Неточные совпадения
— В нашей воле отойти ото зла и творить благо. Среди хаотических мыслей Льва Толстого есть одна христиански правильная:
отрекись от себя и
от темных дел
мира сего! Возьми в руки плуг и, не озираясь, иди, работай на борозде, отведенной тебе судьбою. Наш хлебопашец, кормилец наш, покорно следует…
— Давайте споем «
Отречемся от старого
мира»!
Скептики не хотят
отречься от рассудочности,
от власти этого
мира, не могут совершить избрания, сосредоточить своей воли.
Я не хочу переехать в недра земли ранее, чем мы
отречемся от старого
мира публично и явно, а потому, отклоняя предложение товарища Самойлова о вооруженной демонстрации, предлагаю вооружить меня крепкими сапогами, ибо глубоко убежден, что это полезнее для торжества социализма, чем даже очень большое мордобитие!..
Отречемся от старого
мира… — раздался звонкий голос Феди Мазина, и десятки голосов подхватили мягкой, сильной волной...
— Идут в
мире дети наши к радости, — пошли они ради всех и Христовой правды ради — против всего, чем заполонили, связали, задавили нас злые наши, фальшивые, жадные наши! Сердечные мои — ведь это за весь народ поднялась молодая кровь наша, за весь
мир, за все люди рабочие пошли они!.. Не отходите же
от них, не
отрекайтесь, не оставляйте детей своих на одиноком пути. Пожалейте себя… поверьте сыновним сердцам — они правду родили, ради ее погибают. Поверьте им!
— Но разве это может быть, чтобы в тебя заложено было с такой силой отвращение к страданиям людей, к истязаниям, к убийству их, чтобы в тебя вложена была такая потребность любви к людям и еще более сильная потребность любви
от них, чтобы ты ясно видел, что только при признании равенства всех людей, при служении их друг другу возможно осуществление наибольшего блага, доступного людям, чтобы то же самое говорили тебе твое сердце, твой разум, исповедуемая тобой вера, чтобы это самое говорила наука и чтобы, несмотря на это, ты бы был по каким-то очень туманным, сложным рассуждениям принужден делать всё прямо противоположное этому; чтобы ты, будучи землевладельцем или капиталистом, должен был на угнетении народа строить всю свою жизнь, или чтобы, будучи императором или президентом, был принужден командовать войсками, т. е. быть начальником и руководителем убийц, или чтобы, будучи правительственным чиновником, был принужден насильно отнимать у бедных людей их кровные деньги для того, чтобы пользоваться ими и раздавать их богатым, или, будучи судьей, присяжным, был бы принужден приговаривать заблудших людей к истязаниям и к смерти за то, что им не открыли истины, или — главное, на чем зиждется всё зло
мира, — чтобы ты, всякий молодой мужчина, должен был идти в военные и,
отрекаясь от своей воли и
от всех человеческих чувств, обещаться по воле чуждых тебе людей убивать всех тех, кого они тебе прикажут?
— А тебе мать Досифея не сказывала, какой сан ты носишь и какой пример другим должен подавать?.. Монах
от мира отрекся, чего же ему смерти бояться?.. Только мирян смущаешь да смешишь, отец келарь.
Пока классицизм и романтизм воевали, один, обращая
мир в античную форму, другой — в рыцарство, возрастало более и более нечто сильное, могучее; оно прошло между ними, и они не узнали властителя по царственному виду его; оно оперлось одним локтем на классиков, другим на романтиков и стало выше их — как «власть имущее»; признало тех и других и
отреклось от них обоих: это была внутренняя мысль, живая Психея современного нам
мира.
Наука не только сознала свою самозаконность, но себя сознала законом
мира; переводя его в мысль, она
отреклась от него как
от сущего, улетучила его своим отрицанием, против дыхания которого ничто фактическое не состоятельно.
Византийская кисть
отреклась от идеала земной человеческой красоты древнего
мира.
Я очутилась вдруг в таком новом, счастливом
мире, так много радостей охватило меня, такие новые интересы явились передо мной, что я сразу, хотя и бессознательно,
отреклась от всего своего прошедшего и всех планов этого прошедшего.
Зачем весь
мир, вся прелесть его, если он греховен и надо
отречься от него?
Башкин(вздохнув).
Отречемся от старого
мира…
— На
миру душу спасти, — проговорил он задумчиво, — и нет того лучше… Да трудно. Осилит, осилит мир-от тебя. Не те времена ноне… Ноне вместе жить, так отец с сыном, обнявши, погибнет, и мать с дочерью… А душу не соблюсти. Ох, и тут трудно, и одному-те… ах, не легко! Лукавый путает, искушает… ироды смущают… Хладом, гладом морят. «
Отрекись от бога,
от великого государя»… Скорбит душа-те, — ох, скорбит тяжко!.. Плоть немощная прискорбна до смерти.
Право, если бы не было свободной и гордой Англии, «этого алмаза, оправленного в серебро морей», как называет ее Шекспир, если б Швейцария, как Петр, убоявшись кесаря,
отреклась от своего начала, если б Пиэмонт, эта уцелевшая ветка Италии, это последнее убежище свободы, загнанной за Альпы и не перешедшей Апеннины, если б и они увлеклись примером соседей, если б и эти три страны заразились мертвящим духом, веющим из Парижа и Вены, — можно было бы подумать, что консерваторам уже удалось довести старый
мир до конечного разложения, что во Франции и Германии уже наступили времена варварства.
Я, Василий Борисыч,
от мира хоша и
отреклась, но близких по плоти, грешница, не забываю.
И воротясь домой,
от мира отрекся, власяницу надел и вериги, пост и молчанье на себя положил.
С Варенькою она помирилась. «Но для Кити изменился весь тот
мир, в котором она жила. Она не
отреклась от всего того, что узнала, но поняла, что она себя обманывала, думая, что может быть тем, чем хотела быть. Она как будто очнулась… и ей поскорее захотелось на свежий воздух».
Лес остался назади. Митрыч и Шеметов стали напевать «
Отречемся от старого
мира!»… [Начало русской революционной песни на мотив французской «Марсельезы». Слова П. Л. Лаврова.] Пошли ровным шагом, в ногу. Так идти оказалось легче.
От ходьбы постепенно размялись, опять раздались шутки, смех.
«Не бороться с другими за свое личное благо, не искать наслаждений, не предотвращать страдания и не бояться смерти! Да это невозможно, да это отречение
от всей жизни! И как же я
отрекусь от личности, когда я чувствую требования моей личности и разумом познаю законность этих требований?» — говорят с полною уверенностью образованные люди нашего
мира.
Какой бы тесный ни был круг деятельности человека — Христос он, Сократ, добрый, безвестный, самоотверженный старик, юноша, женщина, — если он живет,
отрекаясь от личности для блага других, он здесь, в этой жизни уже вступает в то новое отношение к
миру, для которого нет смерти, и установление которого есть для всех людей дело этой жизни.
Отречемся от старого
мира,
Отряхнем его прах с наших ног…
Христианское отношение к общественности жертвенно —
отрекается от царства
мира сего.
На пути творческой гениальности так же нужно
отречься от «
мира», победить «
мир», как и на пути святости.
Гуманизм в своих позитивистических пределах выбрал второе и совершил мысленное человекоубийство: отверг высшее самосознание человека, трансцендентное данному природному
миру, и тем
отрекся от первородства человека, предал человека во имя приспособления к данному природному
миру и благоденствия в нем.
«
Мир сей»,
мир природной необходимости пал
от падения человека, и человек должен
отречься от соблазнов «
мира сего», преодолеть «
мир», чтобы вернуть себе царственное положение в
мире.
Но положим, что учение Христа дает блаженство
миру, положим, что оно разумно, и человек на основании разума не имеет права
отрекаться от него; но что делать одному среди
мира людей, не исполняющих закон Христа?
То, что он не на воле, а в тюрьме, что над ним ругались смотрители, что на него надевали кандалы, что над ним издевались сотоварищи узники, что все они, так же как и начальство,
отреклись от Бога и ругались друг над другом и оскверняли всячески в себе образ Божий, — все это не занимало его, все это он видел везде в
миру, когда был на воле.
Это так вообще, в частностях же постановление это несправедливо в следующем. В постановлении сказано: «Известный
миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию, граф Толстой, в прельщении гордого ума своего, дерзко восстал на господа и на Христа его и на святое его достояние, явно перед всеми
отрекся от вскормившей и воспитавшей его матери, церкви православной».
Мы охотно готовы пропеть слова революционной песни «
Отречемся от старого
мира», разумея под «старым
миром» этот
мир новой истории, обреченный на гибель.
Все эти люди побросали дома, поля, отцов, братьев, часто жен и детей, —
отреклись от всего, даже
от самой жизни, и пришли в город для того, чтобы приобрести то, что по учению
мира считается для каждого из них необходимым.
Есть только два пути, говорят нам наши учителя: верить и повиноваться нам и властям и участвовать в том зле, которое мы учредили, или уйти из
мира и идти в монастырь, не спать и не есть или на столбе гноить свою плоть, сгибаться и разгибаться и ничего не делать для людей; или признать учение Христа неисполнимым и потому признать освященную религией беззаконность жизни; или
отречься от жизни, что равносильно медленному самоубийству.