Неточные совпадения
— Возможно
всё, если вы предоставите мне полную свободу действий, — не отвечая на вопрос, сказал адвокат. — Когда я могу рассчитывать получить
от вас известия? — спросил адвокат, подвигаясь к
двери и блестя и глазами и лаковыми сапожками.
Но только что он двинулся,
дверь его нумера отворилась, и Кити выглянула. Левин покраснел и
от стыда и
от досады на свою жену, поставившую себя и его в это тяжелое положение; но Марья Николаевна покраснела еще больше. Она
вся сжалась и покраснела до слез и, ухватив обеими руками концы платка, свертывала их красными пальцами, не зная, что говорить и что делать.
Каменный ли казенный дом, известной архитектуры с половиною фальшивых окон, один-одинешенек торчавший среди бревенчатой тесаной кучи одноэтажных мещанских обывательских домиков, круглый ли правильный купол,
весь обитый листовым белым железом, вознесенный над выбеленною, как снег, новою церковью, рынок ли, франт ли уездный, попавшийся среди города, — ничто не ускользало
от свежего тонкого вниманья, и, высунувши нос из походной телеги своей, я глядел и на невиданный дотоле покрой какого-нибудь сюртука, и на деревянные ящики с гвоздями, с серой, желтевшей вдали, с изюмом и мылом, мелькавшие из
дверей овощной лавки вместе с банками высохших московских конфект, глядел и на шедшего в стороне пехотного офицера, занесенного бог знает из какой губернии на уездную скуку, и на купца, мелькнувшего в сибирке [Сибирка — кафтан с перехватом и сборками.] на беговых дрожках, и уносился мысленно за ними в бедную жизнь их.
Все мы имеем маленькую слабость немножко пощадить себя, а постараемся лучше приискать какого-нибудь ближнего, на ком бы выместить свою досаду, например, на слуге, на чиновнике, нам подведомственном, который в пору подвернулся, на жене или, наконец, на стуле, который швырнется черт знает куда, к самым
дверям, так что отлетит
от него ручка и спинка: пусть, мол, его знает, что такое гнев.
Смеются вдвое в ответ на это обступившие его приближенные чиновники; смеются
от души те, которые, впрочем, несколько плохо услыхали произнесенные им слова, и, наконец, стоящий далеко у
дверей у самого выхода какой-нибудь полицейский, отроду не смеявшийся во
всю жизнь свою и только что показавший перед тем народу кулак, и тот по неизменным законам отражения выражает на лице своем какую-то улыбку, хотя эта улыбка более похожа на то, как бы кто-нибудь собирался чихнуть после крепкого табаку.
Фоке приказано было затворить
все двери в комнате. Меня это очень забавляло, «как будто
все спрятались
от кого-нибудь».
На другой стене висели ландкарты,
все почти изорванные, но искусно подклеенные рукою Карла Иваныча. На третьей стене, в середине которой была
дверь вниз, с одной стороны висели две линейки: одна — изрезанная, наша, другая — новенькая, собственная, употребляемая им более для поощрения, чем для линевания; с другой — черная доска, на которой кружками отмечались наши большие проступки и крестиками — маленькие. Налево
от доски был угол, в который нас ставили на колени.
— Лжешь ты
все! — завопил Раскольников, уже не удерживаясь, — лжешь, полишинель [Полишинель — шут, паяц (
от фр. polichinelle).] проклятый! — и бросился на ретировавшегося к
дверям, но нисколько не струсившего Порфирия.
На лестнице спрятался он
от Коха, Пестрякова и дворника в пустую квартиру, именно в ту минуту, когда Дмитрий и Николай из нее выбежали, простоял за
дверью, когда дворник и те проходили наверх, переждал, пока затихли шаги, и сошел себе вниз преспокойно, ровно в ту самую минуту, когда Дмитрий с Николаем на улицу выбежали, и
все разошлись, и никого под воротами не осталось.
В
дверях буфетной встала Алина, платье на ней было так ослепительно белое, что Самгин мигнул; у пояса — цветы, гирлянда их спускалась по бедру до подола, на голове — тоже цветы, в руках блестел веер, и
вся она блестела, точно огромная рыба. Стало тихо,
все примолкли, осторожно отодвигаясь
от нее. Лютов вертелся, хватал стулья и бормотал...
Люди обгоняли друг друга, выскакивали из
дверей домов, магазинов, из-за углов улиц, и как будто
все они искали, куда бы спрятаться
от дождя, ветра.
Он ощущал позыв к женщине
все более определенно, и это вовлекло его в приключение, которое он назвал смешным. Поздно вечером он забрел в какие-то узкие, кривые улицы, тесно застроенные высокими домами. Линия окон была взломана, казалось, что этот дом уходит в землю
от тесноты, а соседний выжимается вверх. В сумраке, наполненном тяжелыми запахами, на панелях, у
дверей сидели и стояли очень демократические люди, гудел негромкий говорок, сдержанный смех, воющее позевывание. Чувствовалось настроение усталости.
Теперь, когда Клим большую часть дня проводил вне дома, многое ускользало
от его глаз, привыкших наблюдать, но
все же он видел, что в доме становится
все беспокойнее,
все люди стали иначе ходить и даже
двери хлопают сильнее.
— Я Варваре Кирилловне служу, и
от нее распоряжений не имею для вас… — Она ходила за Самгиным, останавливаясь в
дверях каждой комнаты и, очевидно, опасаясь, как бы он не взял и не спрятал в карман какую-либо вещь, и возбуждая у хозяина желание стукнуть ее чем-нибудь по голове. Это продолжалось минут двадцать,
все время натягивая нервы Самгина. Он курил, ходил, сидел и чувствовал, что поведение его укрепляет подозрения этой двуногой щуки.
Иногда, чаще
всего в час урока истории, Томилин вставал и ходил по комнате, семь шагов
от стола к
двери и обратно, — ходил наклоня голову, глядя в пол, шаркал растоптанными туфлями и прятал руки за спиной, сжав пальцы так крепко, что они багровели.
Она, кажется, только тогда и была счастлива, когда
вся вымажется, растреплется
от натиранья полов, мытья окон, посуды,
дверей, когда лицо, голова сделаются неузнаваемы, а руки до того выпачканы, что если понадобится почесать нос или бровь, так она прибегает к локтю.
— Да, это правда, бабушка, — чистосердечно сказал Райский, — в этом вы правы. Вас связывает с ними не страх, не цепи, не молот авторитета, а нежность голубиного гнезда… Они обожают вас — так… Но ведь
все дело в воспитании: зачем наматывать им старые понятия, воспитывать по-птичьи? Дайте им самим извлечь немного соку из жизни… Птицу запрут в клетку, и когда она отвыкнет
от воли, после отворяй
двери настежь — не летит вон! Я это и нашей кузине Беловодовой говорил: там одна неволя, здесь другая…
Но, открыв на минуту заветную
дверь, она вдруг своенравно захлопнула ее и неожиданно исчезла, увезя с собой ключи
от всех тайн: и
от своего характера, и
от своей любви, и
от всей сферы своих понятий, чувств,
от всей жизни, которою живет, —
всё увезла! Перед ним опять одна замкнутая
дверь!
Вскоре у бабушки в спальне поднялась штора, зашипел в сенях самовар, голуби и воробьи начали слетаться к тому месту, где привыкли получать
от Марфеньки корм. Захлопали
двери, пошли по двору кучера, лакеи, а занавеска
все не шевелилась.
— Нет, нет, постой, ангел, не улетай! — остановил он Марфеньку, когда та направилась было к
двери, — не надо
от итальянца, не в коня корм! не проймет, не почувствую: что мадера
от итальянца, что вода —
все одно! Она десять рублей стоит: не к роже! Удостой, матушка,
от Ватрухина,
от Ватрухина — в два с полтиной медью!
— Ни с места! — завопил он, рассвирепев
от плевка, схватив ее за плечо и показывая револьвер, — разумеется для одной лишь острастки. — Она вскрикнула и опустилась на диван. Я ринулся в комнату; но в ту же минуту из
двери в коридор выбежал и Версилов. (Он там стоял и выжидал.) Не успел я мигнуть, как он выхватил револьвер у Ламберта и из
всей силы ударил его револьвером по голове. Ламберт зашатался и упал без чувств; кровь хлынула из его головы на ковер.
Но потерянность моя
все еще продолжалась; я принял деньги и пошел к
дверям; именно
от потерянности принял, потому что надо было не принять; но лакей, уж конечно желая уязвить меня, позволил себе одну самую лакейскую выходку: он вдруг усиленно распахнул предо мною
дверь и, держа ее настежь, проговорил важно и с ударением, когда я проходил мимо...
Но в
дверях, в темноте, схватывает меня Ламберт: «Духгак, духгак! — шепчет он, изо
всех сил удерживая меня за руку, — она на Васильевском острове благородный пансион для девчонок должна открывать» (NB то есть чтоб прокормиться, если отец, узнав
от меня про документ, лишит ее наследства и прогонит из дому.
Были они до безобразия низки, но, что глупее
всего, окна,
двери, мебель —
все,
все было обвешано или убрано ситцем, прекрасным французским ситцем, и отделано фестончиками; но
от этого комната казалась еще вдвое темнее и походила на внутренность дорожной кареты.
— «
От вас угроз», то есть —
от такого нищего! Я пошутил, — проговорил он тихо, улыбаясь. — Я вам ничего не сделаю, не бойтесь, уходите… и тот документ из
всех сил постараюсь прислать — только идите, идите! Я вам написал глупое письмо, а вы на глупое письмо отозвались и пришли — мы сквитались. Вам сюда, — указал он на
дверь (она хотела было пройти через ту комнату, в которой я стоял за портьерой).
Громкий и самый бесцеремонный залп хохота раздался разом, так что заснувший за
дверью ребенок проснулся и запищал. Я трепетал
от ярости.
Все они жали руку Дергачеву и выходили, не обращая на меня никакого внимания.
Она скрылась, с негодованием хлопнув
дверью. В бешенстве
от наглого, бесстыдного цинизма самых последних ее слов, — цинизма, на который способна лишь женщина, я выбежал глубоко оскорбленный. Но не буду описывать смутных ощущений моих, как уже и дал слово; буду продолжать лишь фактами, которые теперь
все разрешат. Разумеется, я пробежал мимоходом опять к нему и опять
от няньки услышал, что он не бывал вовсе.
Когда мы подходили к его клетке, он поспешно удалялся
от нас, метался во
все четыре угла, как будто отыскивая еще пятого, чтоб спрятаться; но когда мы уходили прочь, он бежал к
двери, сердился, поднимал ужасную возню, топал ногами, бил крыльями в
дверь, клевал ее — словом, так и просился, по характеру, в басни Крылова.
Они не знали, куда деться
от жара, и велели мальчишке-китайцу махать привешенным к потолку, во
всю длину столовой, исполинским веером. Это просто широкий кусок полотна с кисейной бахромой;
от него к
дверям протянуты снурки, за которые слуга дергает и освежает комнату. Но, глядя на эту затею, не можешь отделаться
от мысли, что это — искусственная, временная прохлада, что вот только перестанет слуга дергать за веревку, сейчас на вас опять как будто наденут в бане шубу.
Нет, берег, видно, нездоров мне. Пройдусь по лесу, чувствую утомление, тяжесть; вчера заснул в лесу, на разостланном брезенте, и схватил лихорадку. Отвык совсем
от берега. На фрегате, в море лучше. Мне хорошо в моей маленькой каюте: я привык к своему уголку, где повернуться трудно; можно только лечь на постели, сесть на стул, а затем сделать шаг к
двери — и
все тут. Привык видеть бизань-мачту, кучу снастей, а через борт море.
Из просторных сеней с резными
дверями мы поднялись по деревянной, устланной циновками лестнице вверх, в полумрачные
от жалюзи комнаты, сообщающиеся круглыми
дверьми. Везде стены и мебель тонкой резной работы, золоченые ширмы, длинные крытые галереи со
всеми затеями утонченной роскоши; бронза, фарфор; по стенам фигуры, арабески.
Нехлюдов уже хотел пройти в первую
дверь, когда из другой
двери, согнувшись, с веником в руке, которым она подвигала к печке большую кучу сора и пыли, вышла Маслова. Она была в белой кофте, подтыканной юбке и чулках. Голова ее по самые брови была
от пыли повязана белым платком. Увидав Нехлюдова, она разогнулась и,
вся красная и оживленная, положила веник и, обтерев руки об юбку, прямо остановилась перед ним.
— Как бы поговорить без народа, — сказал Нехлюдов, глядя на отворенную
дверь, в которой стояли ребята, а за ребятами худая женщина с исчахшим, но
всё улыбавшимся,
от болезни бледным ребеночком в скуфеечке из лоскутиков.
В следующей камере было то же самое. Такая же была духота, вонь; точно так же впереди, между окнами, висел образ, а налево
от двери стояла парашка, и так же
все тесно лежали бок с боком, и так же
все вскочили и вытянулись, и точно так же не встало три человека. Два поднялись и сели, а один продолжал лежать и даже не посмотрел на вошедших; это были больные. Англичанин точно так же сказал ту же речь и так же дал два Евангелия.
Отворив
двери, Надежда Васильевна увидела такую картину: Данила Семеныч стоял в углу,
весь красный, с крупными каплями пота на лбу, а Василий Назарыч, не помня себя
от ярости, бросался из угла в угол, как раненый зверь.
— Покорно вас благодарю, — говорит Илья, пятясь к
двери, как бегемот. — Мне что, я рад служить хорошим господам. Намедни кучер приходил
от Панафидиных и
все сманивал меня… И прибавка и насчет водки… Покорно вас благодарю.
Привалов кое-как отделался
от непрошеной любезности Хины и остался в буфете,
дверь из которого как раз выходила на лестницу, так что можно было видеть
всех, входивших в танцевальный зал. С Хиной приходилось быть любезным, потому что она могла пригодиться в будущем.
От нечего делать он рассматривал красивую ореховую мебель, мраморные вазы, красивые драпировки на
дверях и окнах, пестрый ковер, лежавший у дивана, концертную рояль у стены, картины, —
все было необыкновенно изящно и подобрано с большим вкусом; каждая вещь была поставлена так, что рекомендовала сама себя с самой лучшей стороны и еще служила в то же время необходимым фоном, объяснением и дополнением других вещей.
Веревкин только вздохнул и припал своим красным лицом к тарелке. После ботвиньи Привалов чувствовал себя совсем сытым, а в голове начинало что-то приятно кружиться. Но Половодов время
от времени вопросительно посматривал на
дверь и
весь просиял, когда наконец показался лакей с круглым блюдом, таинственно прикрытым салфеткой. Приняв блюдо, Половодов торжественно провозгласил, точно на блюде лежал новорожденный...
И важно, пыхтя
от негодования и амбиции, прошел в
дверь. Человек был с характером: он еще после
всего происшедшего не терял надежды, что пани пойдет за ним, — до того ценил себя. Митя прихлопнул за ним
дверь.
Зачем же я должен любить его, за то только, что он родил меня, а потом
всю жизнь не любил меня?“ О, вам, может быть, представляются эти вопросы грубыми, жестокими, но не требуйте же
от юного ума воздержания невозможного: „Гони природу в
дверь, она влетит в окно“, — а главное, главное, не будем бояться „металла“ и „жупела“ и решим вопрос так, как предписывает разум и человеколюбие, а не так, как предписывают мистические понятия.
— Значит, она там! Ее спрятали там! Прочь, подлец! — Он рванул было Григория, но тот оттолкнул его. Вне себя
от ярости, Дмитрий размахнулся и изо
всей силы ударил Григория. Старик рухнулся как подкошенный, а Дмитрий, перескочив через него, вломился в
дверь. Смердяков оставался в зале, на другом конце, бледный и дрожащий, тесно прижимаясь к Федору Павловичу.
Голову Григория обмыли водой с уксусом, и
от воды он совсем уже опамятовался и тотчас спросил: «Убит аль нет барин?» Обе женщины и Фома пошли тогда к барину и, войдя в сад, увидали на этот раз, что не только окно, но и
дверь из дома в сад стояла настежь отпертою, тогда как барин накрепко запирался сам с вечера каждую ночь вот уже
всю неделю и даже Григорию ни под каким видом не позволял стучать к себе.
Он ясно и настойчиво передал нам, очнувшись, на расспросы наши, что в то еще время, когда, выйдя на крыльцо и заслышав в саду некоторый шум, он решился войти в сад чрез калитку, стоявшую отпертою, то, войдя в сад, еще прежде чем заметил вас в темноте убегающего, как вы сообщили уже нам,
от отворенного окошка, в котором видели вашего родителя, он, Григорий, бросив взгляд налево и заметив действительно это отворенное окошко, заметил в то же время, гораздо ближе к себе, и настежь отворенную
дверь, про которую вы заявили, что она
все время, как вы были в саду, оставалась запертою.
Все оглянулись. В
дверях стоял Чертопханов. В качестве четвероюродного племянника покойного откупщика он тоже получил пригласительное письмо на родственный съезд. Во
все время чтения он, как всегда, держался в гордом отдалении
от прочих.
Заря уже занялась, когда он возвратился домой. Образа человеческого не было на нем, грязь покрывала
все платье, лицо приняло дикий и страшный вид, угрюмо и тупо глядели глаза. Сиплым шепотом прогнал он
от себя Перфишку и заперся в своей комнате. Он едва держался на ногах
от усталости, но он не лег в постель, а присел на стул у
двери и схватился за голову.
Китайская фанза — оригинальная постройка. Стены ее сложены из глины; крыша двускатная, тростниковая. Решетчатые окна, оклеенные бумагой, занимают почти
весь ее передний фасад, зато сзади и с боков окон не бывает вовсе. Рамы устроены так, что они подымаются кверху и свободно могут выниматься из своих гнезд. Замков ни у кого нет.
Дверь припирается не
от людей, а для того, чтобы туда случайно не зашли собаки.
Рахметов отпер
дверь с мрачною широкою улыбкою, и посетитель увидел вещь,
от которой и не Аграфена Антоновна могла развести руками: спина и бока
всего белья Рахметова (он был в одном белье) были облиты кровью, под кроватью была кровь, войлок, на котором он спал, также в крови; в войлоке были натыканы сотни мелких гвоздей шляпками с — исподи, остриями вверх, они высовывались из войлока чуть не на полвершка...
Я был несчастен и смущен, когда эти мысли начали посещать меня; я всячески хотел бежать
от них… я стучался, как путник, потерявший дорогу, как нищий, во
все двери, останавливал встречных и расспрашивал о дороге, но каждая встреча и каждое событие вели к одному результату — к смирению перед истиной, к самоотверженному принятию ее.
Матушка частенько подходила к
дверям заповедных комнат, прислушивалась, но войти не осмеливалась. В доме мгновенно
все стихло, даже в отдаленных комнатах ходили на цыпочках и говорили шепотом. Наконец часов около девяти вышла
от дедушки Настасья и сообщила, что старик напился чаю и лег спать.