Неточные совпадения
Сам с своими козаками производил над ними расправу и положил себе правилом, что в трех случаях всегда следует взяться за саблю, именно: когда комиссары [Комиссары — польские сборщики податей.] не уважили в чем старшин и стояли пред ними в шапках, когда поглумились над православием и не почтили предковского закона и, наконец, когда
враги были бусурманы и турки, против которых он считал во всяком случае позволительным поднять
оружие во славу христианства.
Это уступка, дипломация, политика,
оружие наших
врагов.
Во-первых, он, как говорится, toujours a cheval sur les principes; [всегда страшно принципиален (франц.)] во-вторых, не прочь от «святого» и выражается о нем так: «convenez cependant, mon cher, qu'il у a quelque chose que notre pauvre raison refuse d'approfondir», [однако согласитесь, дорогой, есть вещи, в которые наш бедный разум отказывается углубляться (франц.)] и, в-третьих, пишет и монологи и передовые статьи столь неослабно, что никакой Оффенбах не в силах заставить его положить
оружие, покуда существует хоть один несраженный
враг.
Конечно (в особенности в городах), и теперь встречается немало людей убежденных, которых восторгает мысль о единстве и могуществе Германии, о той неувядаемой славе, которою покрыло себя немецкое
оружие, раздавивши"наследственного
врага", и о том прекрасном будущем, которое отныне, по праву, принадлежит немецкому народу; но ведь эти люди представляют собою только казовый конец современной южногерманской действительности.
— Ребята! — продолжал Никита Романович, — этот молодец не из тех, что вас обидели; я его знаю; он такой же
враг опричнине, как и вы. Сохрани вас бог тронуть его хоть пальцем! А теперь нечего мешкать: берите
оружие, стройтесь по сотням, я веду вас!
Разбойники, не имея другого
оружия, кроме рукопашного, и видя стреляющих
врагов, защищенных топкою речкой, не выдержали и смешались.
Эти христиане отказываются защищать свою страну, носить
оружие и, по требованию правительства, воевать против его
врагов.
Вдруг один человек в Перми, другой в Туле, третий в Москве, четвертый в Калуге объявляют, что они присягать не будут, и объясняют свой отказ все, не сговариваясь между собой, одним и тем же, тем, что по христианскому закону клятва запрещена, но что если бы клятва и не была запрещена, то они по духу христианского закона не могут обещаться совершать те дурные поступки, которые требуются от них в присяге, как-то: доносить на всех тех, которые будут нарушать интересы правительства, защищать с
оружием в руках свое правительство или нападать на
врагов его.
Изобразить надо все эти мерзости в стиле полудикого варварства, хитрость хищного зверя в каждом лице, грубую ложь и дикую силу, среди которых затравливаемый зверь — Гамлет, «первый в Дании боец», полный благородных порывов, борется притворством и хитростью с таким же орудием
врага, обычным тогда орудием войны удалых северян, где сила и хитрость —
оружие…
Ступай в стан князя Пожарского, ополчись
оружием земным против общего
врага нашего и, если господь не благоволит украсить чело твое венцом мученика, то по окончании брани возвратись в обитель нашу для принятия ангельского образа и служения господу не с
оружием в руках, но в духе кротости, смирения и любви.
Со стен видели, как всё теснее сжималась петля
врагов, как мелькают вкруг огней их черные тени; было слышно ржание сытых лошадей, доносился звон
оружия, громкий хохот, раздавались веселые песни людей, уверенных в победе, — а что мучительнее слышать, чем смех и песни
врага?
— Ничего, — писание основательное… без лишних слов… Что ж? Может, и в самом деле окреп человек на холоде-то… Холода там сердитые… Пускай приедет… Поглядим… Любопытно… Н-да… В псалме Давидове сказано: «Внегда возвратитися
врагу моему вспять…» — забыл, как дальше-то… «
Врагу оскудеша
оружия в конец… и погибе память его с шумом…» Ну, мы с ним без шума потолкуем…
«Да встретит
враг, — вещал Александр, — в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном — Палицына, в каждом гражданине — Минина…» — и все русские устремились к
оружию.
Мы кричим, что война — это разбой, варварство, ужас, братоубийство, мы без обморока не можем видеть крови; но стоит только французам или немцам оскорбить нас, как мы тотчас же почувствуем подъем духа, самым искренним образом закричим «ура» и бросимся на
врага, вы будете призывать на наше
оружие благословение божие, и наша доблесть будет вызывать всеобщий, и притом искренний, восторг.
На возвратном пути из первого азовского похода, из степи, близ берегов Айдара, Петр послал уже грамоту к цесарю римскому с известием, что он ополчался на
врагов христианства, но главной их крепости взять не мог, по недостатку
оружия, снарядов, а всего более искусных инженеров.
Пограбление их мне все назад возвращено, а здоровье мое опять слава богу;
врагам же сим, слышно, оскудело
оружие вконец, и самая память о них вскоре погибнет с шумом.
С этим внутренним
врагом ничего не сделаешь обыкновенным
оружием; от него можно избавиться только переменивши сырую и туманную атмосферу нашей жизни, в которой он зародился, вырос и усилился, и обвеявши себя таким воздухом, которым он дышать не может.
Нам приятно слышать, что Псару сумел предупредить бегство ленивых и трусов. Пусть знают все, что и нам не угодна война, но мы не прекратим ее, доколе не покорим всех подлых
врагов из пустыни Сирийской и из пустыни Ливийской, и будем воевать до полной победы. Пусть ответит нам слуга наш Псару, есть ли у него довольно
оружия, довольно колесниц и довольно хлеба для войска?
Если вы хотите парализовать силы своего
врага, боритесь с ним
оружием, если не превосходнейшим, то хотя равным, боритесь его же
оружием.
И вот — последний бой,
врагам нет числа, все
оружие поломалось; бойцы окружены на холме и все гибнут под ударами
врагов и, умирая, улыбаются гордыми, светлыми улыбками.
— Она права, млада сербка права, mesdames, — первая подняла голос Наля Стремлянова, — рано еще объявлена, a объявят ее — так разве же не можем мы быть уверены в несомненной победе наших? Ведь, защищая обиженных братьев-славян, поднимет
оружие наша милая родина, голубушка-Россия. Так говорили мне мои братья, мой отец, все старшие. Так неужели же Господь не поможет нам победить зазнавшегося
врага?
Но Тамара объяснила полумертвым от страха девушкам, что смерть лучше плена, и, когда дверь уступила напору турецкого
оружия, она вонзила свой кинжал в первого ворвавшегося воина.
Враги перерезали всех девушек своими кривыми саблями, Тамару они заживо схоронили в башне.
— Конечно, хорошо. Какой смысл для советской власти за счет рабочих и крестьян давать
оружие образования в руки классовых своих
врагов?
Но великая княгиня решилась воспользоваться и этими слухами — отнять у
врагов эту угрозу и обратить их
оружие против них самих, переменила оборону в наступление.
Русские, тоже дозорившие своих
врагов, заметили огонь и, отправившись на него, добрались до пирующих, рассмотрели их число, медленно подкрались к ним, захватили почти покинутое ими
оружие и, быстро окруживши их со всех сторон, начали кровавую сечу, заглушая шумом ударов вопли умирающих о пощаде.
— Есть
оружие острее всех мечей, убийственнее ружей и пушек, — это любовь к отчизне, а мы с тобою и Ричардом не имеем в ней недостатка. Падете вы оба, я сама явлюсь на поле битвы. Будет рука моя слаба, чтобы поражать
врагов, поведу, по крайней мере, своих воинов против притеснителей моей отчизны и одушевлю их собственным примером. Не в первый раз Польша видела своих дочерей во главе полков!
— Братцы, — отвечал Григорий, схватив их за руки, — если бы я был ливонец и вы бы пришли со мной вести расчеты
оружием, любо бы было мне потешиться молодецкою забавою. Тогда, Бог весть, чья сторона перетянула бы! Или, к примеру сказать, когда бы я с вами давно был однополчанином и мы пришли бы вместе сюда на
врагов, — не хвалюсь, а увидали бы вы сами, знаю ли я попятную.
«Теперь же, к прискорбию моему, — продолжал государь, — я вижу что мысль эта была ошибочна, и что Россия должна выходить на бой, с
оружием в руках против
врагов общественного порядка, не дожидаясь не только нападения, но даже малейшего вызова с их стороны, и я для уничтожения гибельных революционных стремлений, воспользуюсь этою властью и теми средствами, которыми располагаю, как самодержавный русский император».
Через несколько дней были посланы по всем городам московского княжества гонцы, или бирючи (их называли также кличаями), с грамотами, в которых объявлялось всем и каждому, кто обязывался носить
оружие, собираться в стольный город Москву, чтобы оттуда вместе выступить на
врагов.
— Злочестивец, в руке твоей не крест животворящий, а
оружие убийственное, которое ты хочешь вонзить нам в сердце. Знаю умысел твой и всех гнусных новгородцев; знаю, что вы готовитесь предаться Сигизмунду-Августу. Отселе ты уже не пастырь, а
враг церкви и святой Софии, хищный волк, губитель, ненавистник венца Мономахова. Иди в храм Святой Софии!
Русские, тоже дозорившие своих
врагов, заметя огонь и отправившись на него, добрались до пирующих, рассмотрели их число, медленно подкрались к ним, захватили почти все покинутое ими
оружие и, быстро окруживши их со всех сторон, начали кровавую сечу, заглушая шумом ударов вопли умирающих о пощаде.
У крепких дубовых ворот грозно глядели две пушки, а в амбарах, помещавшихся в нижнем этаже хором, было множество пищалей и холодного
оружия — хорошего гостинца для нежданных
врагов.
— Братцы! — отвечал Григорий, схватив их за руки, — если бы я был ливонцем и вы бы пришли за мной вести расчет
оружием, любо бы было мне потешиться молодецкой забавою. И тогда, Бог весть, чья сторона перетянула бы! Или, к примеру сказать, когда бы я с вами давно был однополчанином и мы пришли бы вместе сюда на
врагов, — не хвастаюсь, а увидали бы вы сами, пойду ли я на попятную.
Иван, взглянув с презрением на последнего, кажется, говорит: не
оружие несешь ты на
врага, но щит против стрел его!
Нашим доблестным войскам, всё получающим и получающим подкрепления из России, будет где разгуляться и показать
врагу силу русского
оружия.
Эти моральные оценки парализовали творческую энергию русской личности, они обессилили русских людей в час мировой борьбы и вынули у них
оружие из рук, когда
враг вступил на нашу землю.