Неточные совпадения
С тех пор как Штольц выручил Обломовку
от воровских
долгов братца, как братец и Тарантьев удалились совсем, с ними удалилось и все враждебное из жизни Ильи Ильича. Его окружали теперь такие
простые, добрые, любящие лица, которые все согласились своим существованием подпереть его жизнь, помогать ему не замечать ее, не чувствовать.
Как ни старался Юрий уверить самого себя, что, преклонив к покорности нижегородцев, он исполнит
долг свой и спасет отечество
от бедствий междоусобной войны, но, несмотря на все убеждения холодного рассудка, он чувствовал, что охотно бы отдал половину своей жизни, если б мог предстать пред граждан нижегородских не посланником пана Гонсевского, но
простым воином, готовым умереть в рядах их за свободу и независимость России.
— И после этого вы можете меня спрашивать!.. Когда вы, прослужив сорок лет с честию, отдав вполне свой
долг отечеству, готовы снова приняться за оружие, то может ли молодой человек, как я, оставаться
простым зрителем этой отчаянной и, может быть, последней борьбы русских с целой Европою? Нет, Федор Андреевич, если б я навсегда должен был отказаться
от Полины, то и тогда пошел бы служить; а постарался бы только, чтоб меня убили на первом сражении.
«Вот влюбиться бы, — думала она, потягиваясь, и
от одной этой мысли у нее около сердца становилось тепло. — И
от завода избавиться бы…» — мечтала она, воображая, как с ее совести сваливаются все эти тяжелые корпуса, бараки, школа… Затем она вспомнила отца и подумала, что если бы он жил
дольше, то, наверное, выдал бы ее за
простого человека, например, за Пименова. Приказал бы ей выходить за него — вот и все. И это было бы хорошо: завод тогда попал бы в настоящие руки.
Только тот, кто несколько
долгих лет провел вдали
от всякой культуры, может понять, каким изумительным красавцем кажется порой после этого
простой фонарный столб с керосиновой лампой; светящей на улицу… И как волшебно звучит самый незатейливый оркестр за освещенными окнами…
Полночь небо крыла, слабо звезды мерцали в синей высоте небосклона. Тихо было в воздухе, еще не остывшем
от зноя
долгого жаркого дня, но свежей отрадной прохладой с речного простора тянуло… Всюду царил бесшумный, беззвучный покой. Но не было покоя на сердце Чапурина. Не спалось ему в беседке… Душно… Совсем раздетый, до самого солнышка
простоял он на круче, неустанно смотря в темную заречную даль родных заволжских лесов.
Понятие о
долге во всей его чистоте не только несравненно
проще, яснее, понятнее для каждого человека на практике и естественнее, чем побуждение, ведущее свое начало
от счастья или связанное и считающееся с ним (и всегда требующее немало искусственности и тонких соображений), но и перед судом обыкновенного здравого смысла оно гораздо могущественнее, настойчивее и более обещает успеха, чем все побуждения, исходящие из своекорыстия, если только понятие о
долге усвоено здравым смыслом, совершенно независимо
от своекорыстных побуждений.
— Я не останусь в
долгу у тебя, княжна, — произнес со своей обычной тонкой усмешкой Керим, — и также назову себя, чтобы не слышать
от слабой женщины, почти ребенка, упрека в трусости: не
простой барантач пред тобой, красавица. Я — Керим-Самит, бек-Джемал, из аула Бестуди.
А где расплатиться, когда мы всё
долги делаем! Ведь много ли, мало ли, тут зиму прожили, тысяч восемьдесят спустили; а теперь в доме рубля серебром нету! А все
от добродетели своей. Уж такой
простой барин, что и сказать нельзя.
От этого самого и пропадает, так вот ни за что пропадает.