Неточные совпадения
Заглянул бы кто-нибудь к нему на рабочий двор, где наготовлено было на запас всякого
дерева и посуды, никогда не употреблявшейся, — ему бы показалось, уж не
попал ли он как-нибудь в Москву на щепной двор, куда ежедневно отправляются расторопные тещи и свекрухи,
с кухарками позади, делать свои хозяйственные запасы и где горами белеет всякое
дерево — шитое, точеное, лаженое и плетеное: бочки, пересеки, ушаты, лагуны́, [Лагун — «форма ведра
с закрышкой».
В такой безуспешной и тревожной погоне прошло около часу, когда
с удивлением, но и
с облегчением Ассоль увидела, что
деревья впереди свободно раздвинулись, пропустив синий разлив моря, облака и край желтого песчаного обрыва, на который она выбежала, почти
падая от усталости.
Спать он лег, чувствуя себя раздавленным, измятым, и проснулся, разбуженный стуком в дверь, горничная будила его к поезду. Он быстро вскочил
с постели и несколько секунд стоял, закрыв глаза, ослепленный удивительно ярким блеском утреннего солнца. Влажные листья
деревьев за открытым окном тоже ослепительно сияли, отражая в хрустальных каплях дождя разноцветные, короткие и острые лучики. Оздоровляющий запах сырой земли и цветов наполнял комнату; свежесть утра щекотала кожу. Клим Самгин, вздрагивая, подумал...
Не пожелав остаться на прения по докладу, Самгин пошел домой. На улице было удивительно хорошо, душисто, в небе, густо-синем, таяла серебряная луна, на мостовой сверкали лужи,
с темной зелени
деревьев падали голубые капли воды; в домах открывались окна. По другой стороне узкой улицы шагали двое, и один из них говорил...
Клим посмотрел в окно.
С неба отклеивались серенькие клочья облаков и
падали за крыши, за
деревья.
Утро было пестрое, над влажной землей гулял теплый ветер, встряхивая
деревья,
с востока плыли мелкие облака, серые, точно овчина; в просветах бледно-голубого неба мигало и таяло предосеннее солнце; желтый лист
падал с берез; сухо шелестела хвоя сосен, и было скучнее, чем вчера.
Плетень, отделявший сад Райских от леса, давно
упал и исчез.
Деревья из сада смешались
с ельником и кустами шиповника и жимолости, переплелись между собою и образовали глухое, дикое место, в котором пряталась заброшенная, полуразвалившаяся беседка.
Лес идет разнообразнее и крупнее. Огромные сосны и ели, часто надломившись живописно,
падают на соседние
деревья. Травы обильны. «Сена-то, сена-то! никто не косит!» — беспрестанно восклицает
с соболезнованием Тимофей, хотя ему десять раз сказано, что тут некому косить. «Даром пропадает!» — со вздохом говорит он.
Не раз содрогнешься, глядя на дикие громады гор без растительности,
с ледяными вершинами,
с лежащим во все лето снегом во впадинах, или на эти леса, которые растут тесно, как тростник,
деревья жмутся друг к другу, высасывают из земли скудные соки и
падают сами от избытка сил и недостатка почвы.
Множество возвращающегося
с работы простого народа толпилось на пристани, ожидая очереди
попасть на паром, перевозивший на другую сторону, где первая кидалась в глаза куча навозу, грязный берег, две-три грязные хижины, два-три тощие
дерева и за всем этим — вспаханные поля.
И Алеша
с увлечением, видимо сам только что теперь внезапно
попав на идею, припомнил, как в последнем свидании
с Митей, вечером, у
дерева, по дороге к монастырю, Митя, ударяя себя в грудь, «в верхнюю часть груди», несколько раз повторил ему, что у него есть средство восстановить свою честь, что средство это здесь, вот тут, на его груди… «Я подумал тогда, что он, ударяя себя в грудь, говорил о своем сердце, — продолжал Алеша, — о том, что в сердце своем мог бы отыскать силы, чтобы выйти из одного какого-то ужасного позора, который предстоял ему и о котором он даже мне не смел признаться.
Часов в 9 утра мы снялись
с бивака и пошли вверх по реке Билимбе. Погода не изменилась к лучшему.
Деревья словно плакали:
с ветвей их на землю все время
падали крупные капли, даже стволы были мокрые.
По его словам, такой же тайфун был в 1895 году. Наводнение застало его на реке Даубихе, около урочища Анучино. Тогда на маленькой лодочке он спас заведующего почтово-телеграфной конторой, двух солдаток
с детьми и четырех китайцев. Два дня и две ночи он разъезжал на оморочке и снимал людей
с крыш домов и
с деревьев. Сделав это доброе дело, Дерсу ушел из Анучина, не дожидаясь полного
спада воды. Его потом хотели наградить, но никак не могли разыскать в тайге.
К утру ветер начал стихать. Сильные порывы сменялись периодами затишья. Когда рассвело, я не узнал места: одна фанза была разрушена до основания, у другой выдавило стену; много
деревьев, вывороченных
с корнями, лежало на земле.
С восходом солнца ветер
упал до штиля; через полчаса он снова начал дуть, но уже
с южной стороны.
Пробираться сквозь заросли горелого леса всегда трудно. Оголенные от коры стволы
деревьев с заостренными сучками в беспорядке лежат на земле. В густой траве их не видно, и потому часто спотыкаешься и
падаешь. Обыкновенно после однодневного пути по такому горелому колоднику ноги у лошадей изранены, у людей одежда изорвана, а лица и руки исцарапаны в кровь. Зная по опыту, что гарь выгоднее обойти стороной, хотя бы и
с затратой времени, мы спустились к ручью и пошли по гальке.
Через 15 минут
дерево затрещало и
с грохотом
упало в воду.
Я глядел тогда на зарю, на
деревья, на зеленые мелкие листья, уже потемневшие, но еще резко отделявшиеся от розового неба; в гостиной, за фортепьянами, сидела Софья и беспрестанно наигрывала какую-нибудь любимую, страстно задумчивую фразу из Бетховена; злая старуха мирно похрапывала, сидя на диване; в столовой, залитой потоком алого света, Вера хлопотала за чаем; самовар затейливо шипел, словно чему-то радовался;
с веселым треском ломались крендельки, ложечки звонко стучали по чашкам; канарейка, немилосердно трещавшая целый день, внезапно утихала и только изредка чирикала, как будто о чем-то спрашивала; из прозрачного, легкого облачка мимоходом
падали редкие капли…
Но вот наступает вечер. Заря запылала пожаром и обхватила полнеба. Солнце садится. Воздух вблизи как-то особенно прозрачен, словно стеклянный; вдали ложится мягкий пар, теплый на вид; вместе
с росой
падает алый блеск на поляны, еще недавно облитые потоками жидкого золота; от
деревьев, от кустов, от высоких стогов сена побежали длинные тени… Солнце село; звезда зажглась и дрожит в огнистом море заката…
Прошло несколько мгновений… Она притихла, подняла голову, вскочила, оглянулась и всплеснула руками; хотела было бежать за ним, но ноги у ней подкосились — она
упала на колени… Я не выдержал и бросился к ней; но едва успела она вглядеться в меня, как откуда взялись силы — она
с слабым криком поднялась и исчезла за
деревьями, оставив разбросанные цветы на земле.
Погода нам не благоприятствовала. Все время моросило, на дорожке стояли лужи, трава была мокрая,
с деревьев падали редкие крупные капли. В лесу стояла удивительная тишина. Точно все вымерло. Даже дятлы и те куда-то исчезли.
Спуск
с хребта был не легче подъема. Люди часто
падали и больно ушибались о камни и сучья валежника. Мы спускались по высохшему ложу какого-то ручья и опять долго не могли найти воды. Рытвины, ямы, груды камней, заросли чертова
дерева, мошка и жара делали эту часть пути очень тяжелой.
После ужина казаки рано легли
спать. За день я так переволновался, что не мог уснуть. Я поднялся, сел к огню и стал думать о пережитом. Ночь была ясная, тихая. Красные блики от огня, черные тени от
деревьев и голубоватый свет луны перемешивались между собой. По опушкам сонного леса бродили дикие звери. Иные совсем близко подходили к биваку. Особенным любопытством отличались козули. Наконец я почувствовал дремоту, лег рядом
с казаками и уснул крепким сном.
Тотчас мы стали сушиться. От намокшей одежды клубами повалил пар. Дым костра относило то в одну, то в другую сторону. Это был верный признак, что дождь скоро перестанет. Действительно, через полчаса он превратился в изморось.
С деревьев продолжали
падать еще крупные капли.
Гора Тудинза представляет собой массив, круто падающий в долину реки Лефу и изрезанный глубокими
падями с северной стороны. Пожелтевшая листва
деревьев стала уже осыпаться на землю. Лес повсюду начинал сквозить, и только дубняки стояли еще одетые в свой наряд, поблекший и полузасохший.
«
Спит ли моя ясноокая Ганна?» — думал он, подходя к знакомой нам хате
с вишневыми
деревьями.
Спать под
деревом мне совсем не хотелось. Я опять ринулся, как сумасшедший,
с холма и понесся к гимназии, откуда один за другим выходили отэкзаменовавшиеся товарищи. По «закону божию», да еще на последнем экзамене, «резать» было не принято. Выдерживали все, и городишко, казалось, был заполнен нашей опьяняющей радостью. Свобода! Свобода!
Весьма часто случается, что тяжело раненный тетерев слетает
с дерева как ни в чем не бывал, но, пролетев иногда довольно значительное пространство, вдруг поднимается вверх столбом и
падает мертвый.
С быстротою молнии
падает он из поднебесья на вспорхнувшую пташку, и если она не успеет
упасть в траву, спрятаться в листьях
дерева или куста, то копчик вонзит в нее острые когти и унесет в гнездо к своим детям.
Не говорю о том, что крестьяне вообще поступают безжалостно
с лесом, что вместо валежника и бурелома, бесполезно тлеющего, за которым надобно похлопотать, потому что он толст и тяжел, крестьяне обыкновенно рубят на дрова молодой лес; что у старых
дерев обрубают на топливо одни сучья и вершину, а голые стволы оставляют сохнуть и гнить; что косят траву или
пасут стада без всякой необходимости там, где пошли молодые лесные побеги и даже зарости.
А как весело ссадить косача метким выстрелом
с самой вершины огромного
дерева и смотреть, как он, медленно
падая, считая сучки, как говорят, то есть валясь
с сучка на сучок, рухнет, наконец, на землю!
Опускаясь на ночлег, они не слетают, а как будто
падают вниз, без всякого шума, точно пропадают, так что, завидя издали большое
дерево, унизанное десятками тетеревов, и подъезжая к нему
с осторожностью, вдруг вы увидите, что тетеревов нет, а они никуда не улетали!
Я никогда не мог равнодушно видеть не только вырубленной рощи, но даже падения одного большого подрубленного
дерева; в этом падении есть что-то невыразимо грустное: сначала звонкие удары топора производят только легкое сотрясение в древесном стволе; оно становится сильнее
с каждым ударом и переходит в общее содрогание каждой ветки и каждого листа; по мере того как топор прохватывает до сердцевины, звуки становятся глуше, больнее… еще удар, последний:
дерево осядет, надломится, затрещит, зашумит вершиною, на несколько мгновений как будто задумается, куда
упасть, и, наконец, начнет склоняться на одну сторону, сначала медленно, тихо, и потом,
с возрастающей быстротою и шумом, подобным шуму сильного ветра, рухнет на землю!..
Правда, рано утром, и то уже в исходе марта, и без лыж ходить по насту, который иногда бывает так крепок, что скачи куда угодно хоть на тройке; подкрасться как-нибудь из-за
деревьев к начинающему глухо токовать краснобровому косачу; нечаянно наткнуться и взбудить чернохвостого русака
с ремнем пестрой крымской мерлушки по спине или чисто белого как снег беляка: он еще не начал сереть, хотя уже волос лезет; на пищик [Пищиком называется маленькая дудочка из гусиного пера или кожи
с липового прутика, на котором издают ртом писк, похожий на голос самки рябца] подозвать рябчика — и кусок свежей, неперемерзлой дичины может
попасть к вам на стол…
Мы сняли
с себя ружья и прислонили их к
дереву, затем принялись ломать сухие сучья. Один сучок
упал на землю. Я наклонился и стал искать его у себя под ногами. Случайно рукой я нащупал большой кусок древесного корья.
В это мгновение я увидел другого орлана, направляющегося к той же лиственице. Царственный хищник, сидевший на
дереве, разжал лапы и выпустил свою жертву. Небольшое животное, величиною
с пищуху, полетело вниз и ударилось о землю
с таким шумом,
с каким
падают только мертвые тела.
После полуночи дождь начал стихать, но небо по-прежнему было морочное. Ветром раздувало пламя костра. Вокруг него бесшумно прыгали, стараясь осилить друг друга, то яркие блики, то черные тени. Они взбирались по стволам
деревьев и углублялись в лес, то вдруг припадали к земле и, казалось, хотели проникнуть в самый огонь. Кверху от костра клубами вздымался дым, унося
с собою тысячи искр. Одни из них пропадали в воздухе, другие
падали и тотчас же гасли на мокрой земле.
Досада взяла меня. Я рассердился и пошел обратно к соболиному
дереву, но вяза этого я уже не нашел. Сильное зловоние дало мне знать, что я
попал на то место, где на земле валялось мертвое животное, Я еще раз изменил направление и старался итти возможно внимательнее на восток. На этот раз я
попал в гости к филину, а потом опять к каменной глыбе
с россыпью.
С деревьев падали на землю редкие крупные капли.
Время было весеннее. Лодка шла вдоль берега и
попадала то в полосы прохладного морского воздуха, то в струи теплого, слегка сыроватого ветерка, дующего
с материка. Яркое июньское солнце обильно изливало на землю теплые и живительные лучи свои, но по примятой прошлогодней траве, по сырости и полному отсутствию листвы на
деревьях видно было, что земля только что освободилась от белоснежного покрова и еще не успела просохнуть как следует.
Через минуту мы уже были на вышке, в маленькой комнате, которой стены были разрисованы
деревьями на манер сада. Солнце в упор
палило сюда своими лучами, но капитан и его товарищ, по-видимому, не замечали нестерпимого жара и порядком-таки урезали, о чем красноречиво свидетельствовал графин
с водкой, опорожненный почти до самого дна.
Ночь была темна,
деревья чуть шептали;
с неба
падал тихий холодок, от огорода тянуло запахом укропа.
Шум начал стихать, и дождь хлынул ровной полосой, как из открытой души, но потом все стихло, и редкие капли дождя
падали на мокрую листву
деревьев, на размякший песок дорожек и на осклизнувшую крышу
с таким звуком, точно кто бросал дробь в воду горстями.
Но как объяснить всего себя, всю свою болезнь, записанную на этих страницах. И я потухаю, покорно иду… Лист, сорванный
с дерева неожиданным ударом ветра, покорно
падает вниз, но по пути кружится, цепляется за каждую знакомую ветку, развилку, сучок: так я цеплялся за каждую из безмолвных шаров-голов, за прозрачный лед стен, за воткнутую в облако голубую иглу аккумуляторной башни.
Тогда я шел далее. Мне нравилось встречать пробуждение природы; я бывал рад, когда мне удавалось вспугнуть заспавшегося жаворонка или выгнать из борозды трусливого зайца. Капли росы
падали с верхушек трясунки,
с головок луговых цветов, когда я пробирался полями к загородной роще.
Деревья встречали меня шепотом ленивой дремоты. Из окон тюрьмы не глядели еще бледные, угрюмые лица арестантов, и только караул, громко звякая ружьями, обходил вокруг стены, сменяя усталых ночных часовых.
Пермяки и зыряне целую зиму по лесам ходят; стрельба у них не
с руки, а будто к
дереву прислонясь; ружья длинные, по-ихнему туркой прозываются; заряд в него кладется маленький, и пулька тоже самая мелконькая: вот он и норовит белке или горностайке в самый, то есть, конец мордочки
попасть.
Почти на том же самом месте дороги, где часа два тому назад они настигли Эмиля, — он снова выскочил из-за
дерева и
с радостным криком на губах, помахивая картузом над головою и подпрыгивая, бросился прямо к карете, чуть-чуть не
попал под колеса и, не дожидаясь, чтобы лошади остановились, вскарабкался через закрытые дверцы — и так и впился в Санина.
Внезапно другая сабля свистнула над головою князя. Матвей Хомяк прилетел господину на помощь. Завязался бой меж Хомяком и Серебряным. Опричники
напали с голыми саблями на князя, но
деревья и лом защитили Никиту Романовича, не дали всем вдруг окружить его.
В одной из
паль был сучок, по-видимому твердо сросшийся
с деревом.
С дерев спадает дряхлый лист...
Надо мною звенит хвойный лес, отряхая
с зеленых лап капли росы; в тени, под
деревьями, на узорных листьях папоротника сверкает серебряной парчой иней утреннего заморозка. Порыжевшая трава примята дождями, склоненные к земле стебли неподвижны, но когда на них
падает светлый луч — заметен легкий трепет в травах, быть может, последнее усилие жизни.