Неточные совпадения
—
Что?
о вчерашнем
разговоре? — сказал Левин, блаженно щурясь и отдуваясь после оконченного обеда и решительно не в силах вспомнить, какой это был вчерашний
разговор.
Левин не отвечал. Сказанное ими в
разговоре слово
о том,
что он действует справедливо только в отрицательном смысле, занимало его. «Неужели только отрицательно можно быть справедливым?» спрашивал он себя.
Он слушал
разговор о вчерашнем обеде в клубе и думал: «
Что теперь делается с ней, заснула ли?
Мадам Шталь говорила с Кити как с милым ребенком, на которого любуешься, как на воспоминание своей молодости, и только один раз упомянула
о том,
что во всех людских горестях утешение дает лишь любовь и вера и
что для сострадания к нам Христа нет ничтожных горестей, и тотчас же перевела
разговор на другое.
—
О, да! — сказала Анна, сияя улыбкой счастья и не понимая ни одного слова из того,
что говорила ей Бетси. Она перешла к большому столу и приняла участие в общем
разговоре.
Теперь он всею душой раскаивался,
что начал этот
разговор со Степаном Аркадьичем. Его особенное чувство было осквернено
разговором о конкурренции какого-то петербургского офицера, предположениями и советами Степана Аркадьича.
Левину хотелось поговорить с ними, послушать,
что они скажут отцу, но Натали заговорила с ним, и тут же вошел в комнату товарищ Львова по службе, Махотин, в придворном мундире, чтобы ехать вместе встречать кого-то, и начался уж неумолкаемый
разговор о Герцеговине,
о княжне Корзинской,
о думе и скоропостижной смерти Апраксиной.
При взгляде на тендер и на рельсы, под влиянием
разговора с знакомым, с которым он не встречался после своего несчастия, ему вдруг вспомнилась она, то есть то,
что оставалось еще от нее, когда он, как сумасшедший, вбежал в казарму железнодорожной станции: на столе казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова с своими тяжелыми косами и вьющимися волосами на висках, и на прелестном лице, с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное, жалкое в губках и ужасное в остановившихся незакрытых глазах, выражение, как бы словами выговаривавшее то страшное слово —
о том,
что он раскается, — которое она во время ссоры сказала ему.
Когда она вошла в спальню, Вронский внимательно посмотрел на нее. Он искал следов того
разговора, который, он знал, она, так долго оставаясь в комнате Долли, должна была иметь с нею. Но в ее выражении, возбужденно-сдержанном и что-то скрывающем, он ничего не нашел, кроме хотя и привычной ему, но всё еще пленяющей его красоты, сознания ее и желания, чтоб она на него действовала. Он не хотел спросить ее
о том,
что они говорили, но надеялся,
что она сама скажет что-нибудь. Но она сказала только...
Сначала полагали,
что жених с невестой сию минуту приедут, не приписывая никакого значения этому запозданию. Потом стали чаще и чаще поглядывать на дверь, поговаривая
о том,
что не случилось ли чего-нибудь. Потом это опоздание стало уже неловко, и родные и гости старались делать вид,
что они не думают
о женихе и заняты своим
разговором.
— Да, славный, — ответил Левин, продолжая думать
о предмете только
что бывшего
разговора. Ему казалось,
что он, насколько умел, ясно высказал свои мысли и чувства, а между тем оба они, люди неглупые и искренние, в один голос сказали,
что он утешается софизмами. Это смущало его.
Левин был благодарен Облонскому за то,
что тот со своим всегдашним тактом, заметив,
что Левин боялся
разговора о Щербацких, ничего не говорил
о них; но теперь Левину уже хотелось узнать то,
что его так мучало, но он не смел заговорить.
Слегка улыбнувшись, Вронский продолжал говорить со Свияжским, очевидно не имея никакого желания вступать в
разговор с Левиным; но Левин, говоря с братом, беспрестанно оглядывался на Вронского, придумывая,
о чем бы заговорить с ним, чтобы загладить свою грубость.
Во время кадрили ничего значительного не было сказано, шел прерывистый
разговор то
о Корсунских, муже и жене, которых он очень забавно описывал, как милых сорокалетних детей, то
о будущем общественном театре, и только один раз
разговор затронул ее за живое, когда он спросил
о Левине, тут ли он, и прибавил,
что он очень понравился ему.
Облонский обедал дома;
разговор был общий, и жена говорила с ним, называя его «ты»,
чего прежде не было. В отношениях мужа с женой оставалась та же отчужденность, но уже не было речи
о разлуке, и Степан Аркадьич видел возможность объяснения и примирения.
Она, счастливая, довольная после
разговора с дочерью, пришла к князю проститься по обыкновению, и хотя она не намерена была говорить ему
о предложении Левина и отказе Кити, но намекнула мужу на то,
что ей кажется дело с Вронским совсем конченным,
что оно решится, как только приедет его мать. И тут-то, на эти слова, князь вдруг вспылил и начал выкрикивать неприличные слова.
Нельзя было ни
о чем начать говорить, чтобы
разговор не свернулся на Алексея Александровича; никуда нельзя было поехать, чтобы не встретить его.
Левин хотел сказать брату
о своем намерении жениться и спросить его совета, он даже твердо решился на это; но когда он увидел брата, послушал его
разговора с профессором, когда услыхал потом этот невольно покровительственный тон, с которым брат расспрашивал его
о хозяйственных делах (материнское имение их было неделеное, и Левин заведывал обеими частями), Левин почувствовал,
что не может почему-то начать говорить с братом
о своем решении жениться.
Кроме того, Левин знал,
что он увидит у Свияжского помещиков соседей, и ему теперь особенно интересно было поговорить, послушать
о хозяйстве те самые
разговоры об урожае, найме рабочих и т. п., которые, Левин знал, принято считать чем-то очень низким, но которые теперь для Левина казались одними важными.
Разговор между обедавшими, за исключением погруженных в мрачное молчание доктора, архитектора и управляющего, не умолкал, где скользя, где цепляясь и задевая кого-нибудь за живое. Один раз Дарья Александровна была задета за живое и так разгорячилась,
что даже покраснела, и потом уже вспомнила, не сказано ли ею чего-нибудь лишнего и неприятного. Свияжский заговорил
о Левине, рассказывая его странные суждения
о том,
что машины только вредны в русском хозяйстве.
— Да, удивительное мастерство! — сказал Вронский. — Как эти фигуры на заднем плане выделяются! Вот техника, — сказал он, обращаясь к Голенищеву и этим намекая на бывший между ними
разговор о том,
что Вронский отчаивался приобрести эту технику.
Слово талант, под которым они разумели прирожденную, почти физическую способность, независимую от ума и сердца, и которым они хотели назвать всё,
что переживаемо было художником, особенно часто встречалось в их
разговоре, так как оно им было необходимо, для того чтобы называть то,
о чем они не имели никакого понятия, но хотели говорить.
Разговор зашел
о новом направлении искусства,
о новой иллюстрации Библии французским художником. Воркуев обвинял художника в реализме, доведенном до грубости. Левин сказал,
что Французы довели условность в искусстве как никто и
что поэтому они особенную заслугу видят в возвращении к реализму. В том,
что они уже не лгут, они видят поэзию.
Когда вечер кончился, Кити рассказала матери
о разговоре ее с Левиным, и, несмотря на всю жалость, которую она испытала к Левину, ее радовала мысль,
что ей было сделано предложение.
Они возобновили
разговор, шедший за обедом:
о свободе и занятиях женщин. Левин был согласен с мнением Дарьи Александровны,
что девушка, не вышедшая замуж, найдет себе дело женское в семье. Он подтверждал это тем,
что ни одна семья не может обойтись без помощницы,
что в каждой, бедной и богатой семье есть и должны быть няньки, наемные или родные.
Заметив это и то,
что княжна Варвара тотчас же, чтобы переменить
разговор, поспешно заговорила
о петербургских знакомых, и вспомнив то,
что некстати говорил Вронский в саду
о своей деятельности, Долли поняла,
что с этим вопросом об общественной деятельности связывалась какая-то интимная ссора между Анной и Вронским.
Говоря
о предстоящем наказании иностранцу, судившемуся в России, и
о том, как было бы неправильно наказать его высылкой за границу, Левин повторил то,
что он слышал вчера в
разговоре от одного знакомого.
Слушая
разговор брата с профессором, он замечал,
что они связывали научные вопросы с задушевными, несколько раз почти подходили к этим вопросам, но каждый раз, как только они подходили близко к самому главному, как ему казалось, они тотчас же поспешно отдалялись и опять углублялись в область тонких подразделений, оговорок, цитат, намеков, ссылок на авторитеты, и он с трудом понимал,
о чем речь.
Левин подошел к брату. Ничего не ловилось, но Сергей Иванович не скучал и казался в самом веселом расположении духа. Левин видел,
что, раззадоренный
разговором с доктором, он хотел поговорить. Левину же, напротив, хотелось скорее домой, чтобы распорядиться
о вызове косцов к завтрему и решить сомнение насчет покоса, которое сильно занимало его.
И, желая переменить
разговор, он спросил
о том,
что интересовало их обоих, —
о новом начальнике Степана Аркадьича, еще не старом человеке, получившем вдруг такое высокое назначение.
Этот
разговор поддержался, так как говорилось намеками именно
о том,
чего нельзя было говорить в этой гостиной, то есть об отношениях Тушкевича к хозяйке.
— То есть как тебе сказать?… Я по душе ничего не желаю, кроме того, чтобы вот ты не споткнулась. Ах, да ведь нельзя же так прыгать! — прервал он свой
разговор упреком за то,
что она сделала слишком быстрое движение, переступая через лежавший на тропинке сук. — Но когда я рассуждаю
о себе и сравниваю себя с другими, особенно с братом, я чувствую,
что я плох.
После их
разговора о религии, когда они были еще женихом и невестой, ни он, ни она никогда не затевали
разговора об этом, но она исполняла свои обряды посещения церкви, молитвы всегда с одинаковым спокойным сознанием,
что это так нужно.
— Я хочу предостеречь тебя в том, — сказал он тихим голосом, —
что по неосмотрительности и легкомыслию ты можешь подать в свете повод говорить
о тебе. Твой слишком оживленный
разговор сегодня с графом Вронским (он твердо и с спокойною расстановкой выговорил это имя) обратил на себя внимание.
— Стива говорит,
что гораздо лучше давать деньги, — продолжала между тем Долли начатый занимательный
разговор о том, как лучше дарить людей, — но…
Он слушал
разговор Агафьи Михайловны
о том, как Прохор Бога забыл, и на те деньги,
что ему подарил Левин, чтобы лошадь купить, пьет без просыпу и жену избил до смерти; он слушал и читал книгу и вспоминал весь ход своих мыслей, возбужденных чтением.
— Я не в бреду; пожалуйста, сделай, чтобы не было
разговоров о том,
что я выстрелил в себя нарочно.
Он приехал к Брянскому, пробыл у него пять минут и поскакал назад. Эта быстрая езда успокоила его. Всё тяжелое,
что было в его отношениях к Анне, вся неопределенность, оставшаяся после их
разговора, всё выскочило из его головы; он с наслаждением и волнением думал теперь
о скачке,
о том,
что он всё-таки поспеет, и изредка ожидание счастья свидания нынешней ночи вспыхивало ярким светом в его воображении.
—
Что же я могу сделать? — подняв плечи и брови, сказал Алексей Александрович. Воспоминание
о последнем проступке жены так раздражило его,
что он опять стал холоден, как и при начале
разговора. — Я очень вас благодарю за ваше участие, но мне пора, — сказал он вставая.
— Я люблю, когда он с высоты своего величия смотрит на меня: или прекращает свой умный
разговор со мной, потому
что я глупа, или снисходит до меня. Я это очень люблю: снисходит! Я очень рада,
что он меня терпеть не может, — говорила она
о нем.
Теперь они были наедине, и Анна не знала,
о чем говорить. Она сидела у окна, глядя на Долли и перебирая в памяти все те, казавшиеся неистощимыми, запасы задушевных
разговоров, и не находила ничего. Ей казалось в эту минуту,
что всё уже было сказано.
Засверкали глазенки у татарчонка, а Печорин будто не замечает; я заговорю
о другом, а он, смотришь, тотчас собьет
разговор на лошадь Казбича. Эта история продолжалась всякий раз, как приезжал Азамат. Недели три спустя стал я замечать,
что Азамат бледнеет и сохнет, как бывает от любви в романах-с.
Что за диво?..
Однажды, наскучив бостоном и бросив карты под стол, мы засиделись у майора С*** очень долго;
разговор, против обыкновения, был занимателен. Рассуждали
о том,
что мусульманское поверье, будто судьба человека написана на небесах, находит и между нами, христианами, многих поклонников; каждый рассказывал разные необыкновенные случаи pro [за (лат.).] или contra. [против (лат.).]
Я не намекал ни разу ни
о пьяном господине, ни
о прежнем моем поведении, ни
о Грушницком. Впечатление, произведенное на нее неприятною сценою, мало-помалу рассеялось; личико ее расцвело; она шутила очень мило; ее
разговор был остер, без притязания на остроту, жив и свободен; ее замечания иногда глубоки… Я дал ей почувствовать очень запутанной фразой,
что она мне давно нравится. Она наклонила головку и слегка покраснела.
Пробираюсь вдоль забора и вдруг слышу голоса; один голос я тотчас узнал: это был повеса Азамат, сын нашего хозяина; другой говорил реже и тише. «
О чем они тут толкуют? — подумал я. — Уж не
о моей ли лошадке?» Вот присел я у забора и стал прислушиваться, стараясь не пропустить ни одного слова. Иногда шум песен и говор голосов, вылетая из сакли, заглушали любопытный для меня
разговор.
Уездный чиновник пройди мимо — я уже и задумывался: куда он идет, на вечер ли к какому-нибудь своему брату или прямо к себе домой, чтобы, посидевши с полчаса на крыльце, пока не совсем еще сгустились сумерки, сесть за ранний ужин с матушкой, с женой, с сестрой жены и всей семьей, и
о чем будет веден
разговор у них в то время, когда дворовая девка в монистах или мальчик в толстой куртке принесет уже после супа сальную свечу в долговечном домашнем подсвечнике.
— Позвольте, почтеннейший, вновь обратить вас к предмету прекращенного
разговора. Я спрашивал вас
о том, как быть, как поступить, как лучше приняться… [Далее в рукописи отсутствуют две страницы. В первом издании второго тома «Мертвых душ» (1855) примечание: «Здесь в
разговоре Костанжогло с Чичиковым пропуск. Должно полагать,
что Костанжогло предложил Чичикову приобрести покупкою именье соседа его, помещика Хлобуева».]
О чем бы
разговор ни был, он всегда умел поддержать его: шла ли речь
о лошадином заводе, он говорил и
о лошадином заводе; говорили ли
о хороших собаках, и здесь он сообщал очень дельные замечания; трактовали ли касательно следствия, произведенного казенною палатою, — он показал,
что ему небезызвестны и судейские проделки; было ли рассуждение
о бильярдной игре — и в бильярдной игре не давал он промаха; говорили ли
о добродетели, и
о добродетели рассуждал он очень хорошо, даже со слезами на глазах; об выделке горячего вина, и в горячем вине знал он прок;
о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и
о них он судил так, как будто бы сам был и чиновником и надсмотрщиком.
По движениям губ и рук их видно было,
что они были заняты живым
разговором; может быть, они тоже говорили
о приезде нового генерал-губернатора и делали предположения насчет балов, какие он даст, и хлопотали
о вечных своих фестончиках и нашивочках.
О себе приезжий, как казалось, избегал много говорить; если же говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и
разговор его в таких случаях принимал несколько книжные обороты:
что он не значащий червь мира сего и не достоин того, чтобы много
о нем заботились,
что испытал много на веку своем, претерпел на службе за правду, имел много неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и
что теперь, желая успокоиться, ищет избрать наконец место для жительства, и
что, прибывши в этот город, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам.