Неточные совпадения
Прелесть, которую он испытывал в самой работе, происшедшее вследствие того сближение с мужиками, зависть, которую он испытывал к ним, к их
жизни, желание перейти в эту
жизнь, которое в эту ночь было для него уже не мечтою, но намерением, подробности исполнения которого он обдумывал, — всё это так изменило его взгляд на заведенное у него хозяйство, что он не мог уже никак находить в нем прежнего интереса и не мог не видеть того неприятного отношения своего к работникам, которое было
основой всего дела.
Левин чувствовал, что брат Николай в душе своей, в самой
основе своей души, несмотря на всё безобразие своей
жизни, не был более неправ, чем те люди, которые презирали его. Он не был виноват в том, что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом часу к гостинице, указанной на адресе.
Левин встречал в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету,
основ естествознания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии, с теми вопросами о значении
жизни и смерти для себя самого, которые в последнее время чаще и чаще приходили ему на ум.
Они были дружны с Левиным, и поэтому Левин позволял себе допытывать Свияжского, добираться до самой
основы его взгляда на
жизнь; но всегда это было тщетно. Каждый раз, как Левин пытался проникнуть дальше открытых для всех дверей приемных комнат ума Свияжского, он замечал, что Свияжский слегка смущался; чуть-заметный испуг выражался в его взгляде, как будто он боялся, что Левин поймет его, и он давал добродушный и веселый отпор.
А в пансионах, как известно, три главные предмета составляют
основу человеческих добродетелей: французский язык, необходимый для счастия семейственной
жизни, фортепьяно, для доставления приятных минут супругу, и, наконец, собственно хозяйственная часть: вязание кошельков и других сюрпризов.
— В тех формах, как она есть, политика идет мимо коренных вопросов
жизни. Ее
основа — статистика, но статистика не может влиять, например, на отношения половые, на положение и воспитание детей при разводе родителей и вообще на вопросы семейного быта.
В конце концов Самгин все чаще приближался к выводу, еще недавно органически враждебному для него:
жизнь так искажена, что наиболее просты и понятны в ней люди, решившие изменить все ее
основы, разрушить все скрепы.
Если это подтверждалось, он шел домой с гордостью, с трепетным волнением и долго ночью втайне готовил себя на завтра. Самые скучные, необходимые занятия не казались ему сухи, а только необходимы: они входили глубже в
основу, в ткань
жизни; мысли, наблюдения, явления не складывались, молча и небрежно, в архив памяти, а придавали яркую краску каждому дню.
До приезда Райского
жизнь ее покоилась на этих простых и прочных
основах, и ей в голову не приходило, чтобы тут было что-нибудь не так, чтобы она весь век жила в какой-то «борьбе с противоречиями», как говорил Райский.
И другая еще заповедь лежит в
основе этого чувства
жизни: любите дальнего больше, чем ближнего.
Труд есть
основа человеческой
жизни в этом мире.
И вот вместо твердых
основ для успокоения совести человеческой раз навсегда — ты взял все, что есть необычайного, гадательного и неопределенного, взял все, что было не по силам людей, а потому поступил как бы и не любя их вовсе, — и это кто же: тот, который пришел отдать за них
жизнь свою!
На славянофилах лежит грех, что мы долго не понимали ни народа русского, ни его истории; их иконописные идеалы и дым ладана мешали нам разглядеть народный быт и
основы сельской
жизни.
Верно, что женственная стихия есть стихия космическая,
основа творения, лишь через женственность человек приобщается к
жизни космоса.
Когда славянофилы говорили, что община и земщина —
основы русской истории, то это нужно понимать так, что община и земщина для них идеал русской
жизни.
Так было в народе, так будет в русской революционной интеллигенции XIX в., тоже раскольничьей, тоже уверенной, что злые силы овладели церковью и государством, тоже устремленной к граду Китежу, но при ином сознании, когда «нетовщина» распространилась на самые
основы религиозной
жизни.
Свобода есть не только цель и конец мистической
жизни, свобода есть также
основа и начало этой
жизни.
В
основе сексуальной
жизни есть что-то демоническое, нет радости, нет соединения.
В
основе знания самого высшего лежит знание житейское, обыденное, знание как
жизнь.
В
основе «философии свободы» лежит деление на два типа мироощущения и мироотношения — мистический и магический. Мистика пребывает в сфере свободы, в ней — трансцендентный прорыв из необходимости естества в свободу божественной
жизни. Магия еще пребывает в сфере необходимости, не выходит из заколдованности естества. Путь магический во всех областях легко становится путем человекобожеским. Путь же мистический должен быть путем богочеловеческим. Философия свободы есть философия богочеловечества.
Но
основы этой
жизни, ее внутренняя сила — совершенно непонятны для жалких людей, отвыкших от всякой разумности и правды в своих житейских отношениях.
Но та же самая
жизнь, лишив его готовых средств к существованию, унизив и заставив терпеть нужду, сделала ему то благодеяние, что надломила в нем
основу самодурства.
Вот вероятный практический результат, к которому в конце концов должен прийти самый выносливый из простецов при первом жизненном уколе. Ясно, что бессознательность, которая дотоле примиряла его с
жизнью, уже не дает ему в настоящем случае никаких разрешений, а только вносит элемент раздражения в непроницаемый хаос понятий, составляющий
основу всего его существования. Она не примиряет, а приводит к отчаянию.
Ежели мы, русские, вообще имеем довольно смутные понятия об идеалах, лежащих в
основе нашей
жизни, то особенною безалаберностью отличается наше отношение к одному из них, и самому главному — к государству.
В эпохи нравственного и умственного умаления, когда реальное дело выпадает из рук, подобные фантасмагории совершаются нередко. Не находя удовлетворений в действительной
жизни, общество мечется наудачу и в изобилии выделяет из себя людей, которые с жадностью бросаются на призрачные выдумки и в них обретают душевный мир. Ни споры, ни возражения тут не помогают, потому что, повторяю, в самой
основе новоявленных вероучений лежит не сознательность, а призрачность. Нужен душевный мир — и только.
Напрасно пренебрегают ими: в
основе современной
жизни лежит почти исключительно мелочь. Испуг и недоумение нависли над всею Европой; а что же такое испуг, как не сцепление обидных и деморализующих мелочей?
Плод
жизни, в
основе которой лежат одни пустяки, — пустота, и эта пустота только пустяками же и может быть наполнена.
В то время унылый вид играл в человеческой
жизни очень важную роль: он означал недовольство существующими порядками и наклонность к потрясению
основ.
Старая барыня тоже с большим удивлением встретила этого человека и с трудом узнавала в нем простодушного лозищанина в белой свите и грубых сапогах, когда-то так почтительно поддерживавшего ее взгляды на американскую
жизнь и на
основы общественности.
Мы руководимся в экономических, государственных и международных отношениях теми
основами, которые были годны людям три и пять тысяч лет тому назад и которые прямо противоречат и теперешнему нашему сознанию и тем условиям
жизни, в которых мы находимся теперь.
И потому, казалось бы, неизбежно христианскому человечеству нашего времени отречься от осуждаемых им языческих форм
жизни и на признаваемых им христианских
основах построить свою
жизнь.
Вот это-то последнее жизнепонимание и основанное на нем христианское учение, руководящее всей нашей
жизнью и лежащее в
основе всей нашей деятельности, как практической, так и научной, люди мнимой науки, рассматривая его только по его внешним признакам, признают чем-то отжившим и не имеющим для нас значения.
Тысяча восемьсот лет тому назад христианское учение открыло людям истину о том, как им должно жить, и вместе с тем предсказало то, чем будет
жизнь человеческая, если люди не будут так жить, а будут продолжать жить теми
основами, которыми они жили до него, и чем она будет, если они примут христианское учение и будут в
жизни исполнять его.
Противоречия сознания и вследствие этого бедственность
жизни дошли до последней степени, дальше которой идти некуда.
Жизнь, построенная на началах насилия, дошла до отрицания тех самых
основ, во имя которых она была учреждена. Устройство общества на началах насилия, имевшее целью обеспечение блага личного, семейного и общественного, привело людей к полному отрицанию и уничтожению этих благ.
Так говорил почти полстолетия тому назад русский писатель, своим проницательным умом уже тогда ясно видевший то, что видит теперь уже всякий самый мало размышляющий человек нашего времени: невозможность продолжения
жизни на прежних
основах и необходимость установления каких-то новых форм
жизни.
Таких пониманий
жизни мы знаем три: два уже пережитых человечеством, и третье, которое мы теперь переживаем в христианстве. Пониманий таких три, и только три, не потому, что мы произвольно соединили различные жизнепонимания в эти три, а потому, что поступки всех людей имеют всегда в
основе одно из этих трех жизнепониманий, потому что иначе, как только этими тремя способами, мы не можем понимать
жизнь.
Однако Грас Паран, выждав время, начал жестокую борьбу, поставив задачей
жизни — убрать памятник; и достиг того, что среди огромного числа родственников, зависящих от него людей и людей подкупленных был поднят вопрос о безнравственности памятника, чем привлек на свою сторону людей, бессознательность которых ноет от старых уколов, от мелких и больших обид, от злобы, ищущей лишь повода, — людей с темными, сырыми ходами души, чья внутренняя
жизнь скрыта и обнаруживается иногда непонятным поступком, в
основе которого, однако, лежит мировоззрение, мстящее другому мировоззрению — без ясной мысли о том, что оно делает.
Но в
основе этих сновидений все-таки лежало"человечное", так что ежели литература не принимала деятельного участия в негодованиях и протестах
жизни, то не участвовала и в ее торжествах.
И не будет у нас ни молока, ни хлеба, ни изобилия плодов земных, не говоря уже о науках и искусствах. Мало того: мы можем очутиться в положении человека, которого с головы до ног облили керосином и зажгли. Допустим, что этот несчастливец и в предсмертных муках будет свои невзгоды ставить на счет потрясенным
основам, но разве это облегчит его страдания? разве воззовет его к
жизни?
Одно только смущает меня, милая тетенька. Многие думают, что вопрос о пользе «отвода глаз» есть вопрос более чем сомнительный и что каркать о потрясении
основ, когда мы отлично знаем, что последние как нельзя лучше ограждены, — просто бессовестно. А другие идут еще дальше и прямо говорят, что еще во сто крат бессовестнее, ради торжества заведомой лжи, производить переполох, за которым нельзя распознать ни подлинных очертаний
жизни, ни ее действительных запросов и стремлений.
На улице ему стало легче. Он ясно понимал, что скоро Яков умрёт, и это возбуждало в нём чувство раздражения против кого-то. Якова он не жалел, потому что не мог представить, как стал бы жить между людей этот тихий парень. Он давно смотрел на товарища как на обречённого к исчезновению. Но его возмущала мысль: за что измучили безобидного человека, за что прежде времени согнали его со света? И от этой мысли злоба против
жизни — теперь уже
основа души — росла и крепла в нём.
И не вправе ли будет этот больной, в ответ на мою предупредительность, воскликнуть: помилуйте! да прежде нежели остерегать меня от преувеличений, устраните то положение, которое делает их единственною
основой моей
жизни, дайте возможность того спокойного и естественного развития, о котором вы так благонамеренно хлопочете!
Что наплыв чувств, и притом с подкладкой более или менее либеральною, составляет главную
основу нашей теперешней
жизни — против этого я никаких возражений не имею.
На первый взгляд кажется, что все эти люди, загнанные сюда на прииск со всех концов России одним могучим двигателем — нуждой, бестолково смешались в одну пеструю массу приисковых рабочих; но, вглядываясь внимательнее в кипучую
жизнь прииска, мало-помалу выясняешь себе главные
основы, на которых держится все.
Теперь «богиня фантазии» (если вы читали Жуковского, милая Настенька) уже заткала прихотливою рукою свою золотую
основу и пошла развивать передним узоры небывалой, причудливой
жизни — и, кто знает, может, перенесла его прихотливой рукою на седьмое хрустальное небо с превосходного гранитного тротуара, по которому он идет восвояси.
В эпоху судорожного боя начáл, кровавой распри, дикого расторжения вдохновенный мыслитель провозгласил
основою философии примирение противоположностей; он не отталкивал враждующих: он в борьбе их постигнул процесс
жизни и развития.
Вы превосходно знаете законы, очень честны и справедливы, уважаете брак и семейные
основы, а из всего этого вышло то, что за всю свою
жизнь вы не сделали ни одного доброго дела, все вас ненавидят, со всеми вы в ссоре и за эти семь лет, пока женаты, вы и семи месяцев не прожили с женой.
Он начитался ее вволю и приобрел в ней большие и твердые познания, легшие в
основу всей его последующей оригинальной
жизни, когда он стал умствовать и прилагать к делу свои библейские воззрения.
Мы должны поселиться в Петербурге, где найдем более сочувствия нашим убеждениям, и там должны начать новую
жизнь, на новых принципах и
основах.
Таковы были
основы его философии, и он сумел провести их в
жизнь подведомственного ему «отделения».