Неточные совпадения
— Это — не вышло. У нее, то есть у жены,
оказалось множество родственников, дядья — помещики, братья — чиновники, либералы, но и то потому, что сепаратисты, а я представитель угнетающей народности, так они на меня… как шмели,
гудят,
гудят! Ну и она тоже.
В общем она — славная. Первое время даже грустные письма писала мне
в Томск. Все-таки я почти три года жил с ней. Да. Ребят — жалко. У нее — мальчик и девочка, отличнейшие! Мальчугану теперь — пятнадцать, а Юле — уже семнадцать. Они со мной жили дружно…
Самгин, мигая, вышел
в густой, задушенный кустарником сад;
в густоте зарослей, под липами, вытянулся длинный одноэтажный дом, с тремя колоннами по фасаду, с мезонином
в три окна, облепленный маленькими пристройками, — они подпирали его с боков, влезали на крышу.
В этом доме кто-то жил, — на подоконниках мезонина стояли цветы. Зашли за угол, и
оказалось, что дом стоит на пригорке и задний фасад его —
в два этажа. Захарий открыл маленькую дверь и посоветовал...
По пути домой он застрял на почтовой станции, где не
оказалось лошадей, спросил самовар, а пока собирали чай, неохотно посыпался мелкий дождь, затем он стал
гуще, упрямее, крупней, — заиграли синие молнии, загремел гром, сердитым конем зафыркал ветер
в печной трубе — и начал хлестать, как из ведра,
в стекла окон.
Затем
оказалось, что
в другом конце вагона пропал чемодан и кларнет
в футляре; тогда за спиною Самгина, торжествуя,
загудел бас...
В одном пересохшем ручье мы нашли много сухой ольхи. Хотя было еще рано, но я по опыту знал, что значат сухие дрова во время ненастья, и потому посоветовал остановиться на бивак. Мои опасения
оказались напрасными. Ночью дождя не было, а утром появился
густой туман.
Здесь свечечка
оказывалась еще бессильнее при темных обоях комнаты. Только один неуклюжий, запыленный чехол, окутывавший огромную люстру с хрустальными подвесками, невозможно выделялся из
густого мрака, и из одной щелки этого чехла на Помаду смотрел крошечный огненный глазок. Точно Кикимора подслушала Помадины думы и затеяла пошутить с ним: «Вот, мол, где я сижу-то: У меня здесь отлично,
в этом пыльном шалашике».
Мальчуган смотрит на меня и тихонько посмеивается. Я нахожусь
в замешательстве, но внутренно негодую на Гришу, который совсем уж
в опеку меня взял. Я хочу идти
в его комнату и строгостью достичь того, чего не мог достичь ласкою, но
в это время он сам входит
в гостиную с тарелкой
в руках и с самым дерзким движением — не кладет, а как-то неприлично сует эту тарелку на стол. На ней
оказывается большой кусок черного хлеба, посыпанный
густым слоем соли.
Взяв два билета рядом, они вошли
в залу. Ближайшим их соседом
оказался молоденький студент с славными,
густыми волосами, закинутыми назад, и вообще очень красивый собой, но с таким глубокомысленным и мрачным выражением на все смотревший, что невольно заставлял себя заметить.
И голос у него
оказался такой, какого следовало ожидать:
густой и самоуверенно-сочный, но не слишком громкий, с некоторой даже ласковостью
в тембре.
— Во всю жизнь мою еще никогда не простуживался, — отвечал, усмехаясь, молодой человек, сбрасывая шинель и калоши, причем
оказалось, что он был
в щеголеватом черном сюртуке и, имея какие-то чересчур уж открытые воротнички у сорочки, всей своей наружностью, за исключением голубых глаз и некрасивого, толстоватого носа, мало напоминал русского, а скорее смахивал на итальянца; волосы молодой человек имел
густые, вьющиеся и приподнятые вверх; небольшие и сильно нафабренные усики лежали у него на губах, как бы две приклеенные раковинки, а также на подобную приклеенную раковинку походила и эспаньолка его.
Гляжу, а это тот самый матрос, которого наказать хотели…
Оказывается, все-таки Фофан простил его по болезни… Поцеловал я его, вышел на палубу; ночь темная, волны
гудят, свищут, море злое, да все-таки лучше расстрела… Нырнул на счастье, да и очутился на необитаемом острове… Потом ушел
в Японию с ихними рыбаками, а через два года на «Палладу» попал, потом
в Китай и
в Россию вернулся.
Почти всегда, когда ребята только что входили во вкус чаепития, самовар с добродушным ехидством начинал
гудеть, ворчать, и
в нём не
оказывалось воды.
Зверь или был слишком понятлив, чтобы не сообразить, какое хорошее
оказалось в его обладании оружие, или веревка, охватившая его лапу, больно ее резала, но он только взревел и, сразу перехватив веревку
в самую лапу, еще так наподдал бревно, что оно поднялось и вытянулось
в одну горизонтальную линию с направлением лапы, державшей веревку, и
загудело, как мог
гудеть сильно пушенный колоссальный волчок.
Достигаев(ходит, ручки
в карманах). Н-да… Хватать — запрещается. И — бесполезно.
В июле хватали, оно — снова вылезло! И даже как будто
гуще. Ежели эдаких Рябининых найдётся тысяч пяток, десяток… А их может
оказаться и больше… Н-да. Не схватишь. А вот, если ножку им подставить на крутом-то пути… на неведомой дороге?
Сны и приметы составляли единственное, что еще могло возбуждать его к размышлениям. И на этот раз он с особенною любовью погрузился
в решение вопросов: к чему
гудит самовар, какую печаль пророчит печь? Сон на первых же порах
оказался в руку: когда Зотов выполоскал чайник и захотел заварить чай, то у него
в коробочке не нашлось ни одной чаинки.
Он не продрался к середине. Издали увидал он лысую голову коренастого старика
в очках, с
густыми бровями. Его-то он и искал для счету, хотел убедиться —
окажутся ли налицо единомышленники покойного. Вправо от архиерея стояли
в мундирах, тщательно причесанные, Взломцев и Краснопёрый. У обоих низко на грудь были спущены кресты, у одного Станислава, у другого Анны.
Иван Алексеич повел носом. Пахло фруктами, спелыми яблоками и грушами — характерный осенний запах Москвы
в ясные сухие дни. Он остановился перед разносчиком, присевшим на корточках у тротуарной тумбы, и купил пару груш. Ему очень хотелось пить от
густого, пряного соуса к дикой козе, съеденной
в ресторане. Груши
оказались жестковаты, но вкусны. Иван Алексеич не стеснялся есть их на улице.
— Помнишь, мы недавно видели по дороге
в Алупку плющ на сухом дереве? Ты душишь меня, как этот плющ. Дерево мертво, сухо, но плющ украшает его пышною,
густою, чужою зеленью. Так и со мной: меня нет, вместо меня — ты. Я принимаю все, что ты думаешь, ты ведешь меня за собою, куда хочешь. Ты можешь дойти до самых противных для меня взглядов, — и я
окажусь в их власти незаметно для себя самой…
Чистая камедь… Как развязка-то развязалась, — барин
в густых дураках
оказался, на коленки пал. А Алешка Гусаков
в бюстах себе рюшку поправляет, сам
в публику подмигивает, — прямо к полковому командиру рыло поворотил, — смелый-то какой, сукин кот… Расхлебали, стало быть, всю кашу, занавеску с обоих сторон стянули, — плеск, грохот, полное удовольствие.
Она
оказалась совсем еще молоденькой особой, лет восемнадцати или девятнадцати на вид. И без того большие черные глаза казались огромными среди худенького бледного личика с добрым ртом, маленьким чуть вздернутым носом и целой массой
густых волнистых волос. Что-то чрезвычайно милое и симпатичное было
в этом юном личике с неправильными линиями и с отпечатком преждевременной заботы и грусти
в глазах.