Неточные совпадения
Он читал какие-то лекции в музыкальной школе,
печатал в «Нашем крае» статейки о новостях науки и работал над
книгой «Социальные причины психических болезней».
С той поры он почти сорок лет жил, занимаясь историей города, написал
книгу, которую никто не хотел издать, долго работал в «Губернских ведомостях»,
печатая там отрывки своей истории, но был изгнан из редакции за статью, излагавшую ссору одного из губернаторов с архиереем; светская власть обнаружила в статье что-то нелестное для себя и зачислила автора в ряды людей неблагонадежных.
Познакомившись с редакциями, Иван Федорович все время потом не разрывал связей с ними и в последние свои годы в университете стал
печатать весьма талантливые разборы
книг на разные специальные темы, так что даже стал в литературных кружках известен.
— Читали ли вы, — спросил Иван Иванович после некоторого молчания, высовывая голову из своей брички к Ивану Федоровичу, —
книгу «Путешествие Коробейникова ко святым местам»? Истинное услаждение души и сердца! Теперь таких
книг не
печатают. Очень сожалетельно, что не посмотрел, которого году.
«Развлечение», модный иллюстрированный журнал того времени, целый год
печатал на заглавном рисунке своего журнала центральную фигуру пьяного купца, и вся Москва знала, что это Миша Хлудов, сын миллионера — фабриканта Алексея Хлудова, которому отведена печатная страничка в словаре Брокгауза, как собирателю знаменитой хлудовской библиотеки древних рукописей и
книг, которую описывали известные ученые.
После смерти друзья его
напечатали в двух томах его «Философию общего дела», которую раздавали даром небольшому кругу людей, так как Н. Федоров считал недопустимой продажу
книг.
Он
печатает «Выбранные места из переписки с друзьями»,
книгу, вызвавшую бурю негодования в левом лагере.
Буллу свою начинает он жалобою на диавола, который куколь сеет во пшенице, и говорит: «Узнав, что посредством сказанного искусства многие
книги и сочинения, в разных частях света, наипаче в Кельне, Майнце, Триере, Магдебурге напечатанные, содержат в себе разные заблуждения, учения пагубные, христианскому закону враждебные, и ныне еще в некоторых местах печатаются, желая без отлагательства предварить сей ненавистной язве, всем и каждому сказанного искусства печатникам и к ним принадлежащим и всем, кто в печатном деле обращается в помянутых областях, под наказанием проклятия и денежныя пени, определяемой и взыскиваемой почтенными братиями нашими, Кельнским, Майнцким, Триерским и Магдебургским архиепископами или их наместниками в областях, их, в пользу апостольской камеры, апостольскою властию наистрожайше запрещаем, чтобы не дерзали
книг, сочинений или писаний
печатать или отдавать в печать без доклада вышесказанным архиепископам или наместникам и без их особливого и точного безденежно испрошенного дозволения; их же совесть обременяем, да прежде, нежели дадут таковое дозволение, назначенное к печатанию прилежно рассмотрят или чрез ученых и православных велят рассмотреть и да прилежно пекутся, чтобы не было печатано противного вере православной, безбожное и соблазн производящего».
Известившись о соблазнах и подлогах, от некоторых в науках переводчиков и книгопечатников происшедших, и желая оным предварить и заградить путь по возможности, повелеваем, да никто в епархии и области нашей не дерзает переводить
книги на немецкий язык,
печатать или печатные раздавать, доколе таковые сочинения или
книги в городе нашем Майнце не будут рассмотрены вами и касательно до самой вещи, доколе не будут в переводе и для продажи вами утверждены, согласно с вышеобъявленным указом.
— Все сделаю, все сделаю! — говорил Вихров, решительно увлекаясь своим новым делом и очень довольный, что приобрел его. — Изучу весь этот быт, составлю об нем
книгу, перешлю и
напечатаю ее за границей.
— Не молчу. У меня с собой захвачены все здешние листочки — тридцать четыре их. Но я больше Библией действую, там есть что взять,
книга толстая, казенная, синод
печатал, верить можно!
Но, издавая
книгу, я, не имея документальных данных,
напечатал о казни Стеньки Разина на Красной площади и вскоре, проездом на Дон, лично вручил мою
книгу Ивану Ивановичу.
Н.И. Пастухов
печатал в это время уже четвертую
книгу о разбойнике Чуркине и объявил о выходе пятой.
После моего доклада в Обществе любителей российской словесности, который впоследствии был напечатан отдельной
книгой «На родине Гоголя», В.А. Гольцев обратился ко мне с просьбой
напечатать его в «Русской мысли». Перепечатка из «Русской мысли» обошла все газеты.
В почтовой конторе при появлении начальника губернии, произошел маленький переполох: чиновники, удивленные и отчасти испуганные таким нечаянным посещением его, принялись проворно запаковывать и
запечатывать деньги и документы Петра Григорьича и писать со слов управляющего адресы, а губернатор тем временем, развернув
книгу денежных выдач, стал просматривать ее.
— Всю работу вовеки не сделаешь, — спокойно говорил он. О
книгах отзывался пренебрежительно: —
Напечатать все можно, я тебе что хошь выдумаю, это — пустяки…
— Этого нельзя
напечатать, — сердито сказал Передонов. — Мне нельзя запрещенные
книги читать. Я и не читаю никогда. Я — патриот.
Пока я его рассматривал, он кончил свое писание, расчеркнулся, записал бумагу в
книгу,
запечатал в конверт, свистнул и, вручив вошедшему солдату этот пакет, обратился ко мне с вопросом, что мне угодно?
Словом сказать, попробуйте
напечатать в Петербурге
книгу, в которой есть красная строка:"Смею ли присовокупить?" — непременно все цензурное ведомство всполошится.
Русские же
книги ему не дозволено
печатать, «дабы прочим казенным типографиям в доходах их подрыву не было» (П. С. З., № 13572).
Упомянув сначала о запрещении 1796 года, указ продолжает: «Но как, с одной стороны, внешние обстоятельства, к мере сей правительство побудившие, прошли и ныне уже не существуют, а с другой — пятилетний опыт доказал, что средство сие было и весьма недостаточно к достижению предполагаемой им цели, то по уважениям сим и признали мы справедливым, освободив сию часть от препон, по времени соделавшихся излишними и бесполезными, возвратить ее в прежнее положение…» Далее, после разрешения вновь заводить вольные типографии и
печатать в них всякие
книги с освидетельствованием Управы благочиния, в указе повелевается — «цензуры всякого рода, в городах и при портах учрежденные, яко уже ненужные, упразднить» (П. С. З., № 20139).
И такому таланту не дать аттестата? Следовало бы списать все его деяния и тонкости и
напечатать большою
книгою и приложить картинки. Пусть бы теперешние молодые люди читали и, подражая, изощряли бы свой ум. Но куда им!
Бригадир. Для чего не
напечатать? Я слыхал, сват, что в нонешних печатных
книгах врут не умнее жены моей.
Плетнев
печатает эту
книгу в возможном секрете и потому не говорит об этом никому ни слова.
Этим письмом исчерпываются материалы, предназначенные С. Т. Аксаковым для
книги «История моего знакомства с Гоголем». После смерти Гоголя Аксаков
напечатал в «Московских ведомостях» две небольшие статьи: «Письмо к друзьям Гоголя» и «Несколько слов о биографии Гоголя», хронологически как бы завершающие события, о которых повествуют аксаковские мемуары (см. эти статьи в четвертом томе).
А между тем один из русских путешественников недавно
напечатал толстую
книгу, в которой поносит Италию именно за то, что там ему не позволяли драться, невзирая даже на то, что он состоял, кажется, в четвертом классе.
Плохие
книги не только бесполезны, но вредны. Ведь девять десятых всех
книг только затем и
печатают, чтобы выманить деньги из людских карманов.
—
Книги старинные, Марко Данилыч, а в старину, сами вы не хуже меня знаете, мирских
книг не
печатали, и в заводах их тогда не бывало, — отвечал Чубалов. — «Уложение» царя Алексея Михайловича да «Учение и хитрость ратного строя», вот и все мирские-то, ежели не считать учебных азбук, то есть букварей, грамматик да «Лексикона» Памвы Берынды. Памва-то Берында киевской печати в том собранье, что торгую, есть; есть и Грамматики Лаврентия Зизания и Мелетия Смотрицкого.
Он мог подаваться, особенно после событий 1861–1862 годов, в сторону охранительных идей, судить неверно, пристрастно обо многом в тогдашнем общественном и чисто литературном движении; наконец, у него не было широкого всестороннего образования, начитанность, кажется, только по-русски (с прибавкой, быть может, кое-каких французских
книг), но в пределах тогдашнего русского «просвещения» он был совсем не игнорант, в нем всегда чувствовался московский студент 40-х годов: он был искренно предан всем лучшим заветам нашей литературы, сердечно чтил Пушкина,
напечатал когда-то критический этюд о Гоголе, увлекался с юных лет театром, считался хорошим актером и был прекраснейший чтец «в лицах».
В
книгах своих он
печатал только то, в чем был уже непоколебимо убежден, что мог обосновать вполне научно.
Подметят господа, что
книги печатают, да, не справясь со святцами, — бух в большой, скота-де стало меньше: видно-де, падеж у них был, да и промыслы упали, должно-де быть, народ обеднял…
И если когда какой человек попытается напомнить людям то, что не в этих волхвованиях, не в молебнах, обеднях, свечах, иконах — учение Христа, а в том, чтобы люди любили друг друга, не платили злом за зло, не судили, не убивали друг друга, то поднимется стон негодования тех, которым выгодны эти обманы, и люди эти во всеуслышание, с непостижимой дерзостью говорят в церквах,
печатают в
книгах, газетах, катехизисах, что Христос никогда не запрещал клятву (присягу), никогда не запрещал убийство (казни, войны), что учение о непротивлении злу с сатанинской хитростью выдумано врагами Христа.
«Как же так
печатают неправильно против закона?» спросил он. Я ничего не мог ему ответить. Я оставил
книгу и просмотрел ее всю.
Книга содержит: 1) 31 молитву с поучениями о коленопреклонениях и сложении перстов; 2) объяснение символа веры; 3) ничем не объясненные выписки из 5-й главы Матфея, почему-то названные заповедями для получения блаженства; 4) десять заповедей с объяснениями, большей частью упраздняющими их, и 5) тропари на праздники.
Если возразят указанием на материальные затраты и вопросом: могут ли распродажею
книг покрыться эти затраты? — то ответ готов: «Розыск о раскольнической брынской вере», Димитрия Ростовского, имел четыре издания и все-таки составлял библиографическую редкость; в 1855 году
напечатали пятое, и теперь, через семь лет, мы уже не встречаем его в книжных лавках, кроме синодальной, да и в той, как слышно, осталось немного экземпляров.
Само собой разумеется, что некоторые из этих
книг надо
печатать не целиком, а только частями, например, в Иосифовской псалтыри для изучения раскола важно только предисловие.