Неточные совпадения
Приходили хозяйские дети к нему: он поверил сложение и вычитание у Вани и нашел две ошибки. Маше налиневал
тетрадь и
написал большие азы, потом слушал, как трещат канарейки, и смотрел
в полуотворенную дверь, как мелькали и двигались локти хозяйки.
Еще более призадумался Обломов, когда замелькали у него
в глазах пакеты с надписью нужное и весьма нужное, когда его заставляли делать разные справки, выписки, рыться
в делах,
писать тетради в два пальца толщиной, которые, точно на смех, называли записками; притом всё требовали скоро, все куда-то торопились, ни на чем не останавливались: не успеют спустить с рук одно дело, как уж опять с яростью хватаются за другое, как будто
в нем вся сила и есть, и, кончив, забудут его и кидаются на третье — и конца этому никогда нет!
От скуки он пробовал чертить разные деревенские сцены карандашом, набросал
в альбом почти все пейзажи Волги, какие видел из дома и с обрыва,
писал заметки
в свои
тетради, записал даже Опенкина и, положив перо, спросил себя: «Зачем я записал его?
Я влезал на крышу сарая и через двор наблюдал за ним
в открытое окно, видел синий огонь спиртовой лампы на столе, темную фигуру; видел, как он
пишет что-то
в растрепанной
тетради, очки его блестят холодно и синевато, как льдины, — колдовская работа этого человека часами держала меня на крыше, мучительно разжигая любопытство.
В конце второй недели после переезда к Нечаям доктор, рывшийся каждый день
в своих книгах и записках, сшил из бумаги большую
тетрадь и стал
писать психиатрическую диссертацию.
Учитель развернул
тетрадь и, бережно обмакнув перо, красивым почерком
написал Володе пять
в графе успехов и поведения. Потом, остановив перо над графою,
в которой означались мои баллы, он посмотрел на меня, стряхнул чернила и задумался.
В этот вечер он не пошел
в собрание, а достал из ящика толстую разлинованную
тетрадь, исписанную мелким неровным почерком, и
писал до глубокой ночи. Это была третья, по счету, сочиняемая Ромашовым повесть, под заглавием: «Последний роковой дебют». Подпоручик сам стыдился своих литературных занятий и никому
в мире ни за что не признался бы
в них.
Он сел к столу, достал свои
тетради — дневник и
тетрадь,
в которой он имел обыкновение каждый вечер записывать свои будущие и прошедшие занятия, и, беспрестанно морщась и дотрагиваясь рукой до щеки, довольно долго
писал в них.
Он так много рассказал мне, что во втором издании «Забытой
тетради»,
в 1896 году, я сделал ряд изменений
в поэме и
написал...
— Добрже, — одобрил Аггей Никитич и, уйдя к себе, приискал все слова, какие только сумел найти
в лексиконе. Поутру он преподнес Миропе Дмитриевне письмо и
тетрадь со словами, а затем они вкупе стали переводить и все-таки весьма смутно поняли содержание письма, что было и не удивительно, так как gnadige Frau
написала свое послание довольно изысканно и красноречиво.
— Видишь, как бойко и мелко научился ты
писать? Хорошо! А ещё лучше было бы, буде ты, сшив себе
тетрадь, усвоил привычку записывать всё, что найдёшь достойным сохранения
в памяти. Сделай-ко это, и первое — приучишься к изложению мысли, а второе — украсишь одиночество твоё развлечением небесполезным. Человеческое — всегда любопытно, поучительно и должно быть сохраняемо для потомства.
— Кто это
написал — вы? — спросила девушка, с удивлением заглядывая
в тетрадь и
в глаза ему.
Нет, я
напишу до конца. Все равно: если я и брошу перо и эту
тетрадь, этот ужасный день будет переживаться мною
в тысячный раз;
в тысячный раз я испытаю ужас, и мучения совести, и муки потери;
в тысячный раз сцена, о которой я сейчас буду
писать, пройдет перед моими глазами во всех своих подробностях, и каждая из этих подробностей ляжет на сердце новым страшным ударом. Буду продолжать и доведу до конца.
Каждый вечер он клал эту
тетрадь на окно коридора и ночью обязан был несколько раз
написать в ней: «был
в таком-то часу».
— Знаю-с, — отвечал князь, — знаю даже, что вы вашу служебную деятельность распространили за пределы прямых ваших обязанностей. Вот ваш проект! — продолжал он, подавая Шамаеву толстую
тетрадь. — Во-первых, вы не должны были его посылать помимо меня; а во-вторых, чтобы
писать о чем-нибудь проекты, надобно знать хорошо самое дело и руководствоваться здравым смыслом, а
в вашем ни того, ни другого нет.
— Ну, так ты, Василий Борисыч, ничего, любезный мой, не знаешь… Ничего, как есть ничего, — продолжал Патап Максимыч. — Дивиться, впрочем, тут нечему: про такие чудеса наши старицы приезжим рассказывать не охотницы. Хочешь — расскажу тебе повесть душеполезну? «Спасибо» скажешь — можно
в тетрадь написать поучения ради.
— Я не хочу
писать! — решительно заявляет девочка и резким движением отшвыривает
тетрадь в сторону.
Полковник пил вино. На столе стояли бутылки. Адъютант
писал в большой
тетради, а перед ним лежала груда золотых колец, браслетов, часов, серебряных ложек. Входили казаки с красными лицами и клали на стол драгоценности.
Рука ее хотела было запереть
тетрадь дневника, но
в ней очутилось перо, и под чертой она
написала еще что-то. Это был новый итог жизни…
Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне
тетрадь, ту самую,
в которой я
пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
Однажды, еще вскоре после своего поступления
в училище, Пизонский, надписывая свое имя на
тетради, вместо Константин
написал Кинстинтин.