Неточные совпадения
Он видит: Терек своенравный
Крутые роет
берега;
Пред ним парит орел державный,
Стоит олень, склонив рога;
Верблюд лежит в тени утеса,
В лугах несется конь черкеса,
И вкруг кочующих шатров
Пасутся овцы калмыков,
Вдали — кавказские громады:
К ним путь открыт. Пробилась брань
За их естественную грань,
Чрез их
опасные преграды;
Брега Арагвы и Куры
Узрели русские шатры.
Бывают нередко страшные и
опасные минуты в морских плаваниях вообще: было несколько таких минут и в нашем плавании до
берегов Японии. Но такие ужасы, какие испытали наши плаватели с фрегатом «Диана», почти беспримерны в летописях морских бедствий.
Я не унывал нисколько, отчасти потому, что мне казалось невероятным, чтобы цепи — канаты двух, наконец, трех и даже четырех якорей не выдержали, а главное —
берег близко. Он, а не рифы, был для меня «каменной стеной», на которую я бесконечно и возлагал все упование. Это совершенно усыпляло всякий страх и даже подозрение опасности, когда она была очевидна. И я смотрел на всю эту «
опасную» двухдневную минуту как на дело, до меня нисколько не касающееся.
Так кончился первый акт этой морской драмы, — первый потому, что «страшные», «
опасные» и «гибельные» минуты далеко не исчерпались землетрясением. Второй акт продолжался с 11-го декабря 1854 по 6-е января 1855 г., когда плаватели покинули фрегат, или, вернее, когда он покинул их совсем, и они буквально «выбросились» на чужой, отдаленный от отечества
берег.
По
берегам реки и на островах растет тонкоствольный ивняк, а на террасе — редкий липовый и дубовый лес. За ним высится высокий утес, которому местные китайцы дали название Янтун-Лаза [Янь-дун-ла-цзы —
опасная восточная скала.].
Зыбуны на
берегу моря, по словам Черепанова и Чжан Бао, явление довольно обычное. Морской прибой взрыхляет песок и делает его
опасным для пешеходов. Когда же волнение успокаивается, тогда по нему свободно может пройти не только человек, но и лошадь с полным вьюком. Делать нечего, пришлось остановиться и в буквальном смысле ждать у моря погоды.
На Имане, как на всех горных речках, много порогов. Один из них, тот самый, который находится на половине пути между Сидатуном и Арму, считается самым
опасным. Здесь шум воды слышен еще издали, уклон дна реки заметен прямо на глаз. С противоположного
берега нависла скала. Вода с пеной бьет под нее. От брызг она вся обмерзла.
Все три поспешили к Глебу, Ванюшке и Гришке, которые стояли на самой окраине
берега и кричали прохожим, заставляя их принимать то или другое направление и предостерегая их от
опасных мест; бабы тотчас же присоединились к старому рыбаку и двум молодым парням и так усердно принялись вторить им, как будто криком своим хотели выместить свою неудачу.
Дело в том, что с минуты на минуту ждали возвращения Петра и Василия, которые обещали прийти на побывку за две недели до Святой: оставалась между тем одна неделя, а они все еще не являлись. Такое промедление было тем более неуместно с их стороны, что путь через Оку становился день ото дня
опаснее. Уже поверхность ее затоплялась водою, частию выступавшею из-под льда, частию приносимою потоками, которые с ревом и грохотом низвергались с нагорного
берега.
— Я? Да, я тоже был порядочно измят, на
берег меня втащили без памяти. Нас принесло к материку, за Амальфи [Амальфи — город на побережье Салернского залива.] — чуждое место, но, конечно, свои люди — тоже рыбаки, такие случаи их не удивляют, но делают добрыми: люди, которые ведут
опасную жизнь, всегда добры!
Напротив селения правый
берег Чусовой поднимается крутым каменистым гребнем, течение суживается, образуя очень
опасный Кашкинский перебор.
Самые
опасные переборы, вроде Кашинского, сделались еще страшнее в полую воду, потому что здесь течение реки сдавлено утесистыми
берегами.
— Нигде, сударь! нигде! Такие
опасные люди не должны быть терпимы во всей Европе. Пусть они едут в Англию или Восточную Индию; пусть проповедывают там возмутительные свои правила; по крайней мере до тех пор, пока на
берегах Темзы не развеваются еще знамена Франции.
Наши писатели никогда не доходили до того, чтобы броситься в море, проповедуя гибель кораблю (на то они люди, а не мыши); совершенно напротив: во время
опасного плавания в открытом море они, увидав на волнах щепочку, брошенную с их корабля, не раз поднимали радостный вопль, что
берег близко…
Мы долго следили за
опасной переправой. Она казалась отсюда, издали и сквозь сетку снега, какой-то далекой сказкой… Потом снег повалил гуще. Сквозь белую пелену помаячила еще река с белыми пятнами, мысок на том
берегу… Каравана уже нельзя было разглядеть… Мы тронулись дальше…
Сегодня вода плывёт спокойно, но — теперь лето, работать нечего, и сила реки пропадает бесполезно; осенью, в дожди, она станет непокорной и
опасной, требуя непрерывного внимания к своим капризам; весною — выйдет из
берегов, зальёт всё вокруг мутной холодной водой и начнёт тихонько, настойчиво ломать, размывать плотину. Уже не однажды на памяти Николая она грозила разорением, заставляя непрерывно работать дни и ночи, чтобы побороть её неразумную силу.
— Тем хуже. Надо
беречь себя, — время
опасное, а ты человек нужный.
Вывелись дети у певчих птичек, надобно их кормить, потом учить летать и ежеминутно
беречь от
опасных врагов, от хищных птиц и зверей.
Вот светится маленькая полынья на грязно-зеленой трясине. Что-то вроде колодца. Вода с
берегами вровень. Это «окно». Беда оступиться в это «окно» — там бездонная пропасть. Не в пример
опасней «окон» «вадья» — тоже открытая круглая полынья, но не в один десяток сажен ширины. Ее
берега из топкого торфяного слоя, едва прикрывающего воду. Кто ступит на эту обманчивую почву, нет тому спасенья. «Вадья» как раз засосет его в бездну.
Возвратившись на бивак, я сказал Крылову, чтобы завтра он держал лодку поближе к старой ели и подальше от левого
берега, где много
опасных камней.
Сверху с крутого
берега сквозь чистую, прозрачную воду хорошо было видно, как она, вытянув шею и сложив крылья вдоль тела, торопилась проскочить
опасное место.
Достигнув болот и лесов пелымских, рассеяв толпы вогуличей и взяв пленников, Ермак старался узнать от них о пути с
берегов верхней Тавды через Каменный пояс в Пермь, чтобы открыть новое сообщение с Россией, менее
опасное или трудное, но не мог проложить этой дороги в пустынях, грязных и топких летом, а зимой засыпанных глубокими снегами.
Лишь жертвенная решимость стать в положение
опасное и рискованное, плыть от старых и твердых
берегов к неведомому и не открытому еще материку, от которого не протягиваются руки помощи, лишь страшная свобода делает человека достойным увидеть Абсолютного Человека, в котором окончательно раскроется творческая тайна человека.
Это было слишком мало, чтобы забыть о своих обязанностях, и граф Литта в один прекрасный день, распустив паруса своего «Pellegrino», понесся на нем к
берегам Африки, чтобы своею
опасною деятельностью заглушить горькое чувство неудовлетворенной любви.