Неточные совпадения
То есть не припомню я вам всех его слов, только я тут
прослезилась, потому вижу, и у Оли вздрогнули от благодарности губки: «Если и принимаю, — отвечает она ему, — то потому, что доверяюсь честному и гуманному человеку, который бы мог быть моим
отцом»…
Одним утром является ко мне дьячок, молодой долговязый малый, по-женски зачесанный, с своей молодой женой, покрытой веснушками; оба они были в сильном волнении, оба говорили вместе, оба
прослезились и отерли слезы в одно время. Дьячок каким-то сплюснутым дискантом, супруга его, страшно картавя, рассказывали в обгонки, что на днях у них украли часы и шкатулку, в которой было рублей пятьдесят денег, что жена дьячка нашла «воя» и что этот «вой» не кто иной, как честнейший богомолец наш и во Христе
отец Иоанн.
Его призвал министр и говорил, как нежный
отец, так трогательно и так хорошо, что экзекутор, случившийся при этом,
прослезился, несмотря на то, что его нелегко было тронуть, что знали все сторожа, служившие под его начальством, — и это не помогло.
Но, сознаюсь, вполне сознаюсь, не мог бы я изобразить всего торжества — той минуты, когда сама царица праздника, Клара Олсуфьевна, краснея, как вешняя роза, румянцем блаженства и стыдливости, от полноты чувств упала в объятия нежной матери, как
прослезилась нежная мать и как зарыдал при сем случае сам
отец, маститый старец и статский советник Олсуфий Иванович, лишившийся употребления ног на долговременной службе и вознагражденный судьбою за таковое усердие капитальцем, домком, деревеньками и красавицей дочерью, — зарыдал, как ребенок, и провозгласил сквозь слезы, что его превосходительство благодетельный человек.
Смутно помнил Иван Максимович, как пришла в Холодню весть, что скончалась «матушка Екатерина Алексеевна», как
отец его побледнел и
прослезился при этой вести, как в городе все ходили, повеся нос.
Имя Аракчеева, действительно, имело еще значение громового удара для людей с нечистою совестью — у Евгения Николаевича разом выскочил его продолжительный хмелевой угар, он так любезно принял станционного смотрителя и прикинулся таким огорченным мужем и
отцом, что старик совершенно размяк, даже
прослезился и по возвращении домой сказал жене...
А
отец Прокоп покивал головою и
прослезился, и потом отер ладонями оба глаза и сказал томно...
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех
прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, чтó было и в Анисье, и в
отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.