Неточные совпадения
Читая в «Летописце»
описание происшествия столь неслыханного, мы, свидетели и участники иных времен и иных
событий, конечно, имеем полную возможность отнестись к нему хладнокровно.
А теперь, описав наше загадочное положение в продолжение этих восьми дней, когда мы еще ничего не знали, приступлю к
описанию последующих
событий моей хроники и уже, так сказать, с знанием дела, в том виде, как всё это открылось и объяснилось теперь. Начну именно с восьмого дня после того воскресенья, то есть с понедельника вечером, потому что, в сущности, с этого вечера и началась «новая история».
Приступая к
описанию недавних и столь странных
событий, происшедших в нашем, доселе ничем не отличавшемся городе, я принужден, по неумению моему, начать несколько издалека, а именно некоторыми биографическими подробностями о талантливом и многочтимом Степане Трофимовиче Верховенском. Пусть эти подробности послужат лишь введением к предлагаемой хронике, а самая история, которую я намерен описывать, еще впереди.
Представляемый здесь рассказ имеет целию не столько
описание каких-либо
событий, сколько изображение общего характера целой эпохи и воспроизведение понятий, верований, нравов и степени образованности русского общества во вторую половину XVI столетия.
Но не бойтесь, по причинам, очень мне известным, но которые, из авторской уловки, хочу скрыть, я избавлю читателей от дальнейших подробностей и
описаний выборов NN; на этот раз меня манят другие
события — частные, а не служебные.
Мало того, мысль, что возвышенными явлениями возбуждается в человеке предчувствие бесконечного, господствует и в понятиях людей, чуждых строгой науке; редко можно найти сочинение, в котором не высказывалась бы она, как скоро представляется повод, хотя самый отдаленный; почти в каждом
описании величественного пейзажа, в каждом рассказе о каком-нибудь ужасном
событии найдется подобное отступление или применение.
После всего этого трудно не сказать, что в действительности есть много
событий, которые надобно только знать, понять и уметь рассказать, чтоб они в чисто прозаическом рассказе историка, писателя мемуаров или собирателя анекдотов отличались от настоящих «поэтических произведений» только меньшим объемом, меньшим развитием сцен,
описаний и тому подобных подробностей.
Как бы сильна ни была память, она не в состоянии удержать всех подробностей, особенно тех, которые неважны для сущности дела; но многие из них нужны для художественной полноты рассказа и должны быть заимствованы из других сцен, оставшихся в памяти поэта (напр., ведение разговора,
описание местности и т. д.); правда, что дополнение
события этими подробностями еще не изменяет его, и различие художественного рассказа от передаваемого в нем
события ограничивается пока одною формою.
Нужно, чтобы роман имел в основании своем какую-нибудь идею, из которой бы развилось все его действие и к осуществлению которой оно все должно быть направлено; нужно, чтобы это развитие действия совершенно свободно и естественно вытекало из одной главной идеи, не раздвояя интереса романа представлением нескольких разнородных пружин; нужно, чтобы в
описании всех предметов и
событий романа автор художественно воспроизводил действительность, не рабски копируя ее, но и не позволяя себе отдаляться от живой истины; нужно, наконец, чтобы романические характеры не только были верны действительности, но — верны самим себе, чтобы они постоянно являлись с своими характеристическими чертами, отличающими одно лицо от другого, словом — чтобы с начала до конца они были бы выдержаны.
К
описанию этих
событий мы и перейдем.
Вспомните похороны Гоголя, о которых мы читали такие прекрасные
описания, похороны Некрасова и Достоевского, которые называли «
событием в истории».
Прежде, нежели перейти к
описанию дальнейших роковых
событий жизни наших героев, мы просим наших читателей возобновить в своей памяти все рассказанное в первых трех главах первой части нашего правдивого повествования.
Не говоря о том, что без понятия власти не может обойтись ни одно
описание совокупной деятельности людей, существование власти доказывается как историею, так и наблюдением современных
событий.
Запись «о сеножатех», сделанная птенцом муравьевского гнезда, так и осталась без санкции владыки и никуда не могла быть занесена, а только списана «для себя» теми, которых рассказанное таинственное
событие особенно поражало и которым
описание, сделанное ему муравьевским слогом, особенно нравилось.
Всё это странное, непонятное теперь противоречие факта с
описанием истории, происходит только оттого, что историки, писавшие об этом
событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю
событий.
По их
описаниям,
события производятся исключительно волей Наполеонов, Александров или вообще тех лиц, которые описывает частный историк.
Утром на репетиции он слышал от Максимова о бывшем на Валааме «чуде о сеножатех», которому будто Муравьев желает составить
описание, как предвещательному к войне
событию, — ибо были будто те сеножати не люди, но духи, а между тем…