Неточные совпадения
Утром сели на пароход, удобный, как гостиница, и поплыли встречу караванам барж, обгоняя парусные рыжие «косоуши», распугивая увертливые лодки
рыбаков. С берегов, из богатых сел, доплывали звуки гармоники, пестрые группы баб любовались пароходом, кричали дети, прыгая в воде, на отмелях. В третьем классе, на корме парохода, тоже играли, пели. Варвара нашла, что Волга действительно красива и недаром воспета она в сотнях
песен, а Самгин рассказывал ей, как отец учил его читать...
— Вот как, приемыш… Слыхал я, сватьюшка, старая
песня поется (тут
рыбак насмешливо тряхнул головою и произнес скороговоркою): отца, матери нету; сказывают, в ненастье ворона в пузыре принесла… Так, что ли?
Артур Лано,
рыбак, который юношей учился в семинарии, готовясь быть священником, но потерял дорогу к сутане и в рай, заблудившись в море, в кабачках и везде, где весело, — Лано, великий мастер сочинять нескромные
песни, сказал ей однажды...
Там храбрые балаклавские
рыбаки вместе с флотскими матросами разнесли на мелкие кусочки фортепиано, двери, кровати, стулья и окна в публичном доме, потом передрались между собою и только к свету вернулись домой, пьяные, в синяках, но с
песнями.
Все пошло своим порядком, как будто вовсе и не было ни войны, ни Сашкиного пленения в Нагасаки. Так же праздновали счастливый улов белуги и лобана
рыбаки в сапогах-великанах, так же плясали воровские подруги, и Сашка по-прежнему играл матросские
песни, привезенные из всех гаваней земного шара.
Вначале никто не сомневался в нашей победе. Сашка раздобыл где-то «Куропаткин-марш» и вечеров двадцать подряд играл его с некоторым успехом. Но как-то в один вечер «Куропаткин-марш» был навсегда вытеснен
песней, которую привезли с собой балаклавские
рыбаки, «соленые греки», или «пиндосы», как их здесь называли.
Рыбаки забирались в трактир или еще в какое-нибудь веселое место, вышвыривали всех посторонних гостей, запирали наглухо двери и ставни и целые сутки напролет пили, предавались любви, орали
песни, били зеркала, посуду, женщин и нередко друг друга, пока сон не одолевал их где попало — на столах, на полу, поперек кроватей, среди плевков, окурков, битого стекла, разлитого вина и кровавых пятен.
Однажды, дожидаясь парохода на волжской отмели, я услышал от
рыбака песню о прусском плене русского доброго молодца, Чернышова Захара Григорьевича.
Рыбак не знал, конечно, ничего об исторической личности, — но
песня все-таки являлась отголоском действительного события.
— Опять за старую
песню!
Рыбак рыбака далеко видит: нам нечего друг перед другом притворяться. Ну, что ж ответ на письмо?