Неточные совпадения
Наполеонами и так далее, все до единого были преступниками, уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом и от
отцов перешедший, и, уж конечно, не
останавливались и
перед кровью, если только кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за древний закон) могла им помочь.
Давно они склонялись на сторону разъединения этой смешной и жалкой пары, но еще
останавливались перед вопросом о девочке, которую Розанов, как
отец, имел право требовать.
— Все это так и есть, как я предполагал, — рассказывал он, вспрыгнув на фундамент
перед окном, у которого работала Лиза, — эта сумасшедшая орала, бесновалась, хотела бежать в одной рубашке по городу к
отцу, а он ее удержал. Она выбежала на двор кричать, а он ей зажал рукой рот да впихнул назад в комнаты, чтобы люди у ворот не
останавливались; только всего и было.
Пасмурная и огорченная явилась Марья Петровна ко всенощной. В образной никого из домашних не было;
отец Павлин, уже совершенно облаченный, уныло расхаживал взад и вперед по комнате, по временам
останавливаясь перед иконостасом и почесывая в бороде; пономарь раздувал кадило и, по-видимому, был совершенно доволен собой, когда от горящих в нем угольев внезапно вспыхивало пламя; дьячок шуршал замасленными листами требника и что-то бормотал про себя. Из залы долетал хохот Феденьки и Пашеньки.
Наконец меня позвали к
отцу, в его кабинет. Я вошел и робко
остановился у притолоки. В окно заглядывало грустное осеннее солнце.
Отец некоторое время сидел в своем кресле
перед портретом матери и не поворачивался ко мне. Я слышал тревожный стук собственного сердца.
— Ты это зачем
отцу рассказывала, а? — крикнул он,
останавливаясь перед ней.
— Да, убили… — сказал нехотя Дымов. — Купцы,
отец с сыном, ехали образа продавать.
Остановились тут недалече в постоялом дворе, что теперь Игнат Фомин держит. Старик выпил лишнее и стал хвалиться, что у него с собой денег много. Купцы, известно, народ хвастливый, не дай бог… Не утерпит, чтоб не показать себя
перед нашим братом в лучшем виде. А в ту пору на постоялом дворе косари ночевали. Ну, услыхали это они, как купец хвастает, и взяли себе во внимание.
Отец вышел. Когда шаги его затихли, она вдруг
остановилась перед Лаптевым и сказала решительно, и при этом страшно побледнела...
Подсудимый Бенни считался здесь английским подданным, а между тем правительственное учреждение, снабжавшее этого великобританского подданного Артура Бенни отпуском в Польшу для свидания с
отцом его, подданным русской короны, томашовским пастором, ни на одну минуту не
остановилось перед разноподданностью этого
отца с сыном!
Тут утром и вечером по длинным деревням, в которых каждый двор исполнял должность постоялого, происходила одна и та же проделка: кибитка
останавливалась перед крыльцом двора, и Афанасий или Илья, отстегивая край кожи, сняв шапку, спрашивал
отца: «Прикажете спросить?» «Спроси, — говорил
отец, — да смотри, чтоб не было угару».
— Я вчера к ней очень присматривалась, — заметила она,
остановившись перед комнатой Лизы, — это гордый и угрюмый ребенок; ей стыдно, что она у нас и что
отец ее так бросил; вот в чем вся болезнь, по-моему.
Кунин молча пожал руку
отца Якова, проводил его до передней и, вернувшись в свой кабинет,
остановился перед окном. Он видел, как
отец Яков вышел из дому, нахлобучил на голову свою широкополую ржавую шляпу и тихо, понурив голову, точно стыдясь своей откровенности, пошел по дороге.
«И когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц,
останавливаясь, молиться, чтобы показаться
перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись
отцу твоему, который втайне, и
отец твой, видящий тайное, воздаст тебе».
Его точно тянуло в Кремль. Он поднялся через Никольские ворота, заметил, что внутри их немного поправили штукатурку, взял вдоль арсенала, начал считать пушки и
остановился перед медной доской за стеклом, где по-французски говорится, когда все эти пушки взяты у великой армии. Вдруг его кольнуло. Он даже покраснел. Неужели Москва так засосала и его? От дворца шло семейство, то самое, что завтракало в «Славянском базаре». Дети раскисли.
Отец кричал, весь красный, обращаясь к жене...
— Ты любишь князя?.. —
остановился перед ней
отец.
Мальчик, уже собиравшийся идти, вдруг
остановился. Слова
отца снова напомнили ему то, о чем он было совсем забыл в последние полчаса, — гнет ненавистной службы, опять ожидавшей его. До сих пор он не смел открыто высказывать свое отвращение к ней, но этот час безвозвратно унес с собою всю его робость
перед отцом, а с нею сорвалась и печать молчания с его уст. Следуя вдохновению минуты, он воскликнул и снова обвил руками шею
отца.
— Знамя! — и бросилась бежать во внутренность дома. Явившись в цветнике, она
остановилась перед собеседниками, как преступница.
Отец сурово посмотрел на нее; убийственный взор его говорил: ты не швейцарка! Видно было, что Роза собиралась плакать; но черноволосый мужчина быстро и крепко схватил ее за руку и увлек за собою. У тына, к стороне рощи, была калитка. Могучею рукою распахнул он калитку и, втолкнув в нее девушку, сказал ей...
— Да, вы! —
остановился он через мгновенье
перед матерью, — так как этот негодяй — я, а эти родители вы и мой
отец.
Крики
остановились в той стороне толпы, с которой шел ребенок, и толпа, расступаясь
перед ним, как
перед силой, пропускала ребенка все ближе и ближе к
отцу.