Неточные совпадения
А что сказать? Сделать суровую мину, посмотреть на него гордо или даже вовсе не посмотреть, а надменно и сухо заметить, что она «никак не ожидала от него такого поступка:
за кого он ее считает, что позволил себе такую дерзость?..». Так Сонечка в мазурке
отвечала какому-то корнету, хотя сама из всех
сил хлопотала, чтоб вскружить ему голову.
Угадывая законы явления, он думал, что уничтожил и неведомую
силу, давшую эти законы, только тем, что отвергал ее,
за неимением приемов и свойств ума, чтобы уразуметь ее. Закрывал доступ в вечность и к бессмертию всем религиозным и философским упованиям, разрушая, младенческими химическими или физическими опытами, и вечность, и бессмертие, думая своей детской тросточкой, как рычагом, шевелить дальние миры и заставляя всю вселенную
отвечать отрицательно на религиозные надежды и стремления «отживших» людей.
— А если я сознаю, что у меня не хватает
силы для такой деятельности, зачем же мне браться
за непосильную задачу, —
отвечал Привалов. — Да притом я вообще против насильственного культивирования промышленности. Если разобрать, так такая система, кроме зла, нам ничего не принесла.
Встарь бывала, как теперь в Турции, патриархальная, династическая любовь между помещиками и дворовыми. Нынче нет больше на Руси усердных слуг, преданных роду и племени своих господ. И это понятно. Помещик не верит в свою власть, не думает, что он будет
отвечать за своих людей на Страшном судилище Христовом, а пользуется ею из выгоды. Слуга не верит в свою подчиненность и выносит насилие не как кару божию, не как искус, — а просто оттого, что он беззащитен;
сила солому ломит.
Если и сенаторов подкупят
сила и деньги, — это дело их совести, и когда-нибудь они
ответят за это, если не перед царем, то перед богом…
Но если это так трудно и совершенно даже невозможно понять, то неужели я буду
отвечать за то, что не в
силах был осмыслить непостижимое?
— Чему быть, того не миновать! — весело
ответил Акинфий Назарыч. — Ну пошумит старик, покажет пыль — и весь тут… Не всякое лыко в строку. Мало ли наши кержанки
за православных убегом идут? Тут, брат,
силой ничего не поделаешь. Не те времена, Яков Родионыч. Рассудите вы сами…
Личные симпатии Райнера влекли его к социалистам. Их теория сильно
отвечала его поэтическим стремлениям. Поборников национальной независимости он уважал
за проявляемые ими
силу и настойчивость и даже желал им успеха; но к их планам не лежало его сердце. Никакого обособления он не признавал нужным при разделе естественных прав человеческого рода.
И французский язык, и что я большая дура, и что содержательница нашего пансиона нерадивая, глупая женщина; что она об нашей нравственности не заботится; что батюшка службы себе до сих пор не может найти и что грамматика Ломонда скверная грамматика, а Запольского гораздо лучше; что на меня денег много бросили по-пустому; что я, видно, бесчувственная, каменная, — одним словом, я, бедная, из всех
сил билась, твердя разговоры и вокабулы, а во всем была виновата,
за все
отвечала!
— Нет, подниму, —
отвечал Кадников и, взяв кресло
за ножку, напрягся, сколько
силы достало, покраснел, как вареный рак, и приподнял, но не сдержал: кресло покачнулось так, что он едва остановил его, уперев в стену над самой почти головой Калиновича.
— Никак нет-с! —
отвечал отрывисто капитан и, взяв фуражку, но позабыв трубку и кисет, пошел. Дианка тоже поднялась было
за ним и, желая приласкаться, загородила ему дорогу в дверях. Капитан вдруг толкнул ее ногою в бок с такой
силой, что она привскочила, завизжала и, поджав хвост, спряталась под стул.
— Вы теперь несколько дней должны остаться во Франкфурте, — сказала ему Джемма, — куда вам спешить? Веселей в другом городе не будет. — Она помолчала. — Право, не будет, — прибавила она и улыбнулась. Санин ничего не
отвечал и подумал, что в
силу пустоты своего кошелька ему поневоле придется остаться во Франкфурте, пока не придет ответ от одного берлинского приятеля, к которому он собирался обратиться
за деньгами.
Остальные дни Аннинька провела в величайшей ажитации. Ей хотелось уехать из Головлева немедленно, сейчас же, но дядя на все ее порывания
отвечал шуточками, которые, несмотря на добродушный тон, скрывали
за собой такое дурацкое упорство, какого никакая человеческая
сила сломить не в состоянии.
— Так оставь меня! Вот видишь ли, Елена, когда я сделался болен, я не тотчас лишился сознания; я знал, что я на краю гибели; даже в жару, в бреду я понимал, я смутно чувствовал, что это смерть ко мне идет, я прощался с жизнью, с тобой, со всем, я расставался с надеждой… И вдруг это возрождение, этот свет после тьмы, ты… ты… возле меня, у меня… твой голос, твое дыхание… Это свыше
сил моих! Я чувствую, что я люблю тебя страстно, я слышу, что ты сама называешь себя моею, я ни
за что не
отвечаю… Уйди!
«Ему сказали на это, что
за всё, что человек берет, он платит собой: своим умом и
силой, иногда — жизнью. А он
отвечал, что он хочет сохранить себя целым.
Я
отвечаю, что он-то прав и что я действительно с удовольствием возьмусь
за поручаемое мне дело и сделаю все, что в
силах, но только жалею, что очень мало знаю условия теперешнего сельского быта в России, и добавил, что большой пользы надо бы ожидать лишь от таких людей, как он и другие, на глазах которых начались и совершаются все нынешние реформы.
Бедная Ариша тряслась всем телом и ничего не
отвечала, но, когда Гордей Евстратыч хотел ее притянуть к себе, она с неестественной
силой вырвалась из его рук и бросилась к дверям. Старик одним прыжком догнал ее и, схватив
за плечи точно железными клещами, прибавил...
— Вы спрашивали меня, — продолжала она с новой
силой, — что я
ответила моей матери, когда она объявила мне, что скорее согласится на мою смерть, чем на брак мой с вами: я ей
ответила, что скорее умру, чем выйду
за другого замуж… А вы говорите: покориться! Стало быть, она была права: вы точно, от нечего делать, от скуки, пошутили со мной…
На все ласковые убеждения моей матери, что разлучаться друзьям не надобно, а лучше жить вместе и помогать друг другу в исполнении таких святых обязанностей, — Григорий Иваныч очень твердо
отвечал, что считает эту обязанность слишком важною и тяжелою, что ответственность
за воспитание молодых людей если не перед родителями их, то перед самим собою ему не под
силу и мешает заниматься наукой, в которой он сам еще ученик.
Пришла Варвара с дружками к пуньке, отперла замок, но, как опытная сваха, не отворила сразу дверь, а постучала в нее рукой и окликнула молодых. Ответа не было. Варвара постучала в другой раз, — ответа опять нет. «Стучи крепче!» — сказал Варваре дружко. Та застучала из всей
силы, но снова никто ничего не
ответил. «Что
за лихо!» — промолвила Варвара.
— Кажется, что еще, покамест… того-с… ничего нет покамест-с. — Остафьев
отвечал с расстановкой, тоже, как и господин Голядкин, наблюдая немного таинственный вид, подергивая немного бровями, смотря в землю, стараясь попасть в надлежащий тон и, одним словом, всеми
силами стараясь наработать обещанное, потому что данное он уже считал
за собою и окончательно приобретенным.
— Нет, вы уж, пожалуйста, ничего не надейтесь, — уклончиво
отвечал бесчувственный неприятель господина Голядкина, стоя одною ногою на одной ступеньке дрожек, а другою изо всех
сил порываясь попасть на другую сторону экипажа, тщетно махая ею по воздуху, стараясь сохранить экилибр и вместе с тем стараясь всеми
силами отцепить шинель свою от господина Голядкина-старшего,
за которую тот, с своей стороны, уцепился всеми данными ему природою средствами.
— Да оно и не падало бы, если бы вы не сунулись с своим рублем, —
отвечал Ничипоренко, внезапно почувствовавший
за собою
силу положения.
На эти слова герой мой ничего не
отвечал, но снова встал перед хозяйкой на колени, первоначально расцеловал ее руку и потом вдруг совершенно неожиданно обхватил ее
за талию и обхватил весьма дерзко и совершенно неприлично, Варвара Александровна вся вспыхнула и хотела было вырваться; но Хозаров держал крепко, гнев овладел молодою женщиною: с несвойственною ей
силою, она вырвала свою руку и ударила дерзкого безумца по щеке.
— Есть у меня один хороший человек в горном департаменте, — я его и определил туда, когда сам был в
силе. Завернул он ко мне вечерком и говорит: «Андреи Ильич, еще ваше время не ушло… Придут и сами поклонятся». А я говорю ему: «Пожалуй, уж я стар… Не стало прежней
силы!» — «Что вы, говорит, Андрей Ильич, да вы еще
за двоих молодых
ответите, а главное — рука у вас твердая!» Хе-хе… Ведь твердая у меня рука, Тарас Ермилыч?.. Куда им, нынешним фендрикам… Распустили всё, сами себе яму копают.
Катерина что-то
отвечала ему, но Ордынов не расслышал, что именно: старик не дал ей кончить; он схватил ее
за руку, как бы не в
силах более сдержать всего, что теснилось в груди его. Лицо его было бледно; глаза то мутились, то вспыхивали ярким огнем; побелевшие губы дрожали, и неровным, смятенным голосом, в котором сверкал минутами какой-то странный восторг, он сказал ей...
Я протянул ему ствол ружья, держась сам одной рукой
за приклад, а другой
за несколько зажатых вместе ветвей ближнего куста. Мне было не под
силу вытянуть его. «Ложись! Ползи!» — закричал я с отчаянием. И он тоже
ответил мне высоким звериным визгом, который я с ужасом буду вспоминать до самой смерти. Он не мог выбраться. Я слышал, как он шлепал руками по грязи, при блеске молний я видел его голову все ниже и ниже у своих ног и эти глаза… глаза… Я не мог оторваться от них…
Они не страдали
за меня, когда я в слезах порою целовал их ноги, радостно зная в сердце своем, какою
силой любви они мне
ответят.
— Домового закармливать, — бойко
отвечала красивая, пышущая здоровьем и
силой Марьюшка, головщица правого клироса, после Фленушки первая баловница всей обители. На руках ее носили и старые матери и молодые белицы
за чудный голос. Подобного ему не было по всем скитам керженским, чернораменским.
— Как возможно, любезненькой ты мой!.. Как возможно, чтобы весь монастырь про такую вещь знал?.. —
отвечал отец Михаил. — В огласку таких делов пускать не годится… Слух-то по скиту ходит, много болтают, да пустые речи пустыми завсегда и остаются. Видят песок, а
силы его не знают, не умеют, как
за него взяться… Пробовали, как Силантий же, в горшке топить; ну, известно, ничего не вышло; после того сами же на смех стали поднимать, кто по лесу золотой песок собирает.
Естественно, когда на обиду
отвечают хитростью и
силой, когда обида влечет
за собою борьбу, которая самого обидчика ставит в положение обиженного. Если бы Ефрем поступил по-человечески, то есть обиделся, полез бы драться и жаловаться, если бы мировой присудил в тюрьму или решил: «доказательств нет», Кузьма успокоился бы; но теперь, идя
за телегой, он имел вид человека, которому чего-то недостает.
— Нет, так, из жалости привезла его, — быстро
ответила женщина, видимо не любившая молчать. — Иду по пришпехту, вижу — мальчонка на тумбе сидит и плачет. «Чего ты?» Тряпичник он, третий день болеет; стал хозяину говорить, тот его
за волосья оттаскал и выгнал на работу. А где ему работать! Идти
сил нету! Сидит и плачет; а на воле-то сиверко, снег идет, совсем закоченел… Что ж ему, пропадать, что ли?
— Не ведаю
за собой ничего, — сказала она, собрав
силы, — но о чем спросишь, господин, на все готова
отвечать. («Лишь бы не о Мариорице, — думала она, — о! об этой не заставит меня сказать полслова и то, что вижу в боковой комнате».)
Мариула не в
силах отвечать, только стонет; хватается
за его рукав, крепко, судорожно сжимает его и, готовая упасть от нестерпимой боли, виснет на нем. При свете месяца цыган всматривается в лицо своей куконы и каменеет от ужаса. Он не сомневается более: несчастная мать изуродовала себя крепкою водкой.
— А
за тем, видно, и дело, —
отвечает, — что я не Моисей, что я, владыко, робок и свою силу-меру знаю: из Египта-то языческого я вывесть — выведу, а Чермного моря не рассеку и из степи не выведу, и воздвигну простые сердца на ропот к преобиде духа святого.
Нефора послала
за ним второго посла и велела ему обещать Зенону такую плату, какую сам он захочет, но Зенон
ответил послу: «Скажи твоей госпоже, что я работаю, сколько могу, и сверх
силы моей не принимаю заказов.
Никон ничего не
ответил, и Семен, не обижаясь, весело продолжал копать.
За полгода жизни у Ивана Порфирыча он стал гладкий и круглый, как свежий огурец, и легкая работа не могла взять всех его
сил и внимания; он быстро долбил, подкапывал и бросал, и с ловкостью и быстротой подбирающей зерна курицы собирал рассеянные крупинки золотистого песку, шевеля лопатой, как широким и ловким языком. Но яма, из которой еще накануне брали песок, истощилась, и Семен решительно плюнул в нее.
А он, вместо того чтобы по своему обычаю шутить моими словами: «опробуем перо и чорнила — що в iому
за сила!», с грустью мне
отвечает...