Неточные совпадения
Клим видел, что обилие имен и книг, никому, кроме Дмитрия, не знакомых, смущает всех, что
к рассказам Нехаевой о
литературе относятся недоверчиво, несерьезно и это обижает девушку. Было немножко жалко ее. А Туробоев, враг пророков, намеренно безжалостно пытался погасить ее восторги, говоря...
Легальное богословие, легальная мораль, легальное общественное мнение всегда в этом вопросе
относились враждебно
к литературе и с трудом ее терпели.
Так как это отчасти совпало с религиозной полемикой, то сначала я
к этой
литературе отнесся скептически.
Французы сами жалуются на упадок драматической
литературы, и эти жалобы, в существе, безусловно справедливы, но для иностранца не столько важно то, что представляется на сцене, как то, как представляется, и в особенности, как
относится к представляемому публика.
— Вы очень строго
относитесь к современной
литературе. Но пишутся же теперь и хорошие книги.
Многое потому только кажется нам преувеличением, что мы без должного внимания
относимся к тому, что делается вокруг нас. Действительность слишком примелькалась нам, да и мы сами как-то отвыкли отдавать себе отчет даже в тех наблюдениях, которые мы несомненно делаем. Поэтому, когда
литература называет вещи не совсем теми именами, с которыми мы привыкли встречаться в обыденной жизни, нам думается уже, что это небывальщина.
Прислуга давно уже выделила нас из остальной, случайной публики и
относилась к нам по-родственному, чему немало способствовало и то, что в глазах этого трактирного человечества мы являлись представителями
литературы.
— Вот что, молодой человек, — советовал полковник, интересовавшийся моей работой, — я давно болтаюсь около
литературы и выработал свою мерку для каждой новой вещи. Возьмите страницу и сосчитайте сколько раз встречаются слова «был» и «который». Ведь в языке — весь автор, а эти два словечка рельефно показывают, какой запас слов в распоряжении данного автора. Языку, конечно, нельзя выучиться, но нужно
относиться к нему с крайней осторожностью. Нужна строгая школа, то, что у спортсменов называется тренировкой.
Русская барская
литература относилась всегда
к дьячку с самым обидным презрением, как
к чему-то до последней степени неприличному, жалкому и ненужному, чему не должно быть места на земном шаре.
Освежающим дождем падали на сердце мое речи народопоклонников, и очень помогла мне наивная
литература о мрачном житии деревни, о великомученике-мужике. Я почувствовал, что, только очень крепко, очень страстно любя человека, можно почерпнуть в этой любви необходимую силу для того, чтоб найти и понять смысл жизни. Я перестал думать о себе и начал внимательнее
относиться к людям.
(47) См. Старчевского «
Литература русской истории до Карамзина», стр. 218. В биографии Чеботарева, в «Словаре проф. Моск. унив.», г. Соловьев говорит неопределенно: в это время Чеботарев занимался выписками из летописей. По ходу его изложения это может
относиться к 1782–1790 годам. Промежуток довольно значительный.
Эти свидетельства нужно разделить на два рода: одни
относятся к тем, которые не хотели знать
литературы и науки, другие —
к тем, которые сами пускались в писательство, но тоже умели доказывать свое невежество.
В следующей статье мы укажем некоторые подробности того, каким образом до сих пор умела
литература наша
отнестись к вопросам, заданным ей жизнью. Теперь же пока представим читателям только «resume» прекрасных мыслей, в последнее время постоянно высказывавшихся в нашей
литературе. Вот каковы были эти мысли и вот как они высказывались...
С другой стороны — и публика, которая прочтет нашу статью, не должна, нам кажется, вывести из нее слишком дурного заключения для
литературы. Не много надо проницательности, чтобы понять, что все наше недовольство
относится не столько
к литературе, сколько
к самому обществу. Мы решительно не намерены противоречить, ежели кто-нибудь из литераторов захочет предложить возражения и ограничения наших мнений, например, в таком виде...
«Но зачем же, — еще скажут нам, — клепать на
литературу, относя
к ней то, что
относится совсем
к другим явлениям русской жизни?
Призыв этот будет
относиться не
к одной
литературе, а и
к целому обществу.
Мы называли только те статьи, которые мы могли припомнить и которые
относятся к частным явлениям
литературы.
Все эти проделки мало коснулись г. Плещеева, так как начало его литературной деятельности
относится к сороковым годам, — когда была в ходу
литература Горемык, Бедных людей, Петербургских вершин и углов, — и возобновилась она только в последние годы, когда во всей силе процветало обличительное направление.
Спенсер о парижских позитивистах меня совсем не расспрашивал, не говорил и о лондонских верующих. Свой позитивизм он считал вполне самобытным и свою систему наук ставил, кажется, выше контовской. Мои парижские единомышленники
относились к нему, конечно, с оговорками, но признавали в нем огромный обобщающийум — первый в ту эпоху во всей философской
литературе. Не обмолвился Спенсер ничем и о немцах, о тогдашних профессорах философии, и в лагере метафизиков, и в лагере сторонников механической теории мира.
«Неделя» была еженедельная общественно-политическая газета, и при ней ежемесячно — книжка беллетристики. Газета была очень распространена, особенно в провинции. Редактором ее был Павел Александрович Гайдебуров. Он очень внимательно
относился к начинающим авторам, вывел в
литературу целый ряд молодых писателей.
— Они совсем не загадочные, мой друг, — ответил доктор, — когда я узнал из истории
литературы, что гений Шекспира был оценен его соотечественниками лишь два века спустя после его смерти, когда я читал о страданиях и лишениях великих людей: Гомера, Данте, Торквато-Тассо, Велисария, Овидия, умершего в изгнании, Мильтиада, окончившего свои дни в темнице, и всех других, которых я не перечисляю — я сам тоже подумал, что слава — это дым, и был готов
относиться к ней с таким же, как ты, презрением…
Получались решительно все толстые журналы: Киселевы были очень чутки ко всему, что
относилось к искусству и
литературе; В. П. Бегичев так и сыпал воспоминаниями, знаменитый в свое время тенор М. П.