Неточные совпадения
После дождя было слишком мокро, чтобы итти гулять; притом же и грозовые тучи не сходили с горизонта и то там, то здесь проходили, гремя и
чернея, по краям неба. Все общество провело
остаток дня дома.
Я надел, однако, на руку этот
остаток перчатки и пристально рассматривал то место среднего пальца, которое всегда было замарано
чернилами.
Слева от Самгина одиноко сидел, читая письма, солидный человек с
остатками курчавых волос на блестящем черепе, с добродушным, мягким лицом; подняв глаза от листка бумаги, он взглянул на Марину, улыбнулся и пошевелил губами,
черные глаза его неподвижно остановились на лице Марины.
Весна вышла дружная; быстро стаяли последние
остатки снега, лежавшего по низинам и глубоким оврагам; около воды высыпала первая зеленая травка, и, насколько кругом хватал глаз, все покрылось
черными заплатами только что поднятых пашен, перемешанных с желтыми квадратами отдыхавшей земли и зеленевшими озимями. Над пашней давно звенел жаворонок, и в
черной земле копались серьезные грачи. Севы шли своим чередом.
Признаться сказать, ни в какое время года Колотовка не представляет отрадного зрелища; но особенно грустное чувство возбуждает она, когда июльское сверкающее солнце своими неумолимыми лучами затопляет и бурые, полуразметанные крыши домов, и этот глубокий овраг, и выжженный, запыленный выгон, по которому безнадежно скитаются худые, длинноногие курицы, и серый осиновый сруб с дырами вместо окон,
остаток прежнего барского дома, кругом заросший крапивой, бурьяном и полынью и покрытый гусиным пухом,
черный, словно раскаленный пруд, с каймой из полувысохшей грязи и сбитой набок плотиной, возле которой, на мелко истоптанной, пепеловидной земле овцы, едва дыша и чихая от жара, печально теснятся друг к дружке и с унылым терпеньем наклоняют головы как можно ниже, как будто выжидая, когда ж пройдет наконец этот невыносимый зной.
Заморив наскоро голод
остатками вчерашнего обеда, Павел велел Ваньке и Огурцову перевезти свои вещи, а сам, не откладывая времени (ему невыносимо было уж оставаться в грязной комнатишке Макара Григорьева), отправился снова в номера, где прямо прошел к Неведомову и тоже сильно был удивлен тем, что представилось ему там: во-первых, он увидел диван, очень как бы похожий на гроб и обитый совершенно таким же малиновым сукном, каким обыкновенно обивают гроба; потом, довольно большой стол, покрытый уже
черным сукном, на котором лежали: череп человеческий, несколько ручных и ножных костей, огромное евангелие и еще несколько каких-то больших книг в дорогом переплете, а сзади стола, у стены, стояло костяное распятие.
Ее толкнули в грудь, она покачнулась и села на лавку. Над головами людей мелькали руки жандармов, они хватали за воротники и плечи, отшвыривали в сторону тела, срывали шапки, далеко отбрасывая их. Все
почернело, закачалось в глазах матери, но, превозмогая свою усталость, она еще кричала
остатками голоса...
На равнине где-то далеко белела усадьба, где-то еще
чернела деревенька, казавшаяся просто кучкой темных пятен, синели
остатки вырубленных рощ…
Потом он долго, до света, сидел, держа в руках лист бумаги, усеянный мелкими точками букв, они сливались в
чёрные полоски, и прочитать их нельзя было, да и не хотелось читать. Наконец, когда небо стало каким-то светло-зелёным, в саду проснулись птицы, а от забора и деревьев поползли тени, точно утро, спугнув, прогоняло
остатки не успевшей спрятаться ночи, — он медленно, строку за строкой стал разбирать многословное письмо.
Две вещи здесь как-то странно останавливали внимание: небольшой погнутый самовар, стоявший на полке, и
черная рамка с
остатком грязного стекла и портретом какого-то генерала в красном мундире, висевшая около икон.
Небольшой
черный галстук, единственный
остаток от прежнего наряда, доказывал, что это лицо принадлежало какому-нибудь отставному солдату.
И вот, как, может быть, ни покажется странным, меня вдруг захлестнул зверский мальчишеский голод, давно накоплявшийся среди подавляющих его впечатлений; я осушил высокий прозрачный стакан с
черным вином, обрел самого себя и съел дважды все без
остатка, почему тарелка вернулась полная в третий раз.
Их одежды были изображения их душ:
черные, изорванные. Лучи заката останавливались на головах, плечах и согнутых костистых коленах; углубления в лицах казались
чернее обыкновенного; у каждого на челе было написано вечными буквами нищета! — хотя бы малейший знак, малейший
остаток гордости отделился в глазах или в улыбке!
В нашей избе горел сальный огарок, тускло освещая неприглядную внутренность избы Гаврилы Ивановича: передний угол, оклеенный
остатками обоев, с образом суздальской работы; расписной синий стол с самоваром, около которого сидела наша компания; дремавших около печки баб, белевшие на полатях головы ребятишек, закопченный
черный потолок, тульское ружье на стенке с развешанным около охотничьим прибором и т. д.
Убедила Оленушка бездомную «сиротку-сестрицу» жить у нее, всяким довольством ее окружила, жениха обещалась сыскать. Безродная Дарья Сергевна перешла жить к «сестрице», но с уговором — не поминали б ей никогда про брачное дело. «
Остаток дней положу на молитвы», — сказала она, надела
черный сарафан, покрылась
черным платом и в тесной, уютной горенке повела жизнь «христовой невесты».
И он такую невиннейшую вещь перекрестил красными
чернилами всю без
остатка.
Палтусов улыбнулся ей с того места, где стоял. Он находил, что княжна, в своем суконном платье с пелериной, в
черной косынке на редких волосах и строгом отложном воротнике, должна нравиться до сих пор. Ее он считал «своим человеком» не по идеям, не по традициям, а по расе. Расу он в себе очень ценил и не забывал при случае упомянуть, кому нужно, о своей «умнице» кузине, княжне Лидии Артамоновне Куратовой, прибавляя: «прекрасный
остаток доброго старого времени».
Было все так же темно, везде горели костры; внизу, на дороге,
чернели кишевшие обозы. Наши голодные лошади грустно пощипывали по земле
остатки прошлогодней травы. Со сна стало еще холоднее, спать хотелось безмерно.
Обгорелый шест, которого концы опирались на двух камнях, держал медный котелок с водою; один из этих камней обставлен был сковородою с
остатками изжаренной с луком жирной почки, облупленным подносом с изукрашенным золотыми цветами карафином [Карафин — графин.], с двумя серебряными чарами, расписанными
чернью, работы устюжской, и узорочною серебряною братиною [Братина — сосуд для вина и пива.] с кровлею, вероятно, жалованною царями кому-нибудь из родителей собеседников при милостивом слове.
Я хотел видеть предметы, некогда мне любезные; и что ж: море показалось мне обширным гробом; над любимым моим утесом вились вещие враны, в ожидании, что приветливая волна подарит им для снеди
остатки того, что был человек;
черные, угрюмые тучи застилали от меня звездное небо; стон ветра нашептывал мне проклятия отца.
Только по временам, когда в
черной туче загоралась длинная красноватая молния, освещавшая окружность, видны были на возвышении влево, под сенью соснового леса, бедные
остатки замка и правей его — двухэтажный дом.
Раз в субботу вечером Борька зашел за Исанкой, они долго бродили по Девичьему Полю. Было очень хорошо. Стояла глубокая осень, шли дожди, — и вдруг ударил морозец,
черные, мокрые улицы стали белыми и звонкими. Сквозь ветки тополей с трепавшимися
остатками листьев сверкали яркие звезды.