Неточные совпадения
— Добивай! — кричит Миколка и вскакивает, словно себя не помня, с телеги. Несколько
парней, тоже красных и пьяных, схватывают что попало — кнуты, палки, оглоблю — и бегут к издыхающей кобыленке. Миколка становится сбоку и
начинает бить ломом зря по спине. Кляча протягивает морду, тяжело вздыхает и умирает.
Этот
парень все более не нравился Самгину, весь не нравился. Можно было думать, что он рисуется своей грубостью и желает быть неприятным. Каждый раз, когда он
начинал рассказывать о своей анекдотической жизни, Клим, послушав его две-три минуты, демонстративно уходил. Лидия написала отцу, что она из Крыма проедет в Москву и что снова решила поступить в театральную школу. А во втором, коротеньком письме Климу она сообщила, что Алина, порвав с Лютовым, выходит замуж за Туробоева.
Из комнаты Анфимьевны вышли студент Панфилов с бинтом в руках и горничная Настя с тазом воды; студент встал на колени, развязывая ногу
парня, а тот, крепко зажмурив глаза,
начал выть.
Под ветлой стоял Туробоев, внушая что-то уряднику, держа белый палец у его носа. По площади спешно шагал к ветле священник с крестом в руках, крест сиял, таял, освещая темное, сухое лицо. Вокруг ветлы собрались плотным кругом бабы, урядник
начал расталкивать их, когда подошел поп, — Самгин увидал под ветлой
парня в розовой рубахе и Макарова на коленях перед ним.
— Ден десяток тому назад юродивый
парень этот пришел ко мне и
начал увещевать, чтоб я отказался от бесед с рабочими и вас, товарищ Петр, к тому же склонил.
Взмахнув руками, он сбросил с себя шубу и
начал бить кулаками по голове своей; Самгин видел, что по лицу
парня обильно текут слезы, видел, что большинство толпы любуется
парнем, как фокусником, и слышал восторженно злые крики человека в опорках...
— Ах ты, шут этакой! — промолвил он наконец и, сняв шляпу,
начал креститься. — Право, шут, — прибавил он и обернулся ко мне, весь радостный. — А хороший должен быть человек, право. Но-но-но, махонькие! поворачивайтесь! Целы будете! Все целы будем! Ведь это он проехать не давал; он лошадьми-то правил. Экой шут
парень. Но-но-но-ноо! с Бо-гам!
Странное какое-то беспокойство овладевает вами в его доме; даже комфорт вас не радует, и всякий раз, вечером, когда появится перед вами завитый камердинер в голубой ливрее с гербовыми пуговицами и
начнет подобострастно стягивать с вас сапоги, вы чувствуете, что если бы вместо его бледной и сухопарой фигуры внезапно предстали перед вами изумительно широкие скулы и невероятно тупой нос молодого дюжего
парня, только что взятого барином от сохи, но уже успевшего в десяти местах распороть по швам недавно пожалованный нанковый кафтан, — вы бы обрадовались несказанно и охотно бы подверглись опасности лишиться вместе с сапогом и собственной вашей ноги вплоть до самого вертлюга…
В Богословском (Петровском) переулке с 1883 года открылся театр Корша. С девяти вечера отовсюду поодиночке
начинали съезжаться извозчики, становились в линию по обеим сторонам переулка, а не успевшие занять место вытягивались вдоль улицы по правой ее стороне, так как левая была занята лихачами и
парными «голубчиками», платившими городу за эту биржу крупные суммы. «Ваньки», желтоглазые погонялки — эти извозчики низших классов, а также кашники, приезжавшие в столицу только на зиму, платили «халтуру» полиции.
Парень долго не мог успокоиться и время от времени
начинал причитать как-то по-бабьи. Собственно, своим спасеньем Михей Зотыч обязан был ему. Когда били Ермилыча, кучер убежал и спрятался, а когда толпа погналась за Михеем Зотычем, он окончательно струсил: убьют старика и за него примутся. В отчаянии он погнал на лошадях за толпой, как-то пробился и, обогнав Михея Зотыча, на всем скаку подхватил его в свою кошевку.
— Не разберешь тебя,
парень, хорошенько; бог тебя знает! — сказал он и
начал неторопливо стряхивать с себя стружки и напяливать на себя свой вицмундиришко.
— Я тебе одно скажу,
парень, —
начал он не без торжественности. — Примерно, ежели бы у тебя был брат или, скажем, друг, который, значит, с самого сыздетства. Постой, друже, ты собаке колбасу даром не стравляй… сам лучше скушай… этим, брат, ее не подкупишь. Говорю, ежели бы у тебя был самый что ни на есть верный друг… который сыздетства… То за сколько бы ты его примерно продал?
В этот момент толпа на улице глухо загудела, точно по живой человеческой ниве гулкой волной прокатилась волна. «Едет!.. Едет!..» — поднялось в воздухе, и Студеная улица зашевелилась от
начала до конца, пропуская двух верховых, скакавших к господскому дому на взмыленных лошадях во весь опор. Это и были давно ожидаемые всеми загонщики, молодые крестьянские
парни в красных кумачных рубахах.
— Зачем? И охота есть! — ответил
парень, потирая подбородок. — Народ
начал пошевеливать мозгой. «Геология» — это что?
— Оно — не помилует! — спокойно согласился
парень и снова
начал рассматривать книги.
К счастию, начались каникулы, и она могла запереться в своей комнате. Но она очень хорошо понимала, что никакая изолированность не спасет ее."Пропала!" — в этом слове заключалось все ее будущее. Признаки предстоящей гибели уже
начали оказываться. В праздничные дни молодые сельские
парни гурьбою останавливались против ее окон и кричали...
Когда новые лошади были заложены, на беседку влез длинновязый
парень, с сережкой в ухе, в кафтане с прорехами и в валяных сапогах, хоть мокреть была страшная;
парень из дворовых, недавно прогнанный с почтовой станции и для большего форса все еще ездивший с колокольчиком. В отношении лошадей он был каторга; как подобрал вожжи, так и
начал распоряжаться.
Парень наш, не будь глуп, сейчас в поле, и ну валять да стричь ту да другую овцу, а те, дуры, сглупа да с непривычки лягаться да брыкаться
начали…
Похвалы Сашаки Гурьева были чрезвычайно лестны и сладки, но Александров давно уже
начал догадываться, что полагаться на них и ненадежно, и глупо, и опасно. Гурьев
парень превосходный, но что он, по совести говоря, понимает в высоком и необычайно трудном искусстве поэзии?
Почтовый извозчик, озлобленный с виду
парень, проговорив: «Эх, вы, одры!» — сразу же
начал загнанных почтовых лошадей лупить кнутом по бокам, так что те не выдержали наконец — отступились от дурака и заскакали.
Положение Хомяка, ввиду непривычного оружия и необыкновенной силы Митьки, было довольно затруднительно, а зрители очевидно принимали сторону
парня и уже
начинали посмеиваться над Хомяком.
Я шел быстро, хотелось поскорее
начать и кончить все это. Меня сопровождали Валёк, Кострома и еще какие-то
парни. Перелезая через кирпичную ограду, я запутался в одеяле, упал и тотчас вскочил на ноги, словно подброшенный песком. За оградой хохотали. Что-то екнуло в груди, по коже спины пробежал неприятный холодок.
Пошабашив, пошли ужинать к нему в артель, а после ужина явились Петр со своим работником Ардальоном и Мишин с молодым
парнем Фомою. В сарае, где артель спала, зажгли лампу, и я
начал читать; слушали молча, не шевелясь, но скоро Ардальон сказал сердито...
Ещё издали заметив нарядно одетого
парня, сапожник складывал руки на груди и
начинал пронзительно свистеть, якобы отдыхая и любуясь синими далями, а когда Матвей равнялся с ним, он испуганно вскакивал на ноги, низко кланялся и нарочито тонким голосом говорил...
Парень твёрдо
начал, сунув руку с фуражкой в карман поддёвки...
Белые редкие брови едва заметны на узкой полоске лба, от этого прозрачные и круглые рачьи глаза
парня, казалось, забегали вперёд вершка на два от его лица; стоя на пороге двери, он вытягивал шею и, оскалив зубы, с мёртвою, узкой улыбкой смотрел на Палагу, а Матвей, видя его таким, думал, что если отец скажет: «Савка, ешь печку!» —
парень осторожно, на цыпочках подойдёт к печке и
начнёт грызть изразцы крупными жёлтыми зубами.
Парень повеселел, даже стал забывать о прошедшем; даже белый бык
начал появляться реже и реже, хотя все еще напоминал иногда о своем фантастическом существовании.
— Хорошо. Это легко… Что же, ты
парню белому достанешься, Марьянка, а? а не Лукашке? — сказал Белецкий, для приличия обращаясь сначала к Марьянке; и, не дождавшись ответа, он подошел к Устеньке и
начал просить ее привести с собою Марьянку. Не успел он договорить, как запевало заиграла другую песню, и девки потянули друг дружку.
— Тебя умудрил господь, Архип Кудимович; ты всю подноготную знаешь: лошадь ли сбежит, корова ли зачахнет, червь ли нападет на скотину, задумает ли
парень жениться,
начнет ли молодица выкликать — все к тебе да к тебе с поклоном. Да и сам боярин, нет-нет, а скажет тебе ласковое слово; где б ни пировали, Кудимович тут как тут: как, дескать, не позвать такого знахаря — беду наживешь!..
— А должно быть, шустер твой мальчишка-то, сват Аким, не тебе чета! —
начал Глеб, снова принимаясь за работу. — Вишь, как отделал моего парня-то… Да и лукав же, видно, даром от земли не видок: «Поди, говорит, тятька зовет!» Смотри, не напроказил бы там чего.
— А то как же! Вестимо, встретили: «Кланяйся, говорили, маменьке, целуй у ней ручки!» —
начал было Нефед к неописанному восторгу молодого
парня.
Но в это время глаза мельника устремляются на плотину — и он цепенеет от ужаса: плотины как не бывало; вода гуляет через все снасти… Вот тебе и мастак-работник, вот тебе и
парень на все руки! Со всем тем, боже сохрани, если недовольный хозяин
начнет упрекать Акима: Аким ничего, правда, не скажет в ответ, но уж зато с этой минуты бросает работу, ходит как словно обиженный, живет как вон глядит; там кочергу швырнет, здесь ногой пихнет, с хозяином и хозяйкой слова не молвит, да вдруг и перешел в другой дом.
В эти пять дней он неоднократно урывался, однако ж, на маленькое озеро; но свидания с дочкой рыбака — свидания, которые ограничивались одними разговорами, клятвами и уверениями,
начинали с некоторых пор прискучивать молодому
парню.
Старый рыбак давно еще, почти с самого
начала зимы, стал замечать перемену в молодом
парне.
Мало-помалу, однако ж, глаза его, все еще не покидавшие спящего Нефеда,
начали соловеть и смежаться; немного погодя зубастый
парень растянулся наземь и, подложив под голову шапку, предался отдыху; примеру его последовали двое других товарищей.
— А все как словно страшно… Да нет, нет, Ваня не такой
парень! Он хоть и проведает, а все не скажет… Ах, как стыдно! Я и сама не знаю: как только повстречаюсь с ним, так даже вся душа заноет… так бы, кажется, и убежала!.. Должно быть, взаправду я обозналась: никого нету, — проговорила Дуня, быстро оглядываясь. — Ну, Гриша, так что ж ты
начал рассказывать? — заключила она, снова усаживаясь подле
парня.
— Ну, что, дьячок, что голову-то повесил? Отряхнись! — сказал Глеб, как только прошло первое движение досады. — Али уж так кручина больно велика?.. Эх ты! Раненько, брат, кручиной забираешься… Погоди, будет время, придет и незваная, непрошеная!.. Пой, веселись — вот пока твоя вся забота… А ты нахохлился; подумаешь, взаправду несчастный какой… Эх ты, слабый, пра, слабый! Ну, что ты за
парень? Что за рыбак? Мякина, право слово, мякина! — заключил Глеб, постепенно смягчаясь, и снова
начал ухмыляться в бороду.
Эту историю, простую и страшную, точно она взята со страниц Библии, надобно
начать издали, за пять лет до наших дней и до ее конца: пять лет тому назад в горах, в маленькой деревне Сарачена жила красавица Эмилия Бракко, муж ее уехал в Америку, и она находилась в доме свекра. Здоровая, ловкая работница, она обладала прекрасным голосом и веселым характером — любила смеяться, шутить и, немножко кокетничая своей красотой, сильно возбуждала горячие желания деревенских
парней и лесников с гор.
Сердито бросает старик:
Вот
парень вам из молодых…
Спросите их:
Куда глядят? Чего хотят?
Парень в недоумении:
Никак желанное словцо
Не попадало на язык…
— Чего?… — он
начал было вслух…
Да вдруг как кудрями встряхнет,
Да вдруг как свистнет во весь дух —
И тройка ринулась вперед!
Вперед, в пространство без конца…
И все заставлял пить
парное молоко. Я уже
начал понемногу сперва сидеть, потом с его помощью вставать и выходить раза два в день из сакли, посидеть на камне, подышать великолепным воздухом, полюбоваться на снега Эльбруса вверху и на зеленую полянку внизу, где бродило стадо чуть различимых коз.
Пятый акт. Публика еще в антракте заняла места. Могильщики, старик и молодой
парень, копают могилу. Приходят Гамлет и Горацио. Сцена с черепом Иорика. Наконец, хоронят Офелию. Все расходятся. Могильщики
начинают закапывать могилу.
Такие отношения установились у них быстро; в две-три встречи Медынская вполне овладела юношей и
начала медленно пытать его. Ей, должно быть, нравилась власть над здоровым, сильным
парнем, нравилось будить и укрощать в нем зверя только голосом и взглядом, и она наслаждалась игрой с ним, уверенная в силе своей власти. Он уходил от нее полубольной от возбуждения, унося обиду на нее и злобу на себя. А через два дня снова являлся для пытки.
Было что-то глубоко трогательное в бессилии здорового и дикого
парня, который вдруг
начал шагать по тротуару широкими, но неровными шагами.
Другой случай был похуже: один из Васькиных
парней, где-то напившись,
начал похабничать и говорить свинство, а когда Жегулев прикрикнул, полез на него с ругательствами и кулаками.
— Извини меня, Саша, я и впрямь, того-этого,
начинаю на людей кидаться. Находит на меня, что ли… Ты не обиделся,
парень?
Вскоре у Павла появилось новое занятие: он очень долго
начал засиживаться у окна и все смотрел на крыльцо противоположного дома, откуда часто выходила молоденькая девушка в сопровождении пожилой дамы, садилась в
парные сани, куда-то уезжала и опять приезжала.
— Ну хорошо, — продолжал ярославец, — как
начала она его так-то подзадоривать, а
парень, знамо, глупый, дело молодое, и польстись на такое ее слово; она же, вишь, сам он опосля рассказывал, штоф вина ему принесла для куража, а может статься, и другое что в штофе-то было, кто их знает!
Парень отскочил; толпа завыла еще громче, услышав страшные ругательства, которыми старуха
начала осыпать ее.
Хмельной старичишка, приехавший с молодым
парнем, готовился было
начать рассказ о встрече своей с Антоном какому-то мельнику (что делал он без исключения всякий раз, как на сцену появлялось новое лицо), когда к кружку их подошел человек высокого роста, щегольски одетый; все в нем с первого разу показывало зажиточного фабричного мужика.
Подъезжая к своему дому, за родником на горе, мы встретили верхового
парня, который, завидев нас, чрезвычайно обрадовался, заболтал ногами по бокам лошади, на которой ехал, и, сняв издали шапку, подскакал к нам с сияющим лицом и
начал рапортовать тетушке, какое мы причинили дома всем беспокойство.