Неточные совпадения
Вожеватов. А Непутевый
на острове остался?
И опять могло случиться, что первобытный, общий язык того и другого народа — у китайцев так и
остался китайским, а у японцев мог смешаться с языком quasi-малайцев или тех островитян, которых они застали
на Нипоне, Киузиу и других
островах и которые могли быть, пожалуй, и курильцы.
На глазомер
оставалось версты три, и нам следовало зайти за коралловый риф, кривой линией опоясывавший все видимое пространство главного, большого
острова.
Большие обнажения
на берегу моря к северу от реки Такемы состоят главным образом из лав и их туфов (биолитовый дацит), дальше тянутся полевошпатовые сланцевые породы и диорит. Тип берега кулисный. Действительно, мысы выступают один за другим наподобие кулис в театре. Вблизи берега нигде нет
островов. Около мысов, разрушенных морским прибоем, кое-где образовались береговые ворота. Впоследствии своды их обрушились,
остались только столбы — любимые места отдыха птиц.
Врач Добротворский, 25 лет назад служивший
на Южном Сахалине, [После него
остались две серьезные работы: «Южная часть
острова Сахалина» (извлечено из военно-медицинского отчета).
Уцелели только кое-какие постройки, уцелел Микрюков, десятка два анекдотов, да
остались еще цифры, не заслуживающие никакого доверия, так как ни одна канцелярия тогда не знала, сколько
на острове арестантов, сколько бежало, умерло и проч.
Интересно, что в то время, как сахалинские колонизаторы вот уже 35 лет сеют пшеницу
на тундре и проводят хорошие дороги к таким местам, где могут прозябать одни только низшие моллюски, самая теплая часть
острова, а именно южная часть западного побережья,
остается в совершенном пренебрежении.
Но в своих кочевьях, даже когда приходится предпринимать далекие путешествия
на материк, они
остаются верными
острову, и гиляк-сахалинец по языку и обычаям отличается от гиляка, живущего
на материке, быть может, не меньше, чем малоросс от москвича.
Нынешние чиновники сознаются, что если бы не страх перед физическими препятствиями, то, при разбросанности каторжных работ и слабости надзора,
на острове оставались бы только те, кому нравится здесь жить, то есть никто.
Сахалине брюшного тифа, хотя я обошел там все избы и бывал в лазаретах; некоторые врачи уверяли меня, что этой формы
на острове нет вовсе, и она
осталась у меня под большим сомнением.
Я был
на острове в каникулярное время, при мне занятий не было, и потому внутренняя жизнь здешних школ, вероятно, оригинальная и очень интересная,
осталась для меня неизвестной.
Вы не можете себе представить, с каким затруднением я наполняю эти страницы в виду спящего фельдъегеря в каком-нибудь чулане. Он мне обещает через несколько времени побывать у батюшки, прошу, чтобы это
осталось тайною, он видел Михаила два раза, расспросите его об нем. Не знаю, где вообразить себе Николая, умел ли он что-нибудь сделать. Я не делаю вопросов, ибо
на это нет ни места, ни времени. Из Шлиссельбургане было возможности никак следить, ибо солдаты в ужасной строгости и почти не сходят с
острова.
Один Базен
остался, и тот сидит
на каком-то
острове, [Писано до получения известия о бегстве Базена.
Единственным плодом от этой кипучей деятельности
остались только захватывающие воспоминания о том, что и как он, Перекрестов, ел в Яффе, в Сан-Франциско, в Шанхае, в Кадиксе, в Бостоне, в Каире, Биаррице, Ментоне,
на острове Уайте и т. д.
Он жадно наклонился к ней, но вода была соленая… Это уже было взморье, — два-три паруса виднелись между берегом и
островом. А там, где
остров кончался, — над линией воды тянулся чуть видный дымок парохода. Матвей упал
на землю,
на береговом откосе,
на самом краю американской земли, и жадными, воспаленными, сухими глазами смотрел туда, где за морем
осталась вся его жизнь. А дымок парохода тихонько таял, таял и, наконец, исчез…
Утро, еще не совсем проснулось море, в небе не отцвели розовые краски восхода, но уже прошли
остров Горгону — поросший лесом, суровый одинокий камень, с круглой серой башней
на вершине и толпою белых домиков у заснувшей воды. Несколько маленьких лодок стремительно проскользнули мимо бортов парохода, — это люди с
острова идут за сардинами. В памяти
остается мерный плеск длинных весел и тонкие фигуры рыбаков, — они гребут стоя и качаются, точно кланяясь солнцу.
Разумеется, молчать — самое лучшее. Но как молчать, когда булавки со всех сторон так и впиваются в вас? как молчать, ежели комнаты не топлены, ежели вы ежечасно рискуете
остаться в положении человека, выброшенного
на необитаемый
остров, ежели самые обыкновенные жизненные удобства ежеминутно грозят сделаться для вас недоступными?
Я, жена и новые мои родители
остались одни в пустом доме, как
на необитаемом
острове.
Восторженное внимание женщин раззудило его, и он стал врать о том, что где-то
на Васильевском
острове студенты готовили бомбы, и о том, как ему градоначальник поручил арестовать этих злоумышленников. А бомб там было — потом уж это оказалось — двенадцать тысяч штук. Если бы все это взорвалось, так не только что дома этого, а, пожалуй, и пол-Петербурга не
осталось бы…
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град
на острове стоит,
Каждый день идет там диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет
на берег пустой,
Расплеснется в скором беге —
И
останутся на бреге
Тридцать три богатыря,
В чешуе златой горя,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как
на подбор;
Старый дядька Черномор
С ними из моря выходит
И попарно их выводит,
Чтобы
остров тот хранить
И дозором обходить —
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
— Чего бояться-то? Мы, напримерно, их
на острову устигли, польшу эту самую. Человек с четыреста набралось конницы, а нас лазутчик провел… Ночь, дождь — ну, ни одного не
осталось живого. В темноте-то где разбирать, убил или не убил… Меня по голове здорово палашом хлопнули, два месяца в больнице вылежал.
Разве между обезьянами где-нибудь
на необитаемом
острову она еще
осталась, а между людьми что-то не видать ее.
Лет сорок тому назад в С.-Петербурге,
на Васильевском
острову, в Первой линии, жил-был содержатель мужского пансиона, который еще и до сих пор, вероятно, у многих
остался в свежей памяти, хотя дом, где пансион тот помещался, давно уже уступил место другому, нисколько не похожему
на прежний.
Упразднили регистратуру за ненадобностью и выпустили генералов
на волю.
Оставшись за штатом, поселились они в Петербурге, в Подьяческой улице,
на разных квартирах; имели каждый свою кухарку и получали пенсию. Только вдруг очутились
на необитаемом
острове, проснулись и видят: оба под одним одеялом лежат. Разумеется, сначала ничего не поняли и стали разговаривать, как будто ничего с ними и не случилось.
Во все время [жалкой] бесцветности пятидесятых годов г. Плещеев не появлялся в печати и таким образом спасся от необходимости бежать с своими героями
на необитаемый
остров и
остался в действительном мире мелких чиновников, учителей, художников, небольших помещиков, полусветских барынь и барышень и т. п.
24-го мая, опять-таки
на Гороховой улице, вспыхнул пожар в доме протоиерея Окунева, начавшийся в деревянном пустом сарае и окончившийся в каменных флигелях этого дома. Вслед за тем загорелось
на Васильевском
острове, но огонь вскоре прекращен. Причины этих двух пожаров
остались неизвестны.
Остались охотники
на ледяном
острову: ветер гонит их в море
на огромной льдине…
По другим версиям, люди эти были
на лодке, но во время тумана заблудились в море и попали
на остров Сахалин, где
остались навсегда.
По русской истории я не готовился ни одного дня
на Васильевском
острову. В Казани у профессора Иванова я прослушал целый курс, и не только прагматической истории, но и так называемой «пропедевтики», то есть науки об источниках вещных и письменных, и, должно быть, этого достаточно было, чтобы через пять с лишком лет кое-что да
осталось в памяти.
— Эта дача принадлежит одному старому отставному моряку, у которого был единственный сын, с год как женившийся. Они жили втроем
на Васильевском
острове, но домик их был им и тесен и мал. Старик купил здесь место и принялся строить гнездо своим любимцам — молодым супругам, да и для себя убежище
на последние года старости… Все уже было готово, устроено, последний гвоздь был вбит, последняя скобка ввинчена,
оставалось переезжать, как вдруг один за другим его сын, а за ним и сноха, заболевшие оспой, умирают.
За несколько дней до рокового открытия, сделанного Иваном Корнильевичем Алфимовым, что любимая девушка любит другого и, несмотря
на обвинения этого другого в позорном преступлении,
остается верна своему чувству, в другом конце Петербурга,
на дальней окраине Васильевского
острова происходило начало эпилога драмы, действующим лицом которого явилась действительно полюбившая молодого Алфимова девушка.
Он даже иногда
оставался ночевать
на Васильевском
острове, так как жил от дома Белоярцевых очень далеко,
на другом конце города, в сторожке Таврического сада, у сторожа Пахомыча.
Этот-то ночной свет и был причиной того, что
на Васильевском
острове все были убеждены, что «чародей» по ночам справляет «шабаш», почетным гостем
на котором бывает сам дьявол в образе ворона. Утверждали также, что патер Вацлав исчезает
на несколько дней из своей избушки, улетая из нее в образе филина. Бывавшие у патера Вацлава днем за лекарственными травами, по общему говору, имевшими чудодейственную силу от груди и живота, тоже
оставались под тяжелым впечатлением.
С кончиною Петра I многое начатое им
осталось неоконченным. Его преемники, Екатерина I и Петр II, ничего не сделали для Петербурга. Петр II думал даже столицу перевести снова в Москву, как размышлял это и сын Петра I — Алексей, так трагически окончивший свои дни. В непродолжительное царствование Петра II Петербург особенно запустел, и
на Васильевском
острове, который тогда называли Преображенским, многие каменные дома были брошены неоконченными и стояли без крыш и потолков.
— Мы, наша компания, — артистки и артисты… Мы ходили, бродили по
острову в ожидании дня… пришли
на место, где
оставалось сено, и вилы, и грабли… Одна французская актриса взяла грабли и говорит: «давайте уберем за этих бедных старичков», и все стали гресть и копнить, и скопнили. Но теперь мне — как православному — это очень неприятно, и я пришел просить вас разъяснить это кому нужно и не допустить до ложных толкований.