Неточные совпадения
— Красота более всего необходима нам, когда мы приближаемся
к женщине, как
животное к животному. В этой области
отношений красота возникла из чувства стыда, из нежелания человека быть похожим на козла, на кролика.
Аристотель говорит в своей, во многих
отношениях замечательной, «Политике»: «Человек есть естественно
животное политическое, предназначенное
к жизни в обществе, и тот, кто по своей природе не является частью какого-либо государства, есть существо деградированное или превосходящее человека».
Его
отношения к ней ограничиваются
животными побуждениями и потехой своего самодурства.
Для покорения христианству диких народов, которые нас не трогают и на угнетение которых мы ничем не вызваны, мы, вместо того чтобы прежде всего оставить их в покое, а в случае необходимости или желания сближения с ними воздействовать на них только христианским
к ним
отношением, христианским учением, доказанным истинными христианскими делами терпения, смирения, воздержания, чистоты, братства, любви, мы, вместо этого, начинаем с того, что, устраивая среди них новые рынки для нашей торговли, имеющие целью одну нашу выгоду, захватываем их землю, т. е. грабим их, продаем им вино, табак, опиум, т. е. развращаем их и устанавливаем среди них наши порядки, обучаем их насилию и всем приемам его, т. е. следованию одному
животному закону борьбы, ниже которого не может спуститься человек, делаем всё то, что нужно для того, чтобы скрыть от них всё, что есть в нас христианского.
Селится он большею частию где-нибудь в неприступном углу, как будто таится в нем даже от дневного света, и уж если заберется
к себе, то так и прирастет
к своему углу, как улитка, или по крайней мере он очень похож в этом
отношении на то занимательное
животное, которое и
животное и дом вместе, которое называется черепахой.
Мальчик этот был представителем той особенности, которая нередко встречается между людьми: он готов был явиться резким и даже беспощадным по
отношению к человеку, но питал глубокую нежность
к беззащитным
животным. Бедер воспитывался в Лифляндии, в Биркенруэ, и при первой резкой выходке мальчика Буйницкий не упускал воскликнуть: «Каков! Каков! Это у них в Биркенруэ этому учат! Нет, его так оставить нельзя; man muss ihn ummachen».
Характер
отношений Кувалды и учителя
к улице точно определился следующим примером. Однажды в трактире обсуждалось постановление городской думы, коим обыватели Въезжей улицы обязывались: рытвины и промоины в своей улице засыпать, но навоза и трупов домашних
животных для сей цели не употреблять, а применять
к делу только щебень и мусор с мест постройки каких-либо зданий.
Некоторые из них пытаются поставить вопрос на принципиальную почву; таков, например, английский вивисекционист Генри Солт, автор сочинения «Права
животных в их
отношении к социальному прогрессу».
Такая сантиментальность по
отношению к низшим
животным смешна?
Чуть двигающийся столетний старичок, с слезящимися глазами, шамкает только одни и одни три слова: любите друг друга! В таком человеке существование
животное чуть брезжится, оно всё съедено новым
отношением к миру, новым живым существом, не умещающимся уже в существовании плотского человека.
Эта смерть жертвенного
животного, с пролитием его крови, имела прямое преобразовательное значение в
отношении к Голгофской жертве, как это и разъяснено ап. Павлом.
В
отношении Толстого
к своему роману замечается та же рассудочная узость и мертвенность, как в его
отношении, например,
к «Крейцеровой сонате». Каждая строка «Сонаты» кричит о глубоком и легкомысленном поругании человеком серьезного и светлого таинства любви. Сам же Толстой уверен, что показал в «Сонате» как раз противоположное — что сама любовь есть «унизительное для человека
животное состояние», есть его «падение».
Эта незаменимость есть не только в
отношении к людям, но и
к животным.
Это значит, что не только в
отношении к людям, но и
к животным,
к растениям и даже
к вещам должно утверждать вечное онтологическое начало.
Всё, что знает человек о внешнем мире, он знает только потому, что знает себя и в себе находит три различные
отношения к миру: одно
отношение своего разумного сознания, другое
отношение своего
животного и третье
отношение вещества, входящего в тело его
животного. Он знает в себе эти три различные
отношения и потому всё, что он видит в мире, располагается перед ним всегда в перспективе трех отдельных друг от друга планов: 1) разумные существа; 2) животныя и растения и 3) неживое вещество.
Истинная жизнь человека, проявляющаяся в
отношении его разумного сознания
к его
животной личности, начинается только тогда, когда начинается отрицание блага
животной личности. Отрицание же блага
животной личности начинается тогда, когда пробуждается разумное сознание.
Если оно в том, что ты так ешь, пьешь, плодишься, строишь жилища, одеваешься, так или иначе относишься
к другим людям и
животным, то ведь всё это есть
отношение всякого человека, как рассуждающего
животного,
к жизни, и это
отношение пропасть никак не может; таких было, и есть, и будет миллионы, и порода их сохранится наверное так же несомненно, как каждая частица материи.
Боязнь потери того, что одно есть, происходит только от того, что жизнь представляется человеку нетолько в одном известном ему, но невидимом, особенном
отношении его разумного сознания
к миру, но и в двух неизвестных ему, но видимых ему
отношениях: его
животного сознания и тела
к миру.
Если же ты боишься потерять то, что не есть
животное, то ты боишься потерять свое особенное разумное
отношение к миру, — то, с которым ты вступил в это существование. Но ведь ты знаешь, что оно возникло не с твоим рождением: оно существует независимо от твоего родившегося
животного и потому не может зависеть и от смерти его.
Каждое отдельное
животное: лошадь, собаку, корову, если я знаю их и имею с ними серьезное душевное общение, я знаю не по внешним признакам, а по тому особенному
отношению к миру, в котором стоит каждое из них, — по тому, что каждое из них, и в какой степени, любит и не любит.
Разумное благо не видно, но личное благо так несомненно уничтожено, что продолжать личное существование невозможно, и в человеке начинает устанавливаться новое
отношение его
животного к разумному сознанию.
В таком человеке существование
животное чуть брезжится, — оно всё съедено новым
отношением к миру, новым живым существом, неумещающимся уже в существовании плотского человека.
Вместо того, чтобы изучать тот закон, которому, для достижения своего блага, должна быть подчинена
животная личность человека, и, только познав этот закон, на основании его изучать все остальные явления мира, ложное познание направляет свои усилия на изучение только блага и существования
животной личности человека, без всякого
отношения к главному предмету знания, — подчинению этой
животной личности человека закону разума, для достижения блага истинной жизни.
Но в себе мы понимаем жизнь не только как раз существующее
отношение к миру, но и как установление нового
отношения к миру через большее и большее подчинение
животной личности разуму, и проявление большей степени любви.
Я могу сказать, что он вышел из того низшего
отношения к миру, в котором он был как
животное, и в котором я еще нахожусь, — вот и всё; могу сказать, что я не вижу того центра нового
отношения к миру, в котором он теперь; но не могу отрицать его жизни, потому что чувствую на себе ее силу.
Мы не можем видеть рождения этого нового существа, нового
отношения разумного сознания
к животному, так же как зерно не может видеть роста своего стебля.
Если я знаю особые различные породы
животных, то, строго говоря, я знаю их не столько по внешним признакам, сколько по тому, что каждая из них — лев, рыба, паук — представляют общее особенное
отношение к миру.
Движение в высоту предмета, движущегося вместе с тем и в плоскости, будет точным подобием
отношения истинной жизни человеческой
к жизни
животной личности, или жизни истинной
к жизни временной и пространственной. Движение предмета
к верху не зависит и не может ни увеличиться, ни уменьшиться от его движения в плоскости. То же и с определением жизни человеческой. Жизнь истинная проявляется всегда в личности, но не зависит, не может ни увеличиться, ни уменьшиться от такого или другого существования личности.
Не понимая того, что
отношение его разумного сознания
к миру есть единственная его жизнь, человек представляет себе свою жизнь еще и в видимом
отношении животного сознания и вещества
к миру, и боится потерять свое особенное
отношение разумного сознания
к миру, когда в его личности нарушается прежнее
отношение его
животного и вещества, его составляющего,
к миру.
Точно так же и в человеке с проснувшимся разумным сознанием нет никакого противоречия, а есть только рождение нового существа, нового
отношения разумного сознания
к животному.
Всё существующее представляется человеку: 1)
отношением его разумного сознания
к миру, 2)
отношением его
животного сознания
к миру и 3)
отношением его тела
к миру.
При этом взгляде оказывается то, что
отношение его
животного сознания
к миру не может уничтожиться, —
животное продолжает себя в своей породе;
отношение вещества
к миру уже никак не может уничтожиться и вечно; а самое драгоценное — разумное сознание его — не только не вечно, но есть только проблеск чего-то ненужного, излишнего.
Попробуйте усомниться в этом громко, она не простит вам этого, хотя за минуту простит какое угодно оскорбление ей лично — она привыкла
к отношению к себе, как
к животному.