Неточные совпадения
«После того, что произошло, я не могу более оставаться в вашем доме. Я уезжаю и беру с собою сына. Я не знаю законов и потому не знаю, с кем из
родителей должен быть сын; но я беру его с собой, потому что без него я не могу жить. Будьте великодушны,
оставьте мне его».
Ведь молодым людям в брак вступать, а не
родителям; стало-быть, и надо
оставить молодых людей устраиваться, как они знают».
Борис. Воспитывали нас
родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру; мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и
оставила завещание, чтобы дядя нам выплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием.
— А то, что, предчувствуя такую беду, собственного
родителя оставляете-с и нас защитить не хотите, потому что меня за эти три тысячи всегда могли притянуть, что я их украл-с.
— А то самое я тогда разумел и для того я тогда это произносил, что вы, знамши наперед про это убивство родного
родителя вашего, в жертву его тогда
оставили, и чтобы не заключили после сего люди чего дурного об ваших чувствах, а может, и об чем ином прочем, — вот что тогда обещался я начальству не объявлять.
— А затем, сватушка, что три сына у меня. Хотел каждому по меленке
оставить, чтобы
родителя поминали… Ох, нехорошо!.. Мучники наши в банк закладываются, а мужик весь хлеб на базары свез. По деревням везде ситцы да самовары пошли… Ослабел мужик. А тут водкой еще его накачивают… Все за легким хлебом гонятся да за своим лакомством. Что только и будет!..
Но в возрасте от 15 до 20 лет девушек свободного состояния больше, чем мужчин, которые обыкновенно
оставляют остров до наступления брачного возраста; и, вероятно, за недостатком молодых женихов и отчасти из экономических соображений было совершено много неравных браков; молодые свободные девушки, почти девочки, были выдаваемы
родителями за пожилых поселенцев и крестьян.
— А ты откуда узнал, что он два с половиной миллиона чистого капиталу
оставил? — перебил черномазый, не удостоивая и в этот раз взглянуть на чиновника. — Ишь ведь! (мигнул он на него князю) и что только им от этого толку, что они прихвостнями тотчас же лезут? А это правда, что вот
родитель мой помер, а я из Пскова через месяц чуть не без сапог домой еду. Ни брат подлец, ни мать ни денег, ни уведомления, — ничего не прислали! Как собаке! В горячке в Пскове весь месяц пролежал.
— Вот эти все здесь картины, — сказал он, — всё за рубль, да за два на аукционах куплены батюшкой покойным, он любил. Их один знающий человек все здесь пересмотрел; дрянь, говорит, а вот эта — вот картина, над дверью, тоже за два целковых купленная, говорит, не дрянь. Еще
родителю за нее один выискался, что триста пятьдесят рублей давал, а Савельев Иван Дмитрич, из купцов, охотник большой, так тот до четырехсот доходил, а на прошлой неделе брату Семену Семенычу уж и пятьсот предложил. Я за собой
оставил.
—
Оставьте ее, она не понимает, — с многозначительной гримасой простонала Ольга Сергеевна, — она не понимает, что убивает
родителей. Штуку отлила: исчезла ночью при сторонних людях. Это все ничего для нее не значит, —
оставьте ее.
Я поверил всем наговорам и, когда вы
оставили ваших
родителей, я ужаснулся за Алешу.
Должно полагать, что
родители мои были хорошие люди, но
оставили меня сиротой еще в детстве, и вырос я в доме Николая Сергеича Ихменева, мелкопоместного помещика, который принял меня из жалости.
— Но если б сын даже заблуждался, скажите; достаточная ли это для
родителей причина, чтоб
оставлять его в жертву лишениям?
И хотя это случалось довольно часто, но бог, по неизреченному ко мне милосердию, а может быть, и во внимание к заслугам моих
родителей, никогда не
оставлял моей молитвы без исполнения.
— Знаешь ты, — спросил он Матвея, — что её отца от семьи продали? Продали мужа, а жену с дочерью
оставили себе. Хороший мужик был, слышь, родитель-то у ней, — за строптивость его на Урал угнали железо добывать. Напоследях, перед самой волей, сильно баре обозлились, множество народа извели!
Старших дочерей своих он пристроил: первая, Верегина, уже давно умерла,
оставив трехлетнюю дочь; вторая, Коптяжева, овдовела и опять вышла замуж за Нагаткина; умная и гордая Елисавета какими-то судьбами попала за генерала Ерлыкина, который, между прочим, был стар, беден и пил запоем; Александра нашла себе столбового русского дворянина, молодого и с состоянием, И. П. Коротаева, страстного любителя башкирцев и кочевой их жизни, — башкирца душой и телом; меньшая, Танюша, оставалась при
родителях; сынок был уже двадцати семи лет, красавчик, кровь с молоком; «кофту да юбку, так больше бы походил на барышню, чем все сестры» — так говорил про него сам отец.
Аннушка. А то за чем же? Нынче народ-то какой? Только денег и ищут; а не хотят того понимать, что коли у вас приданого нет, так вы зато из хорошего роду; образование имеете, всякое дело знаете. А что ваши
родители померли, да вам ничего не
оставили, так кто ж этому виноват!
Я написал другое письмо к моим
родителям, в котором признавал себя непростительно и совершенно виноватым, восторженно хвалил моего наставника, описал подробно все происшествие и сказал между прочим: «Как бы Григорий Иваныч ни поступил со мной,
оставит у себя или прогонит — я стану любить его, как второго отца».
Оставим их на узкой лесной тропинке, пробирающихся к грозному Чортову логовищу, обоих дрожащих как лист: один опасаясь погони, другой боясь духов и привидений…
оставим их и посмотрим, куда девался Юрий, покинув своего чадолюбивого
родителя.
После приговора осужденных не посадили вместе, как предполагала Ковальчук, а
оставили каждого в своей одиночке; и все утро, до одиннадцати часов, когда пришли
родители, Сергей Головин шагал бешено по камере, щипал бородку, морщился жалко и что-то ворчал.
— Мы должны были сделать это, Сергей, чтобы ты не думал, что
родители оставили тебя.
Молодая девушка должна повиноваться воле
родителей, а посмотрим, что скажет старый Гаврила Ржевский, когда я сам буду твоим сватом?» При сих словах государь велел подавать сани и
оставил Ибрагима, погруженного в глубокие размышления.
Зато какая свобода в духе, какая радость на душе чувствуема была нами до понедельника! В субботу и воскресенье, что бы ученик ни сделал, его не только
родители, но и сам пан Кнышевский не имел права наказать и
оставлял до понедельника, и тогда"воздавал с лихвою", как он сам говорил.
Обыкновенно все степенные люди были неотлучны от сетующих, а молодым, которые привезены
родителями затем, что не на кого было их дома
оставить, отведут подалее особую комнату и просят заниматься чем угодно, чтоб только не скучали.
Салай Салтаныч.
Родитель деньги
оставил: один торговал, другой торговал — наживал, третий мотал. Братья подумал, подумал, поговорил промежду себя, посоветовал, зарядил ружье, убил его, как собака. Больше не стоит.
В сие время определился я юнкером в ** пехотный полк, в коем и находился до прошлого 18** года. Пребывание мое в полку
оставило мне мало приятных впечатлений кроме производства в офицеры и выигрыш<а> 245 рублей в то время как у меня в кармане всего оставалося рубль 6 грив. Смерть дражайших моих
родителей принудила меня подать в отставку и приехать в мою вотчину.
Прохор Прохорыч. Гражданскими делами, вероятно, мало занимались? Но я говорю сущую справедливость. Я пользовался еще расположением покойного вашего
родителя! Прекраснейший был человек, как теперь на него гляжу: собой этакой полный, глаза навыкате, весельчак был такой, что и свет другого не производил; я ему часто говоривал: — Неправильно, говорю, дядюшка, Рамешками владеете, поделитесь. — «А вот погоди, говорит, как умру, так тебе поросатую свинью
оставлю…» — да сам и захохочет, покойный свет!
Никита. Деньги, вот они. (Лезет в карман, достает бумажник, вертит бумажки, достает десятирублевую.) Бери на лошадь. Бери на лошадь, я
родителя не могу забыть. Обязательно не
оставлю. Потому
родитель. На, бери. Очень просто. Не жалею. (Подходит и сует Акиму деньги. Аким не берет денег.)
Узнав от меня, что я сын
родителей, с которыми они некогда жили в дружбе, что я тот самый хворенький Сережа, которого они
оставили двухлетним умирающим дитятей, хозяева приняли меня, по-своему, с радушием и ласкою.
Его отец богатый был маркиз,
Но жертвой стал народного волненья:
На фонаре однажды он повис,
Как было в моде, вместо украшенья.
Приятель наш, парижский Адонис,
Оставив прах
родителя судьбине,
Не поклонился гордой гильотине:
Он молча проклял вольность и народ,
И натощак отправился в поход,
И, наконец, едва живой от муки,
Пришел в Россию поощрять науки.
Повалятся архиерею в ноги да в голос и завопят: «Как
родители жили, так и нас благословили —
оставьте нас на прежнем положении…» А сами себе на уме: «Не обманешь, дескать, нас — не искусишь лестчими словами, знаем, что в старой вере ничего нет царю противного, на то у Игнатьевых и грамота есть…» И дело с концом…
При сем просим покорнейше вашу святыню не
оставить нас своими молитвами ко Господу, да еже управити путь наш ко спасению и некосно поминати о здравии Никиты, Анны, Илии, Георгия, Александры и Акулины и сродников их, а
родителей наших по имеющемуся у вас помяннику беспереводно.
— Вот, Авдотьюшка, пятый год ты, родная моя, замужем, а деток Бог тебе не дает… Не взять ли дочку приемную, богоданную? Господь не
оставит тебя за добро и в сей жизни и в будущей… Знаю, что достатки ваши не широкие, да ведь не объест же вас девочка… А может статься, выкупят ее у тебя
родители, — люди они хорошие, богатые, деньги большие дадут, тогда вы и справитесь… Право, Авдотьюшка, сотвори-ка доброе дело, возьми в дочки младенца Фленушку.
— Не о чем тебе, Алексеюшка, много заботиться. Патап Максимыч не
оставит тебя. Видишь сам, как он возлюбил тебя. Мне даже на удивленье… Больше двадцати годов у них в дому живу, а такое дело впервой вижу… О недостатках не кручинься — не покинет он в нужде ни тебя, ни
родителей, — уговаривал Пантелей Алексея.
Так и вышло; но до всякого счастья надо, знаете, покорное терпение, и мне тоже даны были два немалые испытания: во-первых,
родители мои померли,
оставив меня в очень молодых годах, а во-вторых, квартирка, где я жил, сгорела ночью на самое Рождество, когда я был в божьем храме у заутрени, — и там погорело все мое заведение, — и утюг, и колодка, и чужие вещи, которые были взяты для штопки. Очутился я тогда в большом злострадании, но отсюда же и начался первый шаг к моему счастию.
— Ни вечером на сон грядущий, ни поутру, как встанет, больше трех поклонов не кладет и то кой-как да таково неблагочестно. Не раз я говорила ей, не годится, мол, делать так, а она ровно и не слышит, ровно я стене говорю. Вам бы самим, Марко Данилыч, с ней поговорить. Вы отец,
родитель, ваше дело поучить детище. Бог взыщет с вас, ежели так
оставите.
Старым, насиженным местом русский человек паче всего дорожит — не покинет он дома, где родились и сам, и его
родители, не
оставит места, где на погосте положены его дедушки, бабушки и другие сродники.
— Изволь, государь-батюшка, скушать все до капельки, не моги, свет-родитель,
оставлять в горшке ни малого зернышка. Кушай, докушивай, а ежель не докушаешь, так бабка-повитуха с руками да с ногтями. Не доешь — глаза выдеру. Не захочешь докушать, моего приказа послушать — рукам волю дам. Старый отецкий устав не смей нарушать — исстари так дедами-прадедами уложено и нáвеки ими установлено. Кушай же, свет-родитель, докушивай, чтоб дно было наголо, а в горшке не осталось крошек и мышонку поскресть.
Грегуар на это было возразил, что и он, «как отец», тоже имеет свои права и может пробовать, но, получив ответ, что он «не отец, а только
родитель», отступил и, махнув рукой,
оставил жене делать с сыном, что ей угодно.
Родители, я
оставляю вам дочь вашу на три дня под сохранение, и через три дня буду с нею венчаться!
Изо всех городов, сел и деревень обширной матушки-Руси стали стекаться по первому зову правительства молодые и старые запасные солдаты. Они покидали свои семьи, престарелых
родителей, жен и детей, бросали полевые работы,
оставляя неубранным хлеб на полях, чтобы стать в ряды русских войск, готовившихся к защите чести дорогой России и маленького славянского королевства.
Ей не было и двух лет, когда ее мать, русская красавица из хорошей фамилии, увлекшаяся французом-танцором, отцом Маргариты, и вышедшая за него замуж без дозволения
родителей, уехала от него с другим избранником сердца,
оставив дочь на руках отца.
Вскоре по выходе в офицеры и достижении совершеннолетия он быстро прокутил доставшееся ему после
родителей незначительное состояние и стал жить неведомо чем, частью на счет своих товарищей, а частью в кредит, пока последний не иссяк, но не
оставлял своих привычек и своей страсти к игре.
Квартирная хозяйка
оставила молодую девушку в той же комнате, где жили ее
родители, и даже сбавила ей цену. Девочка выросла на ее глазах, она привыкла к ней и любила ее как дочь.
Не думая завязывать вновь былых связей, Хабар говорил ей о святости своих обязанностей перед отцом земным и отцом небесным, перед сестрою, уверял ее клятвенно (без клятвы не поверила б), что навсегда
оставил Гаиду и полюбит только ту суженую, беспорочную девицу, которая может быть его женою по выбору
родителя и благословению божью.
Бабушка решила
оставить его у себя, написала
родителям, и кончилось тем, что с мальчиком поступили по первоначальному проекту Фанни Михайловны и несколько месяцев спустя, в декабре 1868 года, отвезли в Петербург, где он и поступил в императорский лицей.
— Будь спокойна, дитя мое. Оставайся только набожной и доброю, какова и теперь, и Господь не
оставит тебя. Избегай греха, избегай соблазна; обещай мне, что ты никогда не забудешь, какой страх испытывают твои
родители, отправляя тебя.
Берут последних кормильцев и
оставляют миллионерам для прокормления
родителей их сыновей.
Она упомянула Зенону сначала о своей родине в далекой Фракии, откуда она была увезена в детстве в Антиохию и выросла там при беспрестанных тревогах по поводу быстрых и частых перемен в положении ее
родителей, а потом она рассказала, как была отдана замуж за старого и очень безнравственного византийского вельможу, который понуждал ее к постыдным для женщины поступкам в угоду высшего вельможи, от которого зависело его служебное повышение, и как она воспротивилась этому и много за то претерпела, а потом, когда муж ее умер,
оставив ей большое богатство, она, по любви к независимости и свободе, не захотела вернуться в свою эллинскую семью, ибо ей противна подчиненность безгласных в семье эллинских женщин, а переселилась из Антиохии в Египет, где женщины не находятся в таком порабощении, как у эллинов.