Неточные совпадения
Лишь только замолк скрип колес кареты по снегу, увезшей его жизнь, счастье, — беспокойство его прошло, голова и спина у него выпрямились, вдохновенное сияние воротилось на лицо, и
глаза были влажны
от счастья,
от умиления.
Когда Вера, согретая в ее объятиях, тихо заснула, бабушка осторожно встала и, взяв ручную лампу, загородила рукой свет
от глаз Веры и несколько минут освещала ее лицо, глядя с
умилением на эту бледную, чистую красоту лба, закрытых
глаз и на все, точно рукой великого мастера изваянные, чистые и тонкие черты белого мрамора, с глубоким, лежащим в них миром и покоем.
Под сводами храма раздается: «Помощник и Покровитель…» Отец молитвенно складывает руки; у матушки
от умиления слезы на
глазах.
Как у нас невольно и без нашего сознания появляются слезы
от дыма,
от умиления и хрена, как
глаза наши невольно щурятся при внезапном и слишком сильном свете, как тело наше невольно сжимается
от холода, — так точно эти люди невольно и бессознательно принимаются за плутовскую, лицемерную и грубо эгоистическую деятельность, при невозможности дела открытого, правдивого и радушного…
Князь выслушал это с
глазами, блестевшими
от восторга и
умиления.
При входе в этот корпус Луку Назарыча уже встречал заводский надзиратель Подседельников, держа снятую фуражку наотлет. Его круглое розовое лицо так и застыло
от умиления, а круглые темные
глаза ловили каждое движение патрона. Когда рассылка сообщил ему, что Лука Назарыч ходит по фабрике, Подседельников обежал все корпуса кругом, чтобы встретить начальство при исполнении обязанностей. Рядом с ним вытянулся в струнку старик уставщик, — плотинного и уставщика рабочие звали «сестрами».
В
глазах по-прежнему светилось горе"ни об чем", по-прежнему вздрагивал востренький подбородок, губы,
от внутреннего
умиления, сложились сердечком, бровки были сдвинуты.
Еще одно его смущало, его сердило: он с любовью, с
умилением, с благодарным восторгом думал о Джемме, о жизни с нею вдвоем, о счастии, которое его ожидало в будущем, — и между тем эта странная женщина, эта госпожа Полозова неотступно носилась… нет! не носилась — торчала… так именно, с особым злорадством выразился Санин — торчала перед его
глазами, — и не мог он отделаться
от ее образа, не мог не слышать ее голоса, не вспоминать ее речей, не мог не ощущать даже того особенного запаха, тонкого, свежего и пронзительного, как запах желтых лилий, которым веяло
от ее одежд.
И тут сказывалась разность двух душ, двух темпераментов, двух кровей. Александров любил с такою же наивной простотой и радостью, с какою растут травы и распускаются почки. Он не думал и даже не умел еще думать о том, в какие формы выльется в будущем его любовь. Он только, вспоминая о Зиночке, чувствовал порою горячую резь в
глазах и потребность заплакать
от радостного
умиления.
Отец Василий, все еще не могший оправиться
от смущения, принял письмо
от Егора Егорыча дрожащей рукой; когда же он стал пробегать его, то хотя рука еще сильней задрожала, но в то же время красноватое лицо его просияло радостью, и из воспаленных несколько
глаз видимо потекли слезы
умиления.
Щука (разевает пасть, чтобы лжесвидетельствовать, но при виде ее разинутой пасти подсудимым овладевает ужас. Он неистово плещется в тарелке и даже подпрыгивает, с видимым намерением перескочить через край. У щуки навертываются на
глазах слезы
от умиления, причем пасть ее инстинктивно то разевается, то захлопывается. Однако ж мало-помалу движения пискаря делаются менее и менее порывистыми; он уже не скачет, а только содрогается. Еще одно, два, три содрогания и…)
Дьякон взял гитару, которая постоянно лежала на земле около стола, настроил ее и запел тихо, тонким голоском: «Отроцы семинарстии у кабака стояху…», но тотчас же замолк
от жары, вытер со лба пот и взглянул вверх на синее горячее небо. Самойленко задремал;
от зноя, тишины и сладкой послеобеденной дремоты, которая быстро овладела всеми его членами, он ослабел и опьянел; руки его отвисли,
глаза стали маленькими, голову потянуло на грудь. Он со слезливым
умилением поглядел на фон Корена и дьякона и забормотал...
Он нашел ее полуживую, под пылающими угольями разрушенной хижины; неизъяснимая жалость зашевелилась в глубине души его, и он поднял Зару, — и с этих пор она жила в его палатке, незрима и прекрасна как ангел; в ее чертах всё дышало небесной гармонией, ее движения говорили, ее
глаза ослепляли волшебным блеском, ее беленькая ножка, исчерченная лиловыми жилками, была восхитительна как фарфоровая игрушка, ее смугловатая твердая грудь воздымалась
от малейшего вздоха… страсть блистала во всем: в слезах, в улыбке, в самой неподвижности — судя по ее наружности она не могла быть существом обыкновенным; она была или божество или демон, ее душа была или чиста и ясна как веселый луч солнца, отраженный слезою
умиления, или черна как эти очи, как эти волосы, рассыпающиеся подобно водопаду по круглым бархатным плечам… так думал Юрий и предался прекрасной мусульманке, предался и телом и душою, не удостоив будущего ни единым вопросом.
Я сижу, ослабев
от дымного чада,
от крика,
от пения,
от молодого вина, которым меня потчуют со всех сторон. Голова моя горяча и, кажется, пухнет и гудит. Но в сердце у меня тихое
умиление. С приятными слезами на
глазах я мысленно твержу те слова, которые так часто заметишь у рыболовов на груди или на руке в виде татуировки...
Тут из кухни принесли ужин. Дядя пошел за нами во флигель и за компанию съел пять творожников и утиное крылышко. Он ел и глядел на нас. Все мы возбуждали в нем восторг и
умиление. Какую бы глупость ни сморозил мой незабвенный учитель и что бы ни сделала Татьяна Ивановна, всё находил он милым и восхитительным. Когда после ужина Татьяна Ивановна смиренно села в уголок и принялась за вязанье, он не отрывал
глаз от ее пальчиков и болтал без умолку.
Слезы текут из
глаз моих, и я, не видя лица твоего сквозь туман их потоков, знаю: также плачешь
от умиления и ты!
Мои
глаза увлажнились
от умиления: такой преданности и любви я не ожидала
от моего маленького бедного друга!
Дрожат руки у Андрея Тихоныча,
от умиленья и слезы в
глазах и зелень туманом.
Когда волнение ее несколько улеглось, ей представился отец Зосима с кротким и вместе укоряющим взглядом.
От сердца ее отлегло, на душе стало светлее, и слеза
умиления скатилась из ее
глаз.
Когда волнение ее несколько улеглось, ей представился отец Зосима с коротким и вместе укоряющим взглядом.
От сердца ее отлегло, на душе стало светлее и слеза
умиления скатилась из ее
глаз.