Неточные совпадения
Борис. Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру; мы
с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и
бабушка здесь умерла и
оставила завещание, чтобы дядя нам выплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только
с условием.
— Знаю и это: все выведала и вижу, что ты ей хочешь добра.
Оставь же, не трогай ее, а то выйдет, что не я, а ты навязываешь ей счастье, которого она сама не хочет, значит, ты сам и будешь виноват в том, в чем упрекал меня: в деспотизме. — Ты как понимаешь
бабушку, — помолчав, начала она, — если б богач посватался за Марфеньку,
с породой,
с именем,
с заслугами, да не понравился ей — я бы стала уговаривать ее?
—
Бабушки нет у вас больше… — твердила она рассеянно, стоя там, где встала
с кресла, и глядя вниз. Поди, поди! — почти гневно крикнула она, видя, что он медлит, — не ходи ко мне… не пускай никого, распоряжайся всем… А меня
оставьте все… все!
— Ах, Вера! — сказал он
с досадой, — вы все еще, как цыпленок, прячетесь под юбки вашей наседки-бабушки: у вас ее понятия о нравственности. Страсть одеваете в какой-то фантастический наряд, как Райский… Чем бы прямо от опыта допроситься истины… и тогда поверили бы… — говорил он, глядя в сторону. —
Оставим все прочие вопросы — я не трогаю их. Дело у нас прямое и простое, мы любим друг друга… Так или нет?
Но вот два дня прошли тихо; до конца назначенного срока, до недели, было еще пять дней. Райский рассчитывал, что в день рождения Марфеньки, послезавтра, Вере неловко будет
оставить семейный круг, а потом, когда Марфенька на другой день уедет
с женихом и
с его матерью за Волгу, в Колчино, ей опять неловко будет
оставлять бабушку одну, — и таким образом неделя пройдет, а
с ней минует и туча. Вера за обедом просила его зайти к ней вечером, сказавши, что даст ему поручение.
Чтобы уже довершить над собой победу, о которой он, надо правду сказать, хлопотал из всех сил, не спрашивая себя только, что кроется под этим рвением: искреннее ли намерение
оставить Веру в покое и уехать или угодить ей, принести «жертву», быть «великодушным», — он обещал
бабушке поехать
с ней
с визитами и даже согласился появиться среди ее городских гостей, которые приедут в воскресенье «на пирог».
Около того времени, как тверская кузина уехала в Корчеву, умерла
бабушка Ника, матери он лишился в первом детстве. В их доме была суета, и Зонненберг, которому нечего было делать, тоже хлопотал и представлял, что сбит
с ног; он привел Ника
с утра к нам и просил его на весь день
оставить у нас. Ник был грустен, испуган; вероятно, он любил
бабушку. Он так поэтически вспомнил ее потом...
Этот день наступил в субботу, в начале зимы; было морозно и ветрено,
с крыш сыпался снег. Все из дома вышли на двор, дед и
бабушка с тремя внучатами еще раньше уехали на кладбище служить панихиду; меня
оставили дома в наказание за какие-то грехи.
Видя мать бледною, худою и слабою, я желал только одного, чтоб она ехала поскорее к доктору; но как только я или оставался один, или хотя и
с другими, но не видал перед собою матери, тоска от приближающейся разлуки и страх остаться
с дедушкой,
бабушкой и тетушкой, которые не были так ласковы к нам, как мне хотелось, не любили или так мало любили нас, что мое сердце к ним не лежало, овладевали мной, и мое воображение, развитое не по летам, вдруг представляло мне такие страшные картины, что я бросал все, чем тогда занимался: книжки, камешки,
оставлял даже гулянье по саду и прибегал к матери, как безумный, в тоске и страхе.
В несколько дней сборы были кончены, и 2 августа, после утреннего чаю, распростившись
с бабушкой и тетушкой и
оставив на их попечение маленького братца, которого Прасковья Ивановна не велела привозить, мы отправились в дорогу в той же, знакомой читателям, аглицкой мурзахановской карете и, разумеется, на своих лошадях.
Я вслушивался в беспрестанные разговоры об этом между отцом и матерью и наконец узнал, что дело уладилось: денег дал тот же мой книжный благодетель
С. И. Аничков, а детей, то есть нас
с сестрой, решились завезти в Багрово и
оставить у
бабушки с дедушкой.
Она привезла
с собою двух дочерей, которые были постарше меня; она
оставила их погостить у дедушки
с бабушкой и сама дня через три уехала.
Если муж не поедет, приезжай одна
с ребятишками, хоть я до них и не охотница; а всего бы лучше чернушку, меньшего сынка,
оставить у
бабушки, пусть он ревет там вволю.
Сначала заглядывали к нам, под разными предлогами, горничные девчонки и девушки, даже дворовые женщины, просили у нас «поцеловать ручку», к чему мы не были приучены и потому не соглашались, кое о чем спрашивали и уходили; потом все совершенно нас
оставили, и, кажется, по приказанью
бабушки или тетушки, которая (я сам слышал) говорила, что «Софья Николавна не любит, чтоб лакеи и девки разговаривали
с ее детьми».
Вспоминая рассказы Натальи Савишны о том, что душа усопшего до сорока дней не
оставляет дома, я мысленно после смерти ношусь невидимкой по всем комнатам бабушкиного дома и подслушиваю искренние слезы Любочки, сожаления
бабушки и разговор папа
с Августом Антонычем.
Она поместилась у окошка;
бабушка оставила прялку, дедушка встал
с кровати, и все обсели кругом Татьяну Степановну, распечатавшую между тем письмо, но не смевшую предварительно заглянуть в него.
— А ты,
бабушка, в самом деле не больно тово… не шеперься, — заявил
с своей стороны Михалко, не желая показать себя трусом пред улыбавшимся приятелем. — Мы насчет денег пришли, тятенька которые
оставил… Да! Уж ты как хочешь, а деньги подавай. Верно тебе говорю…
«
Бабушка,
оставь меня!» — кричала больная, открывая глаза: но перед ней вместо
бабушки стоял уже Гордей Евстратыч, весь золотой —
с золотым лицом,
с золотыми руками,
с сверкавшими золотыми глазами.
Последними остались на Фениной могилке Нил Поликарпыч,
бабушка Татьяна и Зотушка. Они долго молились и точно боялись уйти
с кладбища,
оставив здесь Феню одну.
Я
с бабушкой много странствовала, жила и за границей, и довольно долго; потом
бабушка умерла и
оставила мне значительную часть наследства.
Бабушка знала, что дочь ее изображается вдвоем, рядом
с очень милою и скромною девушкой, которая потом вышла замуж за одного из князей Щербатовых и
оставила до сих пор по себе превосходную память.
Года не прошло после этой свадьбы, как старики один вслед за другим сошли в могилу,
оставив бабушку Варвару Никаноровну
с ее мужем полными наследниками всего состояния, хотя не особенно богатого, но, однако, довольно их обеспечивающего.
С последним словом
бабушка презрительно выбросила руки графа и,
оставив его посреди гостиной, ушла во внутренние покои.
Благодаря всему этому княгиня Варвара Никаноровна не успела оглянуться, как опять очутилась в свете. Свет, однако, как и можно было ожидать,
бабушке не показался:
с тех пор как она его
оставила, свет успел несколько измениться, и, вероятно, не совсем к лучшему. По крайней мере так казалось Варваре Никаноровне. Княгине, разумеется, прежде всего не нравилось, что люди из общества ревниво особились от всего остального мира и старались как можно менее походить на русских.
Бабушка после этого только скорее заспешила разделом, о котором нечего много рассказать: он был сделан
с тем же благородством, как и выдел княжны Анастасии: моему отцу достались Ретяжи, в которых он уже и жил до раздела, дяде Якову Конубрь, а
бабушка оставалась в Протозанове, от которого она хотя и отказывалась, предоставя детям по жребию делить деревни, в которых были господские дома, но и дядя и отец слышать об этом не хотели и просили мать почтить их позволением
оставить в ее владении Протозаново, к которому она привыкла.
— Га! — крикнул он, стараясь перекричать рев. — Почтеннейшая публика! Я сейчас только
с вокзала! У меня издохла
бабушка и
оставила мне наследство! В чемодане что-то очень тяжелое — очевидно, золото… Га-а! И вдруг здесь миллион! Сейчас мы откроем и посмотрим…
Едва только
оставил я генерала, как явился ко мне Потапыч,
с зовом к
бабушке. Было восемь часов, и она только что воротилась из воксала после окончательного проигрыша. Я отправился к ней; старуха сидела в креслах совсем измученная и, видимо, больная. Марфа подавала ей чашку чая, которую почти насильно заставила ее выпить. И голос и тон
бабушки ярко изменились.
— Значит, не могу. К тому же во всяком случае я не могу брата и сестру
оставить, а так как… так как… так как действительно может случиться, что они останутся, как брошенные, то… если возьмете меня
с малютками,
бабушка, то конечно, к вам поеду и, поверьте, заслужу вам это! — прибавила она
с жаром, — а без детей не могу,
бабушка.
А весною, когда отец и мать, поднявшись
с рассветом, уходят в далекое поле на работу и
оставляют его одного-одинехонького вместе
с хилою и дряхлою старушонкой-бабушкой, столько же нуждающейся в присмотре, сколько и трехлетние внучата ее, — о! тогда, выскочив из избы, несется он
с воплем и криком вслед за ними, мчится во всю прыть маленьких своих ножек по взбороненной пашне, по жесткому, колючему валежнику; рубашонка его разрывается на части о пни и кустарники, а он бежит, бежит, чтоб прижаться скорее к матери… и вот сбивается запыхавшийся, усталый ребенок
с дороги; он со страхом озирается кругом: всюду темень лесная, все глухо, дико; а вот уже и ночь скоро застигнет его… он мечется во все стороны и все далее и далее уходит в чащу бора, где бог весть что
с ним будет…
После этого происшествия у гроба я не спал целую ночь, и
с этого случая меня не
оставляло чувство необъяснимой и страшной тревоги.
Бабушка была схоронена, а я, по приглашению баронессы и по совету барона Андрея Васильевича, перешел жить во флигель старушки. Барон говорил...
Бабушка, которая почему-то
оставляла меня в покое весь этот памятный для меня день, подозрительно оглянула меня, когда я стал после ужина
с ней прощаться.
Я засмеялась. Рассуждения четырнадцатилетней девочки, «
бабушки класса», как мы ее называли (она была старше нас всех), несказанно рассмешили меня. Однако
оставить ее на произвол судьбы я не решилась, и
с грехом пополам мы прошли
с Ренн историю Нового, Ветхого завета и необходимые молитвы. А время не шло, а бежало…
Был мальчик, звали его Филипп. Пошли раз все ребята в школу. Филипп взял шапку и хотел тоже идти. Но мать сказала ему: куда ты, Филипок, собрался? — В школу. — Ты еще мал, не ходи, — и мать
оставила его дома. Ребята ушли в школу. Отец еще
с утра уехал в лес, мать ушла на поденную работу. Остались в избе Филипок да
бабушка на печке. Стало Филипку скучно одному,
бабушка заснула, а он стал искать шапку. Своей не нашел, взял старую, отцовскую и пошел в школу.
К
бабушке я пошла проститься тихо и чинно, но без всякого волнения. Единственное лицо на родине, которое я не жалела
оставить, была
бабушка. Зато
с Барбале, благословившей меня образком святой Нины,
с Родам, Анной, Михако и Брагимом я целовалась так искренне и крепко, что у меня распухли губы.
С бабушкой я была особенно добра последнее время: мне не хотелось
оставлять по себе дурного впечатления.
Бабушка решила
оставить его у себя, написала родителям, и кончилось тем, что
с мальчиком поступили по первоначальному проекту Фанни Михайловны и несколько месяцев спустя, в декабре 1868 года, отвезли в Петербург, где он и поступил в императорский лицей.
Хотя последней было тяжело расставаться
с сыном, но ввиду того, что
бабушка была несомненно тем надежным лицом, на которого можно было его
оставить, а Михаил Дмитриевич не хотел и слышать о поездке без жены, Анна Александровна, после некоторого колебания, согласилась.