самый невинный.
На другой день
утром, когда Раиса Павловна едва еще успела проснуться, Родион Антоныч уже
ожидал ее. Такой ранний визит, конечно, был неспроста, и Раиса Павловна поторопилась выйти к своему Ришелье.
Они были сильно испуганы и всю ночь не спали,
ожидая каждую минуту, что к ним постучат, но не решились выдать ее жандармам, а
утром вместе с нею смеялись над ними. Однажды она, переодетая монахиней, ехала в одном вагоне и на одной скамье со шпионом, который выслеживал ее и, хвастаясь своей ловкостью, рассказывал ей, как он это делает. Он был уверен, что она едет с этим поездом в вагоне второго класса, на каждой остановке выходил и, возвращаясь, говорил ей...
Рано
утром она вычистила самовар, вскипятила его, бесшумно собрала посуду и, сидя в кухне, стала
ожидать, когда проснется Николай. Раздался его кашель, и он вошел в дверь, одной рукой держа очки, другой прикрывая горло. Ответив на его приветствие, она унесла самовар в комнату, а он стал умываться, расплескивая на пол воду, роняя мыло, зубную щетку и фыркая на себя.
Одним
утром, не успел я еще порядком одеться, как в дверь ко мне постучалась номерная прислужница ("la fille, [«девушка»] как их здесь называют) и принесла карточку, на которой я прочитал: Theodor de Twerdoonto. Он
ожидал меня в читальном салоне, куда, разумеется, я сейчас же и поспешил.
С своей стороны, он ощущал гораздо более жалости к ней, чем негодования против г-на Клюбера; он даже втайне, полусознательно радовался всему, что случилось в продолжение того дня, хотя и мог
ожидать вызова на следующее
утро.
Наконец настал первый экзамен, дифференциалов и интегралов, а я все был в каком-то странном тумане и не отдавал себе ясного отчета о том, что меня
ожидало. По вечерам на меня, после общества Зухина и других товарищей, находила мысль о том, что надо переменить что-то в своих убеждениях, что что-то в них не так и не хорошо, но
утром, с солнечным светом, я снова становился comme il faut, был очень доволен этим и не желал в себе никаких изменений.
Кроме того, сегодня был день ее именин — семнадцатое сентября. По милым, отдаленным воспоминаниям детства она всегда любила этот день и всегда
ожидала от него чего-то счастливо-чудесного. Муж, уезжая
утром по спешным делам в город, положил ей на ночной столик футляр с прекрасными серьгами из грушевидных жемчужин, и этот подарок еще больше веселил ее.
Но я рассчитывал без хозяина. Дорогой именно как раз случилось приключение, еще более потрясшее и окончательно направившее Степана Трофимовича… так что я, признаюсь, даже и не
ожидал от нашего друга такой прыти, какую он вдруг в это
утро выказал. Бедный друг, добрый друг!
Липутин и Лямшин были уже лишены своих распорядительских бантов (хотя и присутствовали на бале, участвуя в «кадрили литературы»); но место Липутина занял, к удивлению моему, тот давешний семинарист, который всего более оскандалил «
утро» схваткой со Степаном Трофимовичем, а место Лямшина — сам Петр Степанович; чего же можно было
ожидать в таком случае?
Он с беспокойством смотрел на меня, как бы
ожидая ответа. Разумеется, я бросился расспрашивать и кое-как из несвязной речи, с перерывами и ненужными вставками, узнал, что в семь часов
утра к нему «вдруг» пришел губернаторский чиновник…
К тому же и хозяин постоялого двора предупредил нас, что в это
утро должно слушаться в суде замечательное политическое дело, развязки которого вся кашинская интеллигенция
ожидала с нетерпением [Само собою разумеется, что следующее за сим описание окружного суда не имеет ничего общего с реальным кашинским окружным судом, а заключает в себе лишь типические черты, свойственные третьеразрядным судам, из которых некоторые уже благосклонно закрыты, а другие
ожидают своей очереди.
Был уж одиннадцатый час
утра, когда мы вышли для осмотра Корчевы. И с первого же шага нас
ожидал сюрприз: кроме нас, и еще путешественник в Корчеве сыскался. Щеголь в гороховом пальто [Гороховое пальто — род мундира, который, по слухам, одно время был присвоен собирателям статистики. (Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)], в цилиндре — ходит по площади и тросточкой помахивает. Всматриваюсь: словно как на вчерашнего дьякона похож… он, он самый и есть!
— Какой же ты, родимый, сердитый! — сказал он, поднимаясь на ноги. — Говорю тебе, я знал, что твоя милость близко; я с
утра еще
ожидал тебя, батюшка!
Утро было прекрасное. Сокольничий, подсокольничий, начальные люди и все чины сокольничья пути выехали верхами, в блестящем убранстве, с соколами, кречетами и челигами на рукавицах и
ожидали государя в поле.
На другой день Аннинька
ожидала поучений, но таковых не последовало. По обычаю, Порфирий Владимирыч целое
утро просидел запершись в кабинете, но когда вышел к обеду, то вместо одной рюмки водки (для себя) налил две и молча, с глуповатой улыбкой указал рукой на одну из них Анниньке. Это было, так сказать, молчаливое приглашение, которому Аннинька и последовала.
Они и теперь приходили к моему хозяину
утром каждого воскресенья, рассаживались на скамьях вокруг кухонного стола и,
ожидая хозяина, интересно беседовали. Хозяин шумно и весело здоровался с ними, пожимая крепкие руки, садился в передний угол. Появлялись счеты, пачка денег, мужики раскладывали по столу свои счета, измятые записные книжки, — начинался расчет за неделю.
Сегодня
утром. 18-гомарта сего 1836 года, попадья, Наталья Николаевна намекнула мне, что она чувствует себя непорожнею. Подай Господи нам сию радость!
Ожидать в начале ноября.
Бедная, и не
ожидала поутру, что ее нещечко так покойно примет известие о «пассаже» с Татьяной Ивановной, и потому теперь чрезвычайно развеселилась, хотя
утром с ней действительно происходили корчи и обмороки.
Во всем крылся великий и опасный сарказм, зародивший тревогу. Я ждал, что Гез сохранит в распутстве своем по крайней мере возможную элегантность, — так я думал по некоторым его личным чертам; но поведение Геза заставило
ожидать худших вещей, а потому я утвердился в намерении совершенно уединиться. Сильнее всего мучила меня мысль, что, выходя на палубу днем, я рисковал, против воли, быть втянутым в удалую компанию. Мне оставались — раннее, еще дремотное
утро и глухая ночь.
Оленин всё
утро ходил по двору,
ожидая увидать Марьяну.
Вплоть до
утра он не мог уснуть, чего-то
ожидая, чувствуя себя точно запертым в погребе, задыхаясь от жары и неуклюжих, бессвязных мыслей.
В будни я бываю занят с раннего
утра до вечера. А по праздникам, в хорошую погоду, я беру на руки свою крошечную племянницу (сестра
ожидала мальчика, но родилась у нее девочка) и иду не спеша на кладбище. Там я стою или сижу и подолгу смотрю на дорогую мне могилу и говорю девочке, что тут лежит ее мама.
«Вот дуралей-то!» — прибавлял он, повертываясь опять на прежний бок, и таким образом он промучился до самого
утра, или, лучше сказать, до двенадцати часов, когда мог ехать к Жиглинской, где
ожидал встретить князя, который, может быть, снова предложит ему деньги; но князи он не нашел там: тот был дома и отсыпался за проведенную без сна ночь.
Княгиня написала ему еще из Петербурга, что она такого-то числа приедет в Москву и остановится у Шеврие. Елпидифор Мартыныч в назначенный ею день с раннего
утра забрался в эту гостиницу, нанял для княгини прекрасный нумер и
ожидал ее. Княгиня действительно приехала и была встречена Елпидифором Мартынычем на крыльце гостиницы. Он под ручку ввел ее на лестницу и указал ей приготовленное помещение. Княгиня не знала, как и благодарить его. С княгиней, разумеется, приехала и Петицкая.
Это был рослый, румяный, красивый и веселый детина; он, впрочем, сидел дома только по
утрам,
ожидая Бениса, после которого немедленно отправлялся на практику, которую действительно имел в купеческих домах; он был большой гуляка и нередко возвращался домой поздно и в нетрезвом виде.
— Я
ожидала застать большое общество, — сказала Дигэ. — Горничная подвела счет и уверяет, что
утром прибыло человек двадцать.
…Не может быть! И месяц я сыщически внимательно проглядывал на каждом приеме по
утрам амбулаторную книгу,
ожидая встретить фамилию жены внимательного слушателя моего монолога о сифилисе. Месяц я ждал его самого. И не дождался никого. И через месяц он угас в моей памяти, перестал тревожить, забылся…
Какая это смешная крыша?» Мистер Астлей шел рядом со мной и шепнул мне, что многого
ожидает в это
утро.
Сначала объявил, что он желал сам быть у него, с тем чтобы поклониться ему от всего своего семейства, и по преимуществу от невесты, которая будто бы уже
ожидает его с восьми часов
утра, а потом, спрося Павла о матери и услышав, что она заснула, умолял не беспокоить ее, а вслед за тем он заговорил и о других предметах, коснувшись слегка того, что у него дорогой зашалила необыкновенно злая в упряжке пристяжная, и незаметно перешел к дому Павла (у Бешметева был свой дом).
В канцелярии его
ожидало зрелище совершенно необычайное для одиннадцати часов
утра.