Неточные совпадения
Ее прогулки длятся доле.
Теперь то холмик, то ручей
Остановляют поневоле
Татьяну прелестью своей.
Она, как с давними друзьями,
С своими рощами, лугами
Еще беседовать спешит.
Но лето быстрое летит.
Настала
осень золотая.
Природа трепетна, бледна,
Как жертва, пышно убрана…
Вот север, тучи нагоняя,
Дохнул, завыл —
и вот сама
Идет волшебница
зима.
Но наше северное лето,
Карикатура южных
зим,
Мелькнет
и нет: известно это,
Хоть мы признаться не хотим.
Уж небо
осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился на поля туман,
Гусей крикливых караван
Тянулся к югу: приближалась
Довольно скучная пора;
Стоял ноябрь уж у двора.
Осень, лето
и зима прошли вяло, скучно. Но Обломов ждал опять весны
и мечтал о поездке в деревню.
И нежные родители продолжали приискивать предлоги удерживать сына дома. За предлогами,
и кроме праздников, дело не ставало.
Зимой казалось им холодно, летом по жаре тоже не годится ехать, а иногда
и дождь пойдет,
осенью слякоть мешает. Иногда Антипка что-то сомнителен покажется: пьян не пьян, а как-то дико смотрит: беды бы не было, завязнет или оборвется где-нибудь.
Я узнал от смотрителя, однако ж, немного: он добавил, что там есть один каменный дом, а прочие деревянные; что есть продажа вина; что господа все хорошие
и купечество знатное; что
зимой живут в городе, а летом на заимках (дачах), под камнем, «то есть камня никакого нет, — сказал он, — это только так называется»; что проезжих бывает мало-мало; что если мне надо ехать дальше, то чтоб я спешил, а то по Лене
осенью ехать нельзя, а берегом худо
и т. п.
Вот я думал бежать от русской
зимы и прожить два лета, а приходится, кажется, испытать четыре
осени: русскую, которую уже пережил, английскую переживаю, в тропики придем в тамошнюю
осень. А бестолочь какая: празднуешь два Рождества, русское
и английское, два Новые года, два Крещенья. В английское Рождество была крайняя нужда в работе — своих рук недоставало: англичане
и слышать не хотят о работе в праздник. В наше Рождество англичане пришли, да совестно было заставлять работать своих.
— Ах, как это чувствительно
и… смешно. Веревкин справедливо говорит про вас, что вы влюбляетесь по сезонам: весной — шатенки,
зимой — брюнетки,
осенью — рыжие, а так как я имею несчастье принадлежать к белокурым, то вы дарите меня своим сочувствием летом.
Лето здесь сырое
и прохладное,
осень долгая
и теплая,
зима сухая, холодная, а весна поздняя.
Приближалась
зима. Голые скелеты деревьев имели безжизненный вид. Красивая летняя листва их, теперь пожелтевшая
и побуревшая, в виде мусора валялась на земле. Куда девались те красочно-разнообразные тона, которыми ранней
осенью так богата растительность в Уссурийском крае?
И идут они, люди сказывают, до самых теплых морей, где живет птица Гамаюн сладкогласная,
и с дерев лист ни
зимой не сыплется, ни
осенью,
и яблоки растут золотые на серебряных ветках,
и живет всяк человек в довольстве
и справедливости…
До вечера еще было много времени,
и потому мы с Дерсу взяли свои винтовки
и пошли на разведки.
Осенью, во время ненастья, лес имеет особенно унылый вид. Голые стволы деревьев, окутанные холодным туманом, пожелтевшая трава, опавшая на землю листва
и дряблые потемневшие папоротники указывали, что наступили уже сумерки года. Приближалась
зима.
— Ах, нет… да откуда же, впрочем, вам знать? — он прошлой весной скончался. Год тому назад мы здесь в Hфtel d’Angleterre служили, а с
осени он заболел. Так на
зиму в Ниццу
и не попали. Кой-как месяца с четыре здесь пробились, а в марте я его в Гейдельберг, в тамошнюю клинику свезла. Там он
и помер.
Двор был застроен оптовыми лавками, где торговали сезонным товаром: весной — огурцами
и зеленью, летом — ягодами,
осенью — плодами, главным образом яблоками, а
зимой — мороженой рыбой
и круглый год — живыми раками, которых привозили с Оки
и Волги, а главным образом с Дона, в огромных плетеных корзинах.
Разносчики особенно ценились хозяйками весной
и осенью, когда улицы были непроходимы от грязи, или в большие холода
зимой.
Извозчик в трактире
и питается
и согревается. Другого отдыха, другой еды у него нет. Жизнь всухомятку. Чай да требуха с огурцами. Изредка стакан водки, но никогда — пьянства. Раза два в день, а в мороз
и три, питается
и погреется
зимой или высушит на себе мокрое платье
осенью,
и все это удовольствие стоит ему шестнадцать копеек: пять копеек чай, на гривенник снеди до отвала, а копейку дворнику за то, что лошадь напоит да у колоды приглядит.
Дружба наша длилась всю
осень и всю
зиму.
Любовь Андреевна(глядит в окно на сад). О, мое детство, чистота моя! В этой детской я спала, глядела отсюда на сад, счастье просыпалось вместе со мною каждое утро,
и тогда он был точно таким, ничто не изменилось. (Смеется от радости.) Весь, весь белый! О сад мой! После темной ненастной
осени и холодной
зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя… Если бы снять с груди
и с плеч моих тяжелый камень, если бы я могла забыть мое прошлое!
Стертые вьюгами долгих
зим, омытые бесконечными дождями
осени, слинявшие дома нашей улицы напудрены пылью; они жмутся друг к другу, как нищие на паперти,
и тоже, вместе со мною, ждут кого-то, подозрительно вытаращив окна. Людей немного, двигаются они не спеша, подобно задумчивым тараканам на шестке печи. Душная теплота поднимается ко мне; густо слышны нелюбимые мною запахи пирогов с зеленым луком, с морковью; эти запахи всегда вызывают у меня уныние.
— Сидит господь на холме, среди луга райского, на престоле синя камня яхонта, под серебряными липами, а те липы цветут весь год кругом; нет в раю ни
зимы, ни
осени,
и цветы николи не вянут, так
и цветут неустанно, в радость угодникам божьим.
По этим данным, в Корсаковском посту, если брать средние температуры, лето,
осень и весна теплее, чем в Дуэ, почти на 2°, а
зима мягче почти на 5°.
Зима в Александровском округе суровее, чем в Архангельске, весна
и лето, как в Финляндии,
и осень, как в Петербурге, средняя годовая температура, как в Соловецких островах, где она тоже равна нулю.
Быков прислали
осенью 1869 г. в Кусуннай, но изнуренных, полуживых,
и в Кусуннае вовсе не было заготовлено сена,
и из 41 околело за
зиму 25 быков.
Так, в 1880 г. в Корсаковском приходе «жаба» началась в октябре
и кончилась в апреле следующего года, похитив всего 10 детей; эпидемия дифтерита в 1888 г. началась в Рыковском приходе
осенью и продолжалась всю
зиму, затем перешла в Александровский
и Дуйский приходы
и погасла здесь в ноябре 1889 г., то есть держалась целый год; умерло 20 детей.
Во всю мою жизнь попалась мне одна только выводка молодых, но зато очень много бивал
и наблюдал я куропаток
осенью, когда они собирались уже в стаи, также по первому зимнему мелкому снегу, когда их соследить, бегающих по жнивью,
и, наконец,
зимою, когда глубокий снег
и метели подгонят их к жилью человеческому: в хлебные гумна, а на ночь — даже в крытые тока
и сараи.
Все породы дерев смолистых, как-то: сосна, ель, пихта
и проч., называются красным лесом, или краснолесьем. Отличительное их качество состоит в том, что вместо листьев они имеют иглы, которых
зимою не теряют, а переменяют их исподволь, постепенно, весною
и в начале лета;
осенью же они становятся полнее, свежее
и зеленее, следовательно встречают
зиму во всей красе
и силе. Лес, состоящий исключительно из одних сосен, называется бором.
Собаки тут не нужно, а нужно ружье, которое бы било далеко, кучно
и сильно: хотя в это время года тетерев уже не так крепок к ружью, как в конце
осени и в начале
зимы, но зато стрелять приходится почти всегда далеко
и нередко сквозь ветви
и сучки.
Конец
осени и начало
зимы — самая лучшая
и добычливая стрельба тетеревов с подъезда
и на чучелы.
Все остальные породы дерев, теряющие свои листья
осенью и возобновляющие их весною, как-то: дуб, вяз, осокорь, липа, береза, осина, ольха
и другие, называются черным лесом, или чернолесьем. К нему принадлежат ягодные деревья: черемуха
и рябина, которые достигают иногда значительной вышины
и толщины. К чернолесью же надобно причислить все породы кустов, которые также теряют
зимой свои листья: калину, орешник, жимолость, волчье лыко, шиповник, чернотал, обыкновенный тальник
и проч.
Эта охота имеет уже характер добыванья дичи
и составляет переход к ловле тетеревов: весною на токах — поножами в силья,
осенью — ковшами
и пружками
и, наконец,
зимою — накрываньем их посредством сети, называемой по своей фигуре шатром.
Это может показаться невероятным, но я приглашаю всякого неверующего сделать,
осенью или
зимой, сравнительный опыт над домашним петухом, которого следует положить в тридцати шагах на землю, завернуть голову под крыло
и выстрелить в его зоб утиною дробью.
Как только наступит холодное
и ненастное время, у ней начнут показываться белые перья, а серо-пестрые, летние, начнут вылезать, так что в начале ранней
зимы или в конце поздней
осени она имеет не скажу красивый, но очень странный вид: по белому полю кое-где рассыпаны букеты или пятна красно-желтых пестрых перьев.
Как не подумать, что коростели забиваются
осенью в какие-нибудь лесные трущобы
и проводят
зиму в состоянии оцепенения, как, например, коршуны, которых находят в дуплах замерзшими, жесткими, как дерево,
и которые, оттаяв в тепле, оживают, что я видал сам.
Рябчиков ловят много сильями, которые называются пружки. Весь этот снаряд состоит из наклоненного сучка, к концу которого прикреплен волосяной силок, а позади повешен пучок рябины или калины, ибо рябчики большие охотники до этих ягод. Ловцы, по большей части чуваши, черемисы
и вотяки, запасаются ягодами с
осени и продолжают ловлю во всю
зиму. Снаряд так устроен, что рябчик не может достать ягод, не просунув головы сквозь силок
и не тронув сторожка, который держит древесный сук в наклоненном положении.
Лето
и осень они провели в Германии
и Швейцарии, а на
зиму, как оно
и следовало ожидать, поехали в Париж.
Первое дыхание весны всех так
и подмывало. Очухавшийся Мыльников только чесал затылок, соображая, сколько стравил за
зиму денег по кабакам… Теперь можно было бы в лучшем виде свои работы открыть в Кедровской даче
и получать там за золото полную цену. Все равно на жилку надеяться долго нельзя: много продержится до
осени, ежели продержится.
И так жила Лиза до
осени, до Покрова, а на Покров у них был прощальный деревенский вечер, за которым следовал отъезд в губернский город на целую
зиму.
В прежние времена, когда еще «свои мужички» были, родовое наше имение, Чемезово, недаром слыло золотым дном. Всего было у нас довольно: от хлеба ломились сусеки; тальками, полотнами, бараньими шкурами, сушеными грибами
и другим деревенским продуктом полны были кладовые. Все это скупалось местными т — скими прасолами, которые
зимою и глухою
осенью усердно разъезжали по барским усадьбам.
Скотину он тоже закармливает с
осени.
Осенью она
и сена с сырцой поест, да
и тело скорее нагуляет. Как нагуляет тело, она уж
зимой не много корму запросит, а к весне, когда кормы у всех к концу подойдут, подкинешь ей соломенной резки —
и на том бог простит. Все-таки она до новой травы выдержит, с целыми ногами в поле выйдет.
Жизнь становилась все унылее
и унылее. Наступила
осень, вечера потемнели, полились дожди, парк с каждым днем все более
и более обнажался; потом пошел снег, настала
зима. Прошлый год обещал повториться в мельчайших подробностях, за исключением той единственной светлой минуты, которая напоила ее сердце радостью…
Целых шесть месяцев не было ни
осени, ни
зимы, да
и теперь весны нет, а какое-то безвременье.
Кажется, все было сделано:
и канавы в прошлом году по
осени чистили,
и золото из Кронштадта целую
зиму возили
и по полянкам разбрасывали, а все проку нет.
Промелькнуло лето, протащилась
и скучная
осень. Наступила другая
зима. Свидания Адуева с Юлией были так же часты.
— А может быть,
и ничего нет. Подозрительных симптомов решительно никаких! Это так… вы засиделись слишком долго здесь в этом болотистом климате. Ступайте на юг: освежитесь, наберитесь новых впечатлений
и посмотрите, что будет. Лето проживите в Киссингене, возьмите курс вод, а
осень в Италии,
зиму в Париже: уверяю вас, что накопления слизей, раздражительности… как не бывало!
Прошло два года. Я вел репортерскую работу, редактировал «Журнал спорта» по
зимам, чуть ли не каждую пятницу выезжал в Петербург на «пятницы К.К. Случевского», где собирались литераторы, издававшие журнал «Словцо», который составлялся тут же на пятницах,
и было много интересных, талантливых людей из литературного общества столицы,
и по
осеням уезжал в южнорусские степи на Дон или Кавказ.
Прошла
осень, прошла
зима,
и наступила снова весна, а вместе с нею в описываемой мною губернии совершились важные события: губернатор был удален от должности, — впрочем, по прошению; сенаторская ревизия закончилась,
и сенатор — если не в одном экипаже, то совершенно одновременно — уехал с m-me Клавской в Петербург, после чего прошел слух, что новым губернатором будет назначен Крапчик, которому будто бы обещал это сенатор, действительно бывший последнее время весьма благосклонен к Петру Григорьичу; но вышло совершенно противное (Егор Егорыч недаром, видно, говорил, что граф Эдлерс — старая остзейская лиса): губернатором, немедля же по возвращении сенатора в Петербург, был определен не Петр Григорьич, а дальний родственник графа Эдлерса, барон Висбах, действительный статский советник
и тоже камергер.
Возвратясь домой уже
зимою, я узнал, что Александр Петрович умер
осенью, умер в уединении
и даже ни разу не позвал к себе лекаря.
Все это богатство принадлежало графу Шувалову
и охранялось плохо; кунавинское мещанство смотрело на него как на свое, собирало валежник, рубило сухостой, не брезгуя при случае
и живым деревом. По
осени, запасая дрова на
зиму, в лес снаряжались десятки людей с топорами
и веревками за поясом.
В ту же
осень двадцать тягол отправились в Бугурусланский уезд, взяв с собою сохи, бороны
и семянной ржи; на любых местах взодрали они девственную почву, обработали двадцать десятин озимого посеву, то есть переломали непареный залог
и посеяли рожь под борону; потом подняли нови еще двадцать десятин для ярового сева, поставили несколько изб
и воротились на
зиму домой.
На сей-то реке, в пятнадцатом столетии, явились донские казаки, разъезжавшие по Хвалынскому морю. Они зимовали на ее берегах, в то время еще покрытых лесом
и безопасных по своему уединению; весною снова пускались в море, разбойничали до глубокой
осени и к
зиме возвращались на Яик. Подаваясь всё вверх с одного места на другое, наконец они избрали себе постоянным пребыванием урочище Коловратное в шестидесяти верстах от нынешнего Уральска.
Трудна для калмыка
зима,
осень — август, сентябрь
и октябрь — лучшее время после весны, а с ноября снег занесет степь
и лежит до марта.