Неточные совпадения
— Шекспир дурак! — вскрикивал, весь
побагровев, путейский
офицер.
Проговоря это, вице-губернатор вынул из кармана и подал штаб-офицеру отношение гражданской палаты. Лица между тем у всех вытянулись. Михайлу Трофимова подало даже назад. Пятна на лице князя слились в один
багровый цвет.
Зато если ошибались в сигналах — беда. Нос его
багровел больше прежнего, ноздри раздувались, и половина взвода назначалась не в очередь на работу или «удила рыбу». Так называлось двухчасовое стоянье «на прицелке» с мешком песку на штыке. Воронов ни разу не был наказан ни за сигналы, ни за словесность, ни за фронтовое ученье. В гимнастике и ружейных приемах он был первым в роте, а в фехтовании на штыках побивал иногда «в вольном бою» самого Ермилова, учебного унтер-офицера, великого мастера своего дела.
Манюся опять ехала рядом с Никитиным. Ему хотелось заговорить о том, как страстно он ее любит, но он боялся, что его услышат
офицеры и Варя, и молчал. Манюся тоже молчала, и он чувствовал, отчего она молчит и почему едет рядом с ним, и был так счастлив, что земля, небо, городские огни, черный силуэт пивоваренного завода — все сливалось у него в глазах во что-то очень хорошее и ласковое, и ему казалось, что его Граф Нулин едет по воздуху и хочет вскарабкаться на
багровое небо.
Это извинение совсем взбесило
офицера. Он ударил Сергея по лицу горячим бифштексом и, весь
багровый, заорал...
Он был страшен. Его лицо все залилось
багровой краской, покраснел даже кончик носа, подбородок и толстая, короткая апоплексическая шея. Казалось, что он вот-вот задохнется сейчас.
Офицеры, окружавшие его, тоже с не меньшим негодованием смотрели на Игоря.
Когда явился потребованный
офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов
побагровел не оттого, что этот
офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева.