Неточные совпадения
Долго ли, коротко ли они так жили, только в начале 1776 года в тот самый кабак, где они в свободное время благодушествовали, зашел бригадир. Зашел, выпил косушку, спросил целовальника, много ли прибавляется пьяниц, но в это самое время увидел Аленку и почувствовал, что
язык у него прилип к гортани. Однако при народе объявить
о том посовестился, а вышел на улицу и поманил за собой Аленку.
«Князь же, уведав
о том, урезал ему
язык».
И странно то, что хотя они действительно говорили
о том, как смешон Иван Иванович своим французским
языком, и
о том, что для Елецкой можно было бы найти лучше партию, а между тем эти слова имели для них значение, и они чувствовали это так же, как и Кити.
— Я уже просил вас держать себя в свете так, чтоб и злые
языки не могли ничего сказать против вас. Было время, когда я говорил
о внутренних отношениях; я теперь не говорю про них. Теперь я говорю
о внешних отношениях. Вы неприлично держали себя, и я желал бы, чтоб это не повторялось.
Не мадригалы Ленский пишет
В альбоме Ольги молодой;
Его перо любовью дышит,
Не хладно блещет остротой;
Что ни заметит, ни услышит
Об Ольге, он про то и пишет:
И полны истины живой
Текут элегии рекой.
Так ты,
Языков вдохновенный,
В порывах сердца своего,
Поешь бог ведает кого,
И свод элегий драгоценный
Представит некогда тебе
Всю повесть
о твоей судьбе.
Адриатические волны,
О Брента! нет, увижу вас
И, вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
Он свят для внуков Аполлона;
По гордой лире Альбиона
Он мне знаком, он мне родной.
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь на воле
С венецианкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
Язык Петрарки и любви.
Мне объявили, что мое знакомство и она, и дочь ее могут принимать не иначе как за честь; узнаю, что у них ни кола ни двора, а приехали хлопотать
о чем-то в каком-то присутствии; предлагаю услуги, деньги; узнаю, что они ошибкой поехали на вечер, думая, что действительно танцевать там учат; предлагаю способствовать с своей стороны воспитанию молодой девицы, французскому
языку и танцам.
— Нельзя же было кричать на все комнаты
о том, что мы здесь говорили. Я вовсе не насмехаюсь; мне только говорить этим
языком надоело. Ну куда вы такая пойдете? Или вы хотите предать его? Вы его доведете до бешенства, и он предаст себя сам. Знайте, что уж за ним следят, уже попали на след. Вы только его выдадите. Подождите: я видел его и говорил с ним сейчас; его еще можно спасти. Подождите, сядьте, обдумаем вместе. Я для того и звал вас, чтобы поговорить об этом наедине и хорошенько обдумать. Да сядьте же!
Тут Иван Игнатьич заметил, что проговорился, и закусил
язык. Но уже было поздно. Василиса Егоровна принудила его во всем признаться, дав ему слово не рассказывать
о том никому.
— Какое
о недоимке, братец ты мой! — отвечал первый мужик, и в голосе его уже не было следа патриархальной певучести, а, напротив, слышалась какая-то небрежная суровость, — так, болтал кое-что;
язык почесать захотелось. Известно, барин; разве он что понимает?
— Не люблю этого сочинителя. Всюду суется, все знает, а — невежда. Статейки пишет мертвым
языком. Доверчив был супруг мой, по горячности души знакомился со всяким… Ну, что же ты скажешь
о «взыскующих града»?
Важно плыли мягко бухающие, сочные вздохи чуткой меди; казалось, что железный, черный
язык ожил и сам, своею силою качается, жадно лижет медь, а звонарь безуспешно ловит его длинными руками, не может поймать и сам в отчаянии бьет лысым черепом
о край колокола.
— Люблю почесать
язык о премудрости разные!
Проверяя свое знание немецкого
языка, Самгин отвечал кратко, но охотно и думал, что хорошо бы, переехав границу, закрыть за собою какую-то дверь так плотно, чтоб можно было хоть на краткое время не слышать утомительный шум отечества и даже забыть
о нем.
О евреях он был способен говорить очень много. Говорил, облизывая губы фиолетовым
языком, и в туповатых глазах его поблескивало что-то остренькое и как будто трехгранное, точно кончик циркуля. Как всегда, речь свою он закончил привычно...
‹Ерухимович› рассказывал на украинском
языке игривый анекдот
о столкновении чрезмерной деликатности с излишней скромностью.
— Предпочитаю изучать немецкий
язык, — ответил он Самгину на вопрос
о гитаре, — ответил почему-то сердитым тоном.
«Я — напрасно сказал
о моих подозрениях Марины. У меня нередко срывается с
языка… лишнее. Это — от моей чистоплотности. От нежелания носить в себе… темное, нечестное, дурное, внушаемое людями».
— Я буду говорить прямо, хотя намерен говорить
о себе, — он тотчас замолчал, как бы прикусив
язык, мигнул и нормальным своим голосом, с удивлением произнес...
Он отказался, а она все-таки увеличила оклад вдвое. Теперь, вспомнив это, он вспомнил, что отказаться заставило его смущение, недостойное взрослого человека: выписывал и читал он по преимуществу беллетристику русскую и переводы с иностранных
языков; почему-то не хотелось, чтоб Марина знала это. Но серьезные книги утомляли его, обильная политическая литература и пресса раздражали.
О либеральной прессе Марина сказала...
На диване все оживленнее звучали голоса Алины и Варвары, казалось, что они говорят условным
языком и не то,
о чем думают. Алина внезапно и нелепо произнесла, передразнивая кого-то, шепелявя...
Ночью он прочитал «Слепых» Метерлинка. Монотонный
язык этой драмы без действия загипнотизировал его, наполнил смутной печалью, но смысл пьесы Клим не уловил. С досадой бросив книгу на пол, он попытался заснуть и не мог. Мысли возвращались к Нехаевой, но думалось
о ней мягче. Вспомнив ее слова
о праве людей быть жестокими в любви, он спросил себя...
Облизывая губы кончиком
языка, прищурив глаза, Марина смотрела в потолок; он наклонился к ней, желая спросить
о Кутузове, но она встряхнулась, заговорив...
У себя в комнате, сбросив сюртук, он подумал, что хорошо бы сбросить вот так же всю эту вдумчивость, путаницу чувств и мыслей и жить просто, как живут другие, не смущаясь говорить все глупости, которые подвернутся на
язык, забывать все премудрости Томилина, Варавки… И забыть бы
о Дронове.
Клим взглянул на него, недоверчиво нахмурясь, но убедился, что Лютов изъясняется с той искренностью,
о которой сказано: «Что у трезвого на уме, у пьяного — на
языке». Он стал слушать внимательнее.
Самгин спустился вниз к продавцу каталогов и фотографий. Желтолицый человечек, в шелковой шапочке, не отрывая правый глаз от газеты, сказал, что у него нет монографии
о Босхе, но возможно, что они имеются в книжных магазинах. В книжном магазине нашлась монография на французском
языке. Дома, после того, как фрау Бальц накормила его жареным гусем, картофельным салатом и карпом, Самгин закурил, лег на диван и, поставив на грудь себе тяжелую книгу, стал рассматривать репродукции.
Ругаясь, он подумал
о том, как цинично могут быть выражены мысли, и еще раз пожалел, что избрал юридический факультет. Вспомнил
о статистике Смолине, который оскорбил товарища прокурора, потом
о длинном
языке Тагильского.
— Вчера был веселый, смешной, как всегда. Я пришла, а там скандалит полиция, не пускают меня. Алины — нет, Макарова — тоже, а я не знаю
языка. Растолкала всех, пробилась в комнату, а он… лежит, и револьвер на полу.
О, черт! Побежала за Иноковым, вдруг — ты. Ну, скорее!..
— Вы не имете права сдерживать меня, — кричал он, не только не заботясь
о правильности
языка, но даже как бы нарочно подчеркивая искажения слов; в двери купе стоял, точно врубленный, молодой жандарм и говорил...
— Послушай, Михей Андреич, — строго заговорил Обломов, — я тебя просил быть воздержнее на
язык, особенно
о близком мне человеке…
Одни считали ее простой, недальней, неглубокой, потому что не сыпались с
языка ее ни мудрые сентенции
о жизни,
о любви, ни быстрые, неожиданные и смелые реплики, ни вычитанные или подслушанные суждения
о музыке и литературе: говорила она мало, и то свое, не важное — и ее обходили умные и бойкие «кавалеры»; небойкие, напротив, считали ее слишком мудреной и немного боялись. Один Штольц говорил с ней без умолка и смешил ее.
Но мысль
о деле, если только она не проходила через доклад, как, бывало, русский
язык через грамматику, а сказанная среди шуток и безделья, для него как-то ясна, лишь бы не доходило дело до бумаг.
— Не принуждайте себя: de grace, faites ce qu’il vous plaira. [
о, пожалуйста, поступайте, как вам будет угодно (фр.).] Теперь я знаю ваш образ мыслей, я уверена (она сделала ударение на этих словах), что вы хотите… и только свет… и злые
языки…
—
О, типун тебе на
язык! — перебила она сердито, кропая что-то сама иглой над приданым Марфеньки, хотя тут хлопотали около разложенных столов десять швей. Но она не могла видеть других за работой, чтоб и самой не пристать тут же, как Викентьев не мог не засмеяться и не заплакать, когда смеялись и плакали другие.
Марфенька зажимала уши или уходила вон, лишь только Викентьев, в объяснениях своих, выйдет из пределов обыкновенных выражений и заговорит
о любви к ней
языком романа или повести.
— Да, вот с этими, что порхают по гостиным, по ложам, с псевдонежными взглядами, страстно-почтительными фразами и заученным остроумием. Нет, кузина, если я говорю
о себе, то говорю, что во мне есть;
язык мой верно переводит голос сердца. Вот год я у вас: ухожу и уношу мысленно вас с собой, и что чувствую, то сумею выразить.
В одном из прежних писем я говорил
о способе их действия: тут, как ни знай сердце человеческое, как ни будь опытен, а трудно действовать по обыкновенным законам ума и логики там, где нет ключа к миросозерцанию, нравственности и нравам народа, как трудно разговаривать на его
языке, не имея грамматики и лексикона.
Это большой филологический труд, но труд начальный, который должен послужить только материалом для будущих основательных изысканий
о якутском
языке.
Читая эти страницы, испещренные названиями какого-то птичьего
языка, исполненные этнографических, географических, филологических данных
о крае, известном нам только по имени, благоговею перед всесокрушающею любознательностью и громадным терпением ученого отца и робко краду у него вышеприведенные отрывочные сведения
о Корее — все для вас.
С англичанкой кое-как разговор вязался, но с испанками — плохо. Девица была недурна собой, очень любезна; она играла на фортепиано плохо, а англичанка пела нехорошо. Я сказал девице что-то
о погоде, наполовину по-французски, наполовину по-английски, в надежде, что она что-нибудь поймет если не на одном, так на другом
языке, а она мне ответила, кажется,
о музыке, вполовину по-испански, вполовину… по-тагальски, я думаю.
Берите же, любезный друг, свою лиру, свою палитру, свой роскошный, как эти небеса,
язык,
язык богов, которым только и можно говорить
о здешней природе, и спешите сюда, — а я винюсь в своем бессилии и умолкаю!
Но вы, вероятно, знаете это из книги г-на Бетлинка, изданной в С.-Петербурге: «Uеber die jakutische Sprache» [«
О языке якутов» — нем.], а если нет, то загляните в нее из любопытства.
Наконец, адмиральский катер: на нем кроме самого адмирала помещались командиры со всех четырех судов: И. С. Унковский, капитан-лейтенанты Римский-Корсаков, Назимов и Фуругельм; лейтенант барон Крюднер, переводчик с китайского
языка О. А. Гошкевич и ваш покорнейший слуга.
О Боге можно говорить лишь
языком символики духовного опыта.
— Классические
языки, если хотите все мое
о них мнение, — это полицейская мера, вот для чего единственно они заведены, — мало-помалу начал вдруг опять задыхаться Коля, — они заведены потому, что скучны, и потому, что отупляют способности.
Затем, представив свои соображения, которые я здесь опускаю, он прибавил, что ненормальность эта усматривается, главное, не только из прежних многих поступков подсудимого, но и теперь, в сию даже минуту, и когда его попросили объяснить, в чем же усматривается теперь, в сию-то минуту, то старик доктор со всею прямотой своего простодушия указал на то, что подсудимый, войдя в залу, «имел необыкновенный и чудный по обстоятельствам вид, шагал вперед как солдат и держал глаза впереди себя, упираясь, тогда как вернее было ему смотреть налево, где в публике сидят дамы, ибо он был большой любитель прекрасного пола и должен был очень много думать
о том, что теперь
о нем скажут дамы», — заключил старичок своим своеобразным
языком.
Кроме полезного, Софрон заботился еще
о приятном: все канавы обсадил ракитником, между скирдами на гумне дорожки провел и песочком посыпал, на ветряной мельнице устроил флюгер в виде медведя с разинутой пастью и красным
языком, к кирпичному скотному двору прилепил нечто вроде греческого фронтона и под фронтоном белилами надписал: «Пастроен вселе Шипилофке втысеча восем Сод саракавом году.
— И… и… и… ни… ничего-о, батюшка, помаленьку, — отвечал Степан, запинаясь, словно пуды
языком ворочал.
Но до этого он не договаривался с Марьею Алексевною, и даже не по осторожности, хотя был осторожен, а просто по тому же внушению здравого смысла и приличия, по которому не говорил с нею на латинском
языке и не утруждал ее слуха очень интересными для него самого рассуждениями
о новейших успехах медицины: он имел настолько рассудка и деликатности, чтобы не мучить человека декламациями, непонятными для этого человека.
Это, Вера Павловна, то, что на церковном
языке называется грехом против духа святого, — грехом,
о котором говорится, что всякий другой грех может быть отпущен человеку, но этот — никак, никогда.