Неточные совпадения
Раскольникову давно уже хотелось уйти; помочь же ему он и сам думал. Мармеладов оказался гораздо слабее ногами, чем в речах, и крепко
оперся на молодого человека. Идти было шагов двести — триста. Смущение и
страх все более и более овладевали пьяницей по мере приближения к дому.
На него смотрели человек пятнадцать, рассеянных по комнате, Самгину казалось, что все смотрят так же, как он: брезгливо, со
страхом, ожидая необыкновенного. У двери сидела прислуга: кухарка, горничная, молодой дворник Аким; кухарка беззвучно плакала, отирая глаза концом головного платка. Самгин сел рядом с человеком, согнувшимся
на стуле,
опираясь локтями о колена, охватив голову ладонями.
— Нечего тебе тут делать, — угрюмо ответила она, не глядя
на него, откачнулась к стене,
оперлась о неё широкой спиной и снова завыла, в явном
страхе, отчаянно и приглушённо...
Полина со
страху прижимается к Жадову; Жадов
опирается рукой
на стол и опускает голову. Юсов стоит у двери, совершенно растерявшись.
Но все размышления внезапно пресеклись, исчезли, спугнутые
страхом: Артамонов внезапно увидал пред собою того человека, который мешал ему жить легко и умело, как живёт Алексей, как живут другие, бойкие люди: мешал ему широколицый, бородатый человек, сидевший против него у самовара; он сидел молча, вцепившись пальцами левой руки в бороду,
опираясь щекою
на ладонь; он смотрел
на Петра Артамонова так печально, как будто прощался с ним, и в то же время так, как будто жалел его, укорял за что-то; смотрел и плакал, из-под его рыжеватых век текли ядовитые слёзы; а по краю бороды, около левого глаза, шевелилась большая муха; вот она переползла, точно по лицу покойника,
на висок, остановилась над бровью, заглядывая в глаз.
Мутно текут потоки горя по всем дорогам земли, и с великим ужасом вижу я, что нет места богу в этом хаосе разобщения всех со всеми; негде проявиться силе его, не
на что
опереться стопам, — изъеденная червями горя и
страха, злобы и отчаяния, жадности и бесстыдства — рассыпается жизнь во прах, разрушаются люди, отъединённые друг от друга и обессиленные одиночеством.
И самого недостойного Государя хвалят, когда он держит в руке скипетр, ибо его боятся, или гнусные льстецы хотят награды; но когда сей скипетр из руки выпадет, когда Монарх платит дань общему року смертных — тогда, тогда внимайте гласу Истины, которая, повелевая умолкнуть страстям, надежде и
страху,
опершись рукою
на гроб Царя, произносит свое решение, и веки повторяют его!
Дрейяк объявил, что дольше в Париже не останется и, несмотря
на все споры и просьбы,
опираясь на полномочие княгини, отстоял свое мнение с тем мужеством, которое может дать один сильный
страх; делать было нечего, дети воротились. И маленькая француженка очутилась как-то в то же время
на Литейной и сильно хлопотала об отделке своей квартиры и топала ножкой с досады, что лакей Кузьма ничего не понимает, что она говорит.
Совершенно позабыв о том, что
на ней надето любимое мамино платье из белого батиста с нарядной кружевной оборкой, Тася, с ловкостью белки перепрыгивая с сучка
на сучок, уже готовилась слезать с дерева, под неистовое карканье обезумевшего от
страха вороненка, как неожиданно нога её поскользнулась, ветка,
на которую она
опиралась, выскользнула из-под ступни девочки и Тася, перекувырнувшись в воздухе, вместе с ошалевшим с перепуга вороненком шлепнулась плашмя в только что политые грядки огурцов и редиски.
Оперлась на мою руку и все с большим
страхом оглядывалась.
Уходит. Георгий Дмитриевич выходит
на террасу и становится,
опершись плечом о столб. Луна освещает его непокрытую голову. Екатерина Ивановна играет — звуки рояля далеки и нежны. Осторожно открывается дверь, и выходит Ментиков в своем белом костюмчике. Оглядывается и
на носках, стараясь не скрипеть, проходит комнату — видит
на террасе Георгия Дмитриевича и в
страхе замирает. Оправляет костюмчик и прическу и выходит
на террасу, здоровается,
на всякий случай, однако, не протягивая руки.
Так кончился разговор, открывший многое Густаву. Нельзя выразить мучительное положение, в котором он провел целый день между мечтами о счастии, между нетерпением и
страхом. Иногда представлялась ему Луиза в тот самый миг, когда она, сходя с гельметского замка, с нежностью
опиралась на его руку и, смотря
на него глазами, исполненными любви, говорила ими: «Густав, я вся твоя!» То гремело ему вслух имя Адольфа, произнесенное в пещере, или виделось брачное шествие брата его с Луизой…