Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться
на такую честь», — он вдруг упал
на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь
отвечать моим
чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
Софья. Подумай же, как несчастно мое состояние! Я не могла и
на это глупое предложение
отвечать решительно. Чтоб избавиться от их грубости, чтоб иметь некоторую свободу, принуждена была я скрыть мое
чувство.
Он взглянул
на небо, надеясь найти там ту раковину, которою он любовался и которая олицетворяла для него весь ход мыслей и
чувств нынешней ночи.
На небе не было более ничего похожего
на раковину. Там, в недосягаемой вышине, совершилась уже таинственная перемена. Не было и следа раковины, и был ровный, расстилавшийся по целой половине неба ковер всё умельчающихся и умельчающихся барашков. Небо поголубело и просияло и с тою же нежностью, но и с тою же недосягаемостью
отвечало на его вопрошающий взгляд.
Знатная дама, чье лицо и фигура, казалось, могли
отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине с мальчиком, делалась простой мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь
на бумаге, — их сила в
чувстве, не в самих них.
— Нет, учусь… —
отвечал молодой человек, отчасти удивленный и особенным витиеватым тоном речи, и тем, что так прямо, в упор, обратились к нему. Несмотря
на недавнее мгновенное желание хотя какого бы ни было сообщества с людьми, он при первом, действительно обращенном к нему, слове вдруг ощутил свое обычное неприятное и раздражительное
чувство отвращения ко всякому чужому лицу, касавшемуся или хотевшему только прикоснуться к его личности.
Он заметил, что ругает толстяка механически и потому, что
на обиду
отвечают обидой. Но у него нет озлобления против Бердникова, осталось только
чувство легкой брезгливости.
Он возбуждал нехорошее
чувство тем, что не умел — я тогда думала: не хотел —
ответить мне ни
на один из моих вопросов.
А Миша постепенно вызывал
чувство неприязни к нему. Молчаливый, скромный юноша не давал явных поводов для неприязни, он быстро и аккуратно убирал комнаты, стирал пыль не хуже опытной и чистоплотной горничной, переписывал бумаги почти без ошибок, бегал в суд, в магазины,
на почту,
на вопросы
отвечал с предельной точностью. В свободные минуты сидел в прихожей
на стуле у окна, сгибаясь над книгой.
«Что я нашел, что потерял? — спросил он себя и
ответил: — Я приобрел, утратив
чувство тяготения к ней, но — исчезла некая надежда.
На что надеялся? Быть любовником ее?»
«Устроился и — конфузится, —
ответил Самгин этой тишине, впервые находя в себе благожелательное
чувство к брату. — Но — как запуган идеями русский интеллигент», — мысленно усмехнулся он. Думать о брате нечего было, все — ясно! В газете сердито писали о войне, Порт-Артуре, о расстройстве транспорта,
на шести столбцах фельетона кто-то восхищался стихами Бальмонта, цитировалось его стихотворение «Человечки...
Тушин опять покачал ель, но молчал. Он входил в положение Марка и понимал, какое
чувство горечи или бешенства должно волновать его, и потому не
отвечал злым
чувством на злобные выходки, сдерживая себя, а только тревожился тем, что Марк, из гордого упрямства, чтоб не быть принуждену уйти, или по остатку раздраженной страсти, еще сделает попытку написать или видеться и встревожит Веру. Ему хотелось положить совсем конец этим покушениям.
— «Нет, Иван Иванович, дайте мне (это она говорит) самой решить, могу ли я
отвечать вам таким же полным, глубоким
чувством, какое питаете вы ко мне. Дайте полгода, год срока, и тогда я скажу — или нет, или то да, какое…» Ах! какая духота у вас здесь! нельзя ли сквозного ветра? («не будет ли сочинять? кажется, довольно?» — подумал Райский и взглянул
на Полину Карповну).
— Это правда, — сказала она, — я ненавижу кокетство и не понимаю, как не скучно привлекать эти поклонения, когда не намерена и не можешь
отвечать на вызванное
чувство!..
Так как я решился молчать, то сделал ему, со всею сухостью, лишь два-три самых кратких вопроса; он
ответил на них ясно и точно, но совершенно без лишних слов и, что всего лучше, без лишних
чувств.
— Лиза, мог ли я подумать, что ты так обманешь меня! — воскликнул я вдруг, совсем даже не думая, что так начну, и не слезы
на этот раз, а почти злобное какое-то
чувство укололо вдруг мое сердце, так что я даже не ожидал того сам. Лиза покраснела, но не
ответила, только продолжала смотреть мне прямо в глаза.
— Право, не знаю, как вам
ответить на это, мой милый князь, — тонко усмехнулся Версилов. — Если я признаюсь вам, что и сам не умею
ответить, то это будет вернее. Великая мысль — это чаще всего
чувство, которое слишком иногда подолгу остается без определения. Знаю только, что это всегда было то, из чего истекала живая жизнь, то есть не умственная и не сочиненная, а, напротив, нескучная и веселая; так что высшая идея, из которой она истекает, решительно необходима, к всеобщей досаде разумеется.
На вопросы его, хорошо ли ей и не нужно ли ей чего, она
отвечала уклончиво, смущенно и с тем, как ему казалось, враждебным
чувством упрека, которое и прежде проявлялось в ней.
«А вдруг всё это я выдумал и не буду в силах жить этим: раскаюсь в том, что я поступил хорошо», сказал он себе и, не в силах
ответить на эти вопросы, он испытал такое
чувство тоски и отчаяния, какого он давно не испытывал. Не в силах разобраться в этих вопросах, он заснул тем тяжелым сном, которым он, бывало, засыпал после большого карточного проигрыша.
Они говорили о несправедливости власти, о страданиях несчастных, о бедности народа, но, в сущности, глаза их, смотревшие друг
на друга под шумок разговора, не переставая спрашивали: «можешь любить меня?», и
отвечали: «могу», и половое
чувство, принимая самые неожиданные и радужные формы, влекло их друг к другу.
— Помилуйте, Марья Степановна: я нарочно ехала предупредить вас, — не без
чувства собственного достоинства
отвечала Хиония Алексеевна, напрасно стараясь своими костлявыми руками затянуть корсет Верочки. — Ах, Верочка… Ведь это ужасно: у женщины прежде всего талия… Мужчины некоторые сначала
на талию посмотрят, а потом
на лицо.
Половодов охотно
отвечал на все вопросы милого дядюшки, но этот родственный обыск снова немного покоробил его, и он опять подозрительно посмотрел
на дядюшку; но прежнего смешного дядюшки для Половодова уже не существовало, а был другой, совершенно новый человек, который возбуждал в Половодове
чувство удивления и уважения.
На бледных, бескровных губах монашка показалась тонкая, молчальная улыбочка, не без хитрости в своем роде, но он ничего не
ответил, и слишком ясно было, что промолчал из
чувства собственного достоинства. Миусов еще больше наморщился.
— Я выпустила его, — сказала она, испугавшись и дико осматривая стены. — Что я стану теперь
отвечать мужу? Я пропала. Мне живой теперь остается зарыться в могилу! — и, зарыдав, почти упала она
на пень,
на котором сидел колодник. — Но я спасла душу, — сказала она тихо. — Я сделала богоугодное дело. Но муж мой… Я в первый раз обманула его. О, как страшно, как трудно будет мне перед ним говорить неправду. Кто-то идет! Это он! муж! — вскрикнула она отчаянно и без
чувств упала
на землю.
Кровь бросилась мне в голову. Я потупился и перестал
отвечать… В моей груди столпились и клокотали бесформенные
чувства, но я не умел их выразить и, может быть, расплакался бы или выбежал из класса, но меня поддержало сознание, что за мной — сочувствие товарищей. Не добившись продолжения молитвы, священник отпустил меня
на место. Когда я сел, мой сосед Кроль сказал...
Полуянов как-то совсем исчез из поля зрения всей родни. О нем не говорили и не вспоминали, как о покойнике, от которого рады были избавиться. Харитина время от времени получала от него письма, сначала
отвечала на них, а потом перестала даже распечатывать. В ней росло по отношению к нему какое-то особенно злобное
чувство. И находясь в ссылке, он все-таки связывал ее по рукам и по ногам.
Правда, иногда ему делалось совестно, что он по-настоящему не может
ответить на ее робкие ласки, но в нем накипало и крепло хорошее
чувство к ней.
Вот как выражает Белинский свою социальную утопию, свою новую веру: «И настанет время, — я горячо верю этому, настанет время, когда никого не будут жечь, никому не будут рубить головы, когда преступник, как милости и спасения, будет молить себе конца, и не будет ему казни, но жизнь останется ему в казнь, как теперь смерть; когда не будет бессмысленных форм и обрядов, не будет договоров и условий
на чувства, не будет долга и обязанностей, и воля будет уступать не воле, а одной любви; когда не будет мужей и жен, а будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: „я люблю другого“, любовник
ответит: „я не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю жизнь, но ступай к тому, кого ты любишь“, и не примет ее жертвы, если по великодушию она захочет остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: хочу милости, а не жертв…
Аглая Ивановна вспыхнула и, верьте не верьте, немножко даже потерялась, оттого ли, что я тут был, или просто увидав Гаврилу Ардалионовича, потому что уж ведь слишком хорош, но только вся вспыхнула и дело кончила в одну секунду, очень смешно: привстала,
ответила на поклон Гаврилы Ардалионовича,
на заигрывающую улыбку Варвары Ардалионовны и вдруг отрезала: «Я только затем, чтобы вам выразить лично мое удовольствие за ваши искренние и дружелюбные
чувства, и если буду в них нуждаться, то, поверьте…».
На вызов
ответили все и подтвердили мамашины
чувства.
Лиза хотела
ответить Лаврецкому — и ни слова не вымолвила, не оттого, что она решилась «спешить»; но оттого, что сердце у ней слишком сильно билось и
чувство, похожее
на страх, захватило дыхание.
— Сейчас, maman, —
отвечала Лиза и пошла к ней, а Лаврецкий остался
на своей раките. «Я говорю с ней, словно я не отживший человек», — думал он. Уходя, Лиза повесила свою шляпу
на ветку; с странным, почти нежным
чувством посмотрел Лаврецкий
на эту шляпу,
на ее длинные, немного помятые ленты. Лиза скоро к нему вернулась и опять стала
на плот.
Пока она думала и надеялась, что Вихров
ответит ей
на ее
чувство, — она любила его до страсти, сентиментальничала, способна была, пожалуй, наделать глупостей и неосторожных шагов; но как только услыхала, что он любит другую, то сейчас же поспешила выкинуть из головы все мечтания, все надежды, — и у нее уже остались только маленькая боль и тоска в сердце, как будто бы там что-то такое грызло и вертело.
— Но ведь это логически выходит из всех твоих заявлений! Подумай только: тебя спрашивают, имеет ли право француз любить свое отечество? а ты
отвечаешь:"Нет, не имеет, потому что он приобрел привычку анализировать свои
чувства, развешивать их
на унцы и граны; а вот чебоксарец — тот имеет, потому что он ничего не анализирует, а просто идет в огонь и в воду!"Стало быть, по-твоему, для патриотизма нет лучшего помещения, как невежественный и полудикий чебоксарец, который и границ-то своего отечества не знает!
Тщетно старался он втолковать старухе, что такое государство и почему
чувство государственности должно иметь верх над
чувством индивидуализма, — почтенная женщина
на все его толкования
отвечала одними и теми же словами...
— Да, мы хотим огорчить вас и… уезжаем, — с деланным смехом
ответила Нина Леонтьевна. — Не правда ли, это убьет вас наповал? Ха-ха… Бедняжки!.. Оставлю генерала
на ваше попечение, Прейн, а то, пожалуй, с горя он наделает бог знает что. Впрочем, виновата! генерал высказывал здесь такие рыцарские
чувства, которые не должны остаться без награды…
— Можно! —
ответил хохол, поднимаясь. Крепко обнявшись, они
на секунду замерли — два тела — одна душа, горячо горевшая
чувством дружбы.
Она, видимо, гордилась своим сыном, быть может, не понимая своего
чувства, но ее
чувство было знакомо матери, и она
ответила на ее слова доброй улыбкой, тихими словами...
Может быть, ему было только любопытно сначала; впоследствии нерешительность его исчезла, и он, с таким же простым, прямым
чувством, как и я, принимал мою привязанность к нему, мои приветливые слова, мое внимание и
отвечал на все это тем же вниманием, так же дружелюбно и приветливо, как искренний друг мой, как родной брат мой.
— Говорят, —
отвечал он, — что роль трудна и что Юлия любит Ромео, а выражать это
чувство на подмостках неприлично.
— Не лучше вас: друг друга стоим! —
отвечал Калинович, и вообще заметно было, что вместо ожидаемого сближения с губернатором он целый вечер намеревался любезничать с хозяйкою; но из дома принесли ему записку, при чтении которой заметное
чувство удовольствия показалось
на лице его.
Младший не
отвечал ни слова. Вопрос брата показался ему сомнением в его честности. Досада
на самого себя, стыд в поступке, который мог подавать такие подозрения, и оскорбление от брата, которого он так любил, произвели в его впечатлительной натуре такое сильное, болезненное
чувство, что он ничего не
отвечал, чувствуя, что не в состоянии будет удержаться от слезливых звуков, которые подступали ему к горлу. Он взял не глядя деньги и пошел к товарищам.
— А разве от нее зависело полюбить графа? Сам же твердил, что не надо стеснять порывов
чувства, а как дело дошло до самого, так зачем полюбила! Зачем такой-то умер, такая-то с ума сошла? — как
отвечать на такие вопросы? Любовь должна же кончиться когда-нибудь: она не может продолжаться век.
Дмитрий ничего не сказал мне, видимо, недовольный тем, что
на его признание, которое, вероятно, стоило ему труда, я
отвечал, обращая его внимание
на природу, к которой он вообще был хладнокровен. Природа действовала
на него совсем иначе, чем
на меня; она действовала
на него не столько красотой, сколько занимательностью; он любил ее более умом, чем
чувством.
— Это не от меня, как знаете; когда скажут, — пробормотал он, как бы несколько тяготясь вопросом, но в то же время с видимою готовностию
отвечать на все другие вопросы.
На Ставрогина он смотрел, не отрываясь, своими черными глазами без блеску, с каким-то спокойным, но добрым и приветливым
чувством.
Катрин довольно долго ждала его и переживала мучительнейшие минуты. «Что, если ей придется всю жизнь так жить с мужем?» — думалось ей, она любит его до сумасшествия, а он ее не любит нисколько и, кроме того, обманывает
на каждом шагу. «Неужели же, — спрашивала себя далее Катрин, — это
чувство будет в ней продолжаться вечно?» — «Будет!» —
ответила было она
на первых порах себе. «Нет, — отвергнула затем, — это невозможно, иначе я не перенесу и умру!»
— Не то что башмак, я не так выразился, — объяснил доктор. — Я хотел сказать, что вы могли остаться для нее добрым благотворителем, каким вы и были. Людмилы я совершенно не знал, но из того, что она не
ответила на ваше
чувство, я ее невысоко понимаю; Сусанна же
ответит вам
на толчок ваш в ее сердце, и скажу даже, — я тоже, как и вы, считаю невозможным скрывать перед вами, — скажу, что она пламенно желает быть женой вашей и масонкой, — это мне, не дальше как
на днях, сказала gnadige Frau.
Вы когда-то говорили мне, что для меня способны пожертвовать многим, — Вы не лгали это, — я верил Вам, и если, не скрою того, не вполне
отвечал Вашему
чувству, то потому, что мы слишком родственные натуры, слишком похожи один
на другого, — нам нечем дополнять друг друга; но теперь все это изменилось; мы, кажется, можем остаться друзьями, и я хочу подать Вам первый руку: я слышал, что Вы находитесь в близких, сердечных отношениях с Тулузовым; нисколько не укоряю Вас в этом и даже не считаю вправе себя это делать, а только советую Вам опасаться этого господина; я не думаю, чтобы он был искренен с Вами: я сам испытал его дружбу и недружбу и знаю, что первая гораздо слабее последней.
Но никто не
ответил на вопрос, и Глумов возвратил нас к
чувству действительности, сказав...
Но такою гордою и независимою она бывала только наедине. Страх не совсем еще выпарился огнем ласк из ее сердца, и всякий раз при виде людей, при их приближении, она терялась и ждала побоев. И долго еще всякая ласка казалась ей неожиданностью, чудом, которого она не могла понять и
на которое она не могла
ответить. Она не умела ласкаться. Другие собаки умеют становиться
на задние лапки, тереться у ног и даже улыбаться, и тем выражают свои
чувства, но она не умела.
Я даже и взглянуть
на него не мог без этого
чувства; а почему жаль — я бы сам не мог
ответить.