Неточные совпадения
— Именно, Анна Андреевна, — подхватил я с жаром. — Кто не мыслит о настоящей минуте России, тот не гражданин! Я смотрю
на Россию, может быть, с странной точки: мы пережили татарское нашествие,
потом двухвековое рабство и уж конечно потому, что то и другое нам пришлось по вкусу. Теперь дана свобода, и надо свободу
перенести: сумеем ли? Так же ли по вкусу нам свобода окажется? — вот вопрос.
Потом все европейские консулы, и американский тоже, дали знать Таутаю, чтоб он снял свой лагерь и
перенес на другую сторону. Теперь около осажденного города и европейского квартала все чисто. Но европейцы уже не считают себя в безопасности: они ходят не иначе как кучами и вооруженные. Купцы в своих конторах сидят за бюро, а подле лежит заряженный револьвер. Бог знает, чем это все кончится.
Шкуна возьмет вдруг направо и лезет почти
на самый берег, того и гляди коснется его; но шкипер издаст гортанный звук, китайцы, а более наши люди, кидаются к снастям, отдают их, и освобожденные
на минуту паруса хлещут, бьются о мачты, рвутся из рук,
потом их усмиряют, кричат: «Берегись!», мы нагнемся, паруса
переносят налево, и шкуна быстро поворачивает.
Потом уж я твердо узнал, что принял он вызов мой как бы тоже из ревнивого ко мне чувства: ревновал он меня и прежде, немножко, к жене своей, еще тогда невесте; теперь же подумал, что если та узнает, что он оскорбление от меня
перенес, а вызвать
на поединок не решился, то чтобы не стала она невольно презирать его и не поколебалась любовь ее.
— Ты того, Петруха… ты не этого… не падай духом. Все, брат, надо
переносить. У нас в полку тоже это случилось. У нас раз этого ротмистра разжаловали в солдаты. Разжаловали, пять лет был в солдатах, а
потом отличился и опять пошел: теперь полицеймейстером служит
на Волге; женился
на немке и два дома собственные купил. Ты не огорчайся: мало ли что в молодости бывает!
Он видел отпряженные телеги, видел восьмидесятилетнего Калину, который сидел
на завалинке, грелся
на солнце и чертил что-то палкой
на земле; видел целое поколение здоровых и кряжистых Калинычей, сновавших взад и вперед;
потом переносил свою мысль
на Агнушку,
на Иону, даже
на Анпетова… и никак не мог освободиться от предчувствия.
Сначала она стояла в заводской конторе, куда попал Родион Антоныч крепостным писцом
на три с полтиной жалованья;
потом Родион Антоныч присвоил ее себе и
перенес на край завода, в бедную каморку, сырую и вонючую.
Настенька прыгала к нему
на колени, целовала его,
потом ложилась около него
на диван и засыпала. Старик по целым часам сидел не шевелясь, чтоб не разбудить ее, по целым часам глядел
на нее, не опуская глаз, сам бережно
потом брал ее
на руки и
переносил в кроватку.
Дни два ему нездоровилось,
на третий казалось лучше; едва переставляя ноги, он отправился в учебную залу; там он упал в обморок, его
перенесли домой, пустили ему кровь, он пришел в себя, был в полной памяти, простился с детьми, которые молча стояли, испуганные и растерянные, около его кровати, звал их гулять и прыгать
на его могилу,
потом спросил портрет Вольдемара, долго с любовью смотрел
на него и сказал племяннику: «Какой бы человек мог из него выйти… да, видно, старик дядя лучше знал…
Три дня пролетели быстро. Зотушка куда-то исчезал, но
потом явился
на третий день. Косяков все это время переживал с самым лихорадочным нетерпением, а когда вечером увидал затеплившийся в флигельке Зотушки огонек — вздохнул свободнее; он сейчас же побежал к нему, а тот сидел
на лавке бледный и изможденный, точно он
перенес какую болезнь в три дня.
— Полно, так ли? — вымолвил рыбак, устремляя недоверчивые глаза
на приемыша и
потом машинально, как словно по привычке,
перенося их в ту сторону, где располагалось маленькое озеро. — Коли не приходил, мое будет дело; ну, а коли был, да ты просмотрел, заместо того чтобы ждать его, как я наказывал, рыскал где ни
на есть по берегу — тогда что?
Рыбак посмотрел с удивлением
на свата,
потом на мальчика,
потом перенес глаза
на сыновей, но, увидев, что все сидели понуря голову, сделал нетерпеливое движение и пригнулся к щам. Хозяйка его стояла между тем у печки и утирала глаза рукавом.
Дон-Кихот не мог взять
на руки своей жены и
перенести ее домой: он был еще слаб от болезни, а она не слишком портативна, но он зато неподвижно сидел все время, пока «душка» спала, и
потом, при обнаружении ею первых признаков пробуждения, переводил ее
на постель, в которой та досыпала свой первый сон, навеянный бредом влюбленного мужа, а он все смотрел
на нее, все любовался ее красотою, вероятно воображая немножко самого себя Торгниром, а ее Ингигердой.
Я снова зарыл цепь в песок и приметил место, выложив
на берегу ряд камней, по касательной моему открытию линии, а
потом перенес находку к себе, работая пять ночей.
И вот тут, слушая веселый рев воды, рвущейся через потемневшие бревенчатые устои моста, мы с Пелагеей Ивановной приняли младенца мужского пола. Живого приняли и мать спасли.
Потом две сиделки и Егорыч, босой
на левую ногу, освободившись наконец от ненавистной истлевшей подметки,
перенесли родильницу в больницу
на носилках.
После обеда, во время которого Обольянинов тщетно старался вызвать капитана
на разговор, —
на меня он почему-то мало обращал внимания, старуха выразила желание сыграть в ералаш. Так как Василий Акинфиевич никогда не берет карт в руки, то четвертым усадили меня. В продолжение двух часов я мужественно
переносил самую томительную скуку. Старая дама два первых робера играла еще туда-сюда. Но
потом ее старческое внимание утомилось. Она начала путать ходы и брать чужие взятки… Когда требовались пики, несла бубны.
Челновский отставил от окна столик с туалетными принадлежностями, и Василий Петрович
перенес сначала одну из своих ног,
потом сел верхом
на подоконник,
потом перенес другую ногу и, наконец, совсем явился в комнате.
И наконец замолчала совсем и молча, с дикой покорностью совалась из угла в угол,
перенося с места
на место одну и ту же вещь, ставя ее, снова беря — бессильная и в начавшемся бреду оторваться от печки. Дети были
на огороде, пускали змея, и, когда мальчишка Петька пришел домой за куском хлеба, мать его, молчаливая и дикая, засовывала в потухшую печь разные вещи: башмаки, ватную рваную кофту, Петькин картуз. Сперва мальчик засмеялся, а
потом увидел лицо матери и с криком побежал
на улицу.
Так, два дяди Сережи и их приятель, адъютант Волков, забавлялись тем, что дразнили столяра Михея, желая видеть, как он рассердится;
потом ту же забаву
перенесли на нервного, раздражительного Сережу и его дразнили, сочиняя указы о солдатстве, по которым будто бы возьмут его в рекруты, или рядные записи, по которым Волков женится
на маленькой сестре его…
Я поставил мушку
на левом бедре и, удалив таким образом кожицу, шпателем
перенес на обнаженное место материи слизистых прыщей и
потом наложил корпию, пропитанную тем же самым отделением…
Али
переносил это с терпением и в молчании довольно долго, но
потом не удержался и стал отвечать ругательствами
на ругательства.
Этот восьмиверстный переезд
на возу, который чуть волокла управляемая бабой крестьянская кляча, показался Форову за большой путь. С седой головы майора обильно катились
на его загорелое лицо капли
пота и, смешиваясь с пылью, ползли по его щекам грязными потоками. Толстое, коренастое тело Форова давило
на его согнутые колена, и ноги его ныли, руки отекали, а поясницу ломило и гнуло. Но всего труднее было
переносить пожилому майору то, что совершалось в его голове.
Мне сказывал один известный психиатр, что одна дама в самое короткое время схоронила обожаемого мужа и шестерых детей и после всех этих потерь оставалась в своем разуме, а
потом вдруг дворник как-то ее коту хвост отрубил — она этим так огорчилась, что с горя потеряла рассудок, начала кусаться, и ее свезли в сумасшедший дом. «Это бывает, — продолжал психиатр. — Люди иной раз черт знает что
переносят, а
на пустяках спотыкнутся и сажай их в матрацы, чтоб головы себе не разбили».