Неточные совпадения
— Должно дома, — сказал мужик, переступая босыми ногами и оставляя по пыли ясный след ступни с пятью пальцами. — Должно дома, — повторил он, видимо желая разговориться. — Вчера гости еще
приехали. Гостей — страсть…. Чего ты? — Он обернулся к кричавшему ему что-то от телеги
парню. — И то! Даве тут проехали все верхами жнею смотреть. Теперь должно дома. А вы чьи будете?..
—
Приехал один молодой писатель, ух, резкий
парень! Хочешь — познакомлю? Тут есть барышня, курсистка, Маркса исповедует…
— Добротный
парень, — похвалил его дядя Миша, а у Самгина осталось впечатление, что Гусаров только что
приехал откуда-то издалека, по важному делу, может быть, венчаться с любимой девушкой или ловить убежавшую жену, —
приехал, зашел в отделение, где хранят багаж, бросил его и помчался к своему счастью или к драме своей.
— Я —
приезжий, адвокат, — сказал он первое, что пришло в голову, видя, что его окружают нетрезвые люди, и не столько с испугом, как с отвращением, ожидая, что они его изобьют. Но молодой
парень в синей, вышитой рубахе, в лаковых сапогах, оттолкнул пьяного в сторону и положил ладонь на плечо Клима. Самгин почувствовал себя тоже как будто охмелевшим от этого прикосновения.
Сегодня мой Мизгирь
Приедет к нам в слободку спознаваться
С девицами и
парнями.
Прошло еще дня три, он пошел к парикмахеру, щеголю и вертопраху. Про этого
парня, здорового, как молодой осел, говорили, что он за деньги любит старых американок, которые
приезжают будто бы наслаждаться красотою моря, а на самом деле ищут приключений с бедными
парнями.
— Так без погребения и покинули. Поп-то к отвалу только
приехал… Ну, добрые люди похоронят. А вот Степушки жаль… Помнишь,
парень, который в огневице лежал. Не успел оклематься [Оклематься — поправиться. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)] к отвалу… Плачет, когда провожал. Что будешь делать: кому уж какой предел на роду написан, тот и будет. От пределу не уйдешь!.. Вон шестерых, сказывают, вытащили утопленников… Ох-хо-хо! Царствие им небесное! Не затем, поди, шли, чтобы головушку загубить…
О, согласитесь, Настенька, что вспорхнешься, смутишься и покраснеешь, как школьник, только что запихавший в карман украденное из соседнего сада яблоко, когда какой-нибудь длинный, здоровый
парень, весельчак и балагур, ваш незваный приятель, отворит вашу дверь и крикнет, как будто ничего не бывало: «А я, брат, сию минуту из Павловска!» Боже мой! старый граф умер, настает неизреченное счастие, — а тут люди
приезжают из Павловска!
Назначили нам с год назад в Пеньковку нового доктора из Петербурга;
приезжает,
парень еще молодой и женат тоже на докторе, жена и значок золотой имеет: «Женщина-врач».
Вскоре у Павла появилось новое занятие: он очень долго начал засиживаться у окна и все смотрел на крыльцо противоположного дома, откуда часто выходила молоденькая девушка в сопровождении пожилой дамы, садилась в
парные сани, куда-то уезжала и опять
приезжала.
Вот, братцы, раз этак под утро
приезжают к ним три купца: также поохотиться, видно, захотели; ну, хорошо; парнюха-то и выгляди у одного из них невзначай книжку с деньгами; должно быть, они с ярманки или базара какого к ним завернули; разгорелось у него сердце; а
парень, говорю, смирный, что ни на есть смирнеющий; скажи он сдуру солдатке-то про эвти деньги, а та и пошла его подзадоривать, пуще да и пуще, возьми да возьми: никто, мол, Петруха, не узнает…
Каркунов. Да вижу, как не видать, чудак, вижу. Старайся, старайся. Забыт не будешь. А племянник, кум, слов-то я, слов не подберу, как нахвалиться. Я за ним как за каменной стеной! Как он дядю бережет!
Приедет с дядей в трактир, сам прежде дяди пьян напьется! Золотой
парень, золотой! Едем ночью домой, кто кого везет — неизвестно, кто кого держит-не разберешь. Обнявшись едем всю дорогу, пока нас у крыльца дворники не снимут с дрожек.
Да он с молодой барыней тем летом
приехал… меня заставили тут с другим
парнем в саду забор новый делать.
«Слышь,
парень, — подошел раз к Василию старый, бывалый в переделках бродяга, — как
приедем на Соколиный остров, запасай ноги. Дело, братец, твое неприятно. Совсем табак твое дело!»
«Хоть бы Сережка
приехал! — мысленно воскликнул он и заставил себя думать о Сережке. — Это — яд-парень. Надо всеми смеется, на всех лезет с кулаками. Здоровый, грамотный, бывалый… но пьяница. С ним весело… Бабы души в нем не чают, и хотя он недавно появился — все за ним так и бегают. Одна Мальва держится поодаль от него… Не едет вот. Экая окаянная бабенка! Может, она рассердилась на него за то, что он ударил ее? Да разве ей это в новинку? Чай, как били… другие! Да и он теперь задаст ей…»
У нас у всех девушек есть… ну, понимаешь… приятели. Посмотри в праздник, сколь хорошо: на улице сидят все вместе; а ты вот со мной никогда не погуляешь. По крайности я перстенек покажу, что есть у меня такой
парень, который меня верно любит. Ты
приезжай ужо пораньше, заложим тройку, насажаем девок, поедем кататься с песнями.
— У Бояркиных, — ответила Фленушка. — Насчет угощенья бедно, зато
парни завсегда почти. Ну, бывали и
приезжие.
С сыном Данило Тихоныч
приедет; сын —
парень умный, из себя видный, двадцать другой год только пошел, а отцу уж помощь большая.
В головах Песоченского приказа сидел Михайло Васильич Скорняков, тот самый, что на именинах Аксиньи Захаровны втянулся было в затеянное Стуколовым ветлужское дело. Жил он верстах в десяти от Песочного, в приказ
приезжал только по самым важным делам. Всем заправлял писарь, молодой
парень из удельных же крестьян. Обыкновенно должность писаря в удельных приказах справлялась мелкими чиновниками; крестьяне редко на нее попадали. Одним из таких был Карп Алексеич Морковкин, писарь Песоченского удельного приказа.
— Есть, — отвечала Таня. — Вечор до нас из Москвы какой-то
приехал… И прокурат же
парень — ни в часовне не молился, ни у матушки не благословился, первым делом к белицам за околицу куролесить да песни петь… Сам из себя маленек да черненек, а девицы сказывают, голос что соловей.
— Постой,
парень, слушай! — начал он убеждать Кузьму. — Да ты послушай, что я скажу тебе, дураку! Э, ревет, словно баба! Слушай, хочешь, чтоб бог простил, — так, как
приедешь к себе в деревню, сейчас к попу ступай… Слышишь?
— Человек он добрый и по всему хороший, опять же нарочито благочестивый, — ответила Дарья Сергевна. — Ежели только не в отлучке, непременно
приедет. А ежели отъехал, можно племянника его позвать, Ивана Абрамыча.
Парень хоша и молодой, а вкруг дяди во всем Божественном шибко наторел. А оно и пристойней бы и лучше бы было, ежели бы чин погребения мужчина исправил. Женщине ведь это можно разве при крайней нужде.
«Яшка! — остановился он на известном уже читателю виртуозе на балалайке, красивом, дотошном
парне. — Он это дело лучше оборудует, — стал размышлять Строганов. —
Парень и из себя видный, да и языка ему не занимать стать. Забавляет он, развлекает Аксюшу и ее сенных девушек, да вот Антиповна бает, что надоел он ей, не хочет его слушать…
Приедет, в новинку будет…»
Все были бледны. Уж несколько случаев было в окрестных местах: мужики на собраниях тушили лампы и люто избивали
приезжих ораторов. Ведерников встал и, держа руку на револьвере, смотрел в глаза подходившим
парням. Те остановились.
Заехал инструктор окружкомола [Окружной комитет комсомола.], носатый
парень с золотистым чубом, в больших очках. Знакомился с работой местного и
приезжего комсомола, одобрил энергию. Одного только не одобрил: что в местной ячейке не хватает учетных карточек и комсомольских билетов. Потом нахмурился и вынул записную книжку.
«Задержат
парня на Москве, ни за грош пропадет, а жаль его», — мелькало в его голове в то время, когда он угощал яствами и питиями
приезжего торгового человека.
— Пьер! Давно
приехал? — прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В
парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.