Средние века были устремлены к небу, в религиозном своем сознании проклинали землю, и земля
оставалась языческой, само царство небесное на земле становилось язычески земным.
Неточные совпадения
Он, в сущности, всегда любил православие без Христа и всегда
оставался верен такому
языческому православию, которое ведь много милее и ближе, чем суровый и трагический дух Христов.
Когда же римское
языческое государство возжелало стать христианским, то непременно случилось так, что, став христианским, оно лишь включило в себя церковь, но само продолжало
оставаться государством
языческим по-прежнему, в чрезвычайно многих своих отправлениях.
Но в Риме, как в государстве, слишком многое
осталось от цивилизации и мудрости
языческой, как например самые даже цели и основы государства.
Государство — порядок принуждения и закона —
остается в сфере Ветхого Завета человечества, завета еврейского и
языческого.
Языческое государство не может и не должно быть упразднено и отвергнуто, его функция
остается в силе, пока грех и зло лежат на дне человеческой природы, но государство должно быть разоблачено как язычески-ветхозаветное, а не христиански-новозаветное.
Антропология исторического христианского сознания
осталась еще слишком
языческой и ветхозаветной.
Правда, устройство жизни в главных чертах
остается всё таким же насильническим, каким оно было 1000 лет тому назад, и не только таким же, но в некоторых отношениях, особенно в приготовлениях к войне и в самых войнах, оно представляется даже более жестоким; но зарождающееся христианское общественное мнение, то самое, которое при известной степени развития должно изменить всё
языческое устройство жизни, уже начинает действовать.
Не будем вообще говорить о семейной жизни до монголов; во все это время быт народный
оставался, очевидно,
языческим.
Имена божеств, упоминаемые в ней, изменяются, но сама формула
остается неизменной; так например, у старообрядцев сохранилось много «двоеверных» заговоров, где упоминаются архангелы, святые, пророки; но имена их расположены на полустертой канве
языческой мифологии, и сами заговоры сходны вплоть до отдельных выражений с чисто
языческими заклинательными формулами и молитвами.
При таком точном дознании уже невозможно было
оставаться в грубом, слепом материализме, считавшем душу каким-то кусочком тончайшей, эфирной материи; тут уже нельзя было ставить вопросы об органической жизни человека так, как их ставили древние
языческие философы и средневековые схоластики.
Но при таком истолковании все-таки
остается не отвеченным наиболее здесь интересный вопрос: почему
языческие божества не
остаются бесполыми или, по крайней мере, почему в одних случаях утверждается женский элемент, в других же мужской?
В искусстве катакомб было принято античное искусство, творчество
осталось у христиан
языческим.
Но в сознании святоотеческом
остается еще
языческая раздельность человека и Божества.].