Неточные совпадения
Занятий настоящих он не имел, а составлял с утра до вечера ябеды, которые
писал, придерживая
правую руку левою.
Он знал, что нельзя запретить Вронскому баловать живописью; он знал, что он и все дилетанты имели полное
право писать что им угодно, но ему было неприятно.
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски.
Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским языком
Владея слабо и с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах язык чужой
Не обратился ли в родной?
Но тише! Слышишь? Критик строгий
Повелевает сбросить нам
Элегии венок убогий
И нашей братье рифмачам
Кричит: «Да перестаньте плакать,
И всё одно и то же квакать,
Жалеть о прежнем, о былом:
Довольно, пойте о другом!»
— Ты
прав, и верно нам укажешь
Трубу, личину и кинжал,
И мыслей мертвый капитал
Отвсюду воскресить прикажешь:
Не так ли, друг? — Ничуть. Куда!
«
Пишите оды, господа...
— А — что? Ты —
пиши! — снова топнул ногой поп и схватился руками за голову, пригладил волосы: — Я — имею
право! — продолжал он, уже не так громко. — Мой язык понятнее для них, я знаю, как надо с ними говорить. А вы, интеллигенты, начнете…
— Хочу, чтоб ты меня устроил в Москве. Я тебе
писал об этом не раз, ты — не ответил. Почему? Ну — ладно! Вот что, — плюнув под ноги себе, продолжал он. — Я не могу жить тут. Не могу, потому что чувствую за собой
право жить подло. Понимаешь? А жить подло — не сезон. Человек, — он ударил себя кулаком в грудь, — человек дожил до того, что начинает чувствовать себя вправе быть подлецом. А я — не хочу! Может быть, я уже подлец, но — больше не хочу… Ясно?
Он учился всем существующим и давно не существующим
правам, прошел курс и практического судопроизводства, а когда, по случаю какой-то покражи в доме, понадобилось
написать бумагу в полицию, он взял лист бумаги, перо, думал, думал, да и послал за писарем.
—
Напишите до востребования так: «3-33-6». Еще имейте в виду, что неизвестно когда, может быть, через месяц, может быть, через год, — словом, совершенно неожиданно, внезапно вас посетят люди, которые сделают вас состоятельным человеком. Почему это и как — я объяснить не имею
права. Но это случится…
Он по родству — близкое ей лицо: он один и случайно, и по
праву может и должен быть для нее этим авторитетом. И бабушка
писала, что назначает ему эту роль.
— Я ошибся: не про тебя то, что говорил я. Да, Марфенька, ты
права: грех хотеть того, чего не дано, желать жить, как живут эти барыни, о которых в книгах
пишут. Боже тебя сохрани меняться, быть другою! Люби цветы, птиц, занимайся хозяйством, ищи веселого окончания и в книжках, и в своей жизни…
Это описание достойно времен кошихинских, скажете вы, и будете правы, как и я буду
прав, сказав, что об Англии и англичанах мне
писать нечего, разве вскользь, говоря о себе, когда придется к слову.
Раблэ
пишет, что юрист, к которому пришли судиться, после указания на всевозможные законы, по прочтении двадцати страниц юридической бессмысленной латыни, предложил судящимся кинуть кости: чет или нечет. Если чет, то
прав истец, если нечет, то
прав ответчик.
Управляющий
писал, что ему, Нехлюдову, необходимо самому приехать, чтобы утвердиться в
правах наследства и, кроме того, решить вопрос о том, как продолжать хозяйство: так ли, как оно велось при покойнице, или, как он это и предлагал покойной княгине и теперь предлагает молодому князю, увеличить инвентарь и всю раздаваемую крестьянам землю обрабатывать самим.
Он показал ей, что и где
писать, и она села за стол, оправляя левой рукой рукав
правой; он же стоял над ней и молча глядел на ее пригнувшуюся к столу спину, изредка вздрагивавшую от сдерживаемых рыданий, и в душе его боролись два чувства — зла и добра: оскорбленной гордости и жалости к ней, страдающей, и последнее чувство победило.
Дальше
пишем: «Такой вердикт не давал суду
права, — продолжал он быстро, — подвергнуть Маслову уголовному наказанию, и применение к ней 3 пункта 771 статьи Устава уголовного судопроизводства составляет резкое и крупное нарушение основных положений нашего уголовного процесса.
Я
написал несколько статей в «Tribune» о влиянии крепостного
права на все общественное устройство России.
Андрей Гаврилович, изумленный неожиданным запросом, в тот же день
написал в ответ довольно грубое отношение, в коем объявлял он, что сельцо Кистеневка досталось ему по смерти покойного его родителя, что он владеет им по
праву наследства, что Троекурову до него дела никакого нет и что всякое постороннее притязание на сию его собственность есть ябеда и мошенничество.
«Вчера, —
пишет она, — была у меня Эмилия, вот что она сказала: „Если б я услышала, что ты умерла, я бы с радостью перекрестилась и поблагодарила бы бога“. Она
права во многом, но не совсем, душа ее, живущая одним горем, поняла вполне страдания моей души, но блаженство, которым наполняет ее любовь, едва ли ей доступно».
Надобно было положить этому конец. Я решился выступить прямо на сцену и
написал моему отцу длинное, спокойное, искреннее письмо. Я говорил ему о моей любви и, предвидя его ответ, прибавлял, что я вовсе его не тороплю, что я даю ему время вглядеться, мимолетное это чувство или нет, и прошу его об одном, чтоб он и Сенатор взошли в положение несчастной девушки, чтоб они вспомнили, что они имеют на нее столько же
права, сколько и сама княгиня.
Я имею
право это сказать, потому что, увлеченный тогдашним потоком, я сам
писал точно так же да еще удивлялся, что известный астроном Перевощиков называл это «птичьим языком».
Но виновный был нужен для мести нежного старика, он бросил дела всей империи и прискакал в Грузино. Середь пыток и крови, середь стона и предсмертных криков Аракчеев, повязанный окровавленным платком, снятым с трупа наложницы,
писал к Александру чувствительные письма, и Александр отвечал ему: «Приезжай отдохнуть на груди твоего друга от твоего несчастия». Должно быть, баронет Виллие был
прав, что у императора перед смертью вода разлилась в мозгу.
Право, это не выученные слова, прямо из сердца…» В другом письме она благодарят за то, что «барышня» часто
пишет ей.
Мне хотелось показать ему, что я очень знаю, что делаю, что имею свою положительную цель, а потому хочу иметь положительное влияние на журнал; принявши безусловно все то, что он
писал о деньгах, я требовал, во-первых,
права помещать статьи свои и не свои, во-вторых,
права заведовать всею иностранною частию, рекомендовать редакторов для нее, корреспондентов и проч., требовать для последних плату за помещенные статьи; это может показаться странным, но я могу уверить, что «National» и «Реформа» открыли бы огромные глаза, если б кто-нибудь из иностранцев смел спросить денег за статью.
Зависимость моя от него была велика. Стоило ему
написать какой-нибудь вздор министру, меня отослали бы куда-нибудь в Иркутск. Да и зачем
писать? Он имел
право перевести в какой-нибудь дикий город Кай или Царево-Санчурск без всяких сообщений, без всяких ресурсов. Тюфяев отправил в Глазов одного молодого поляка за то, что дамы предпочитали танцевать с ним мазурку, а не с его превосходительством.
— Это невозможно, я никогда не осмелюсь
написать это, — и он еще больше покраснел. —
Право, лучше было бы вам изменить ваше решение, пока все это еще келейно. (Консул, верно, думал, что III Отделение — монастырь.)
«…Я не могу долго пробыть в моем положении, я задохнусь, — и как бы ни вынырнуть, лишь бы вынырнуть.
Писал к Дубельту (просил его, чтоб он выхлопотал мне
право переехать в Москву).
Написавши такое письмо, я делаюсь болен, on se sent flétri. [чувствуешь себя запятнанным (фр.).] Вероятно, это чувство, которое испытывают публичные женщины, продаваясь первые раза за деньги…»
С нашей стороны было невозможно заарканить Белинского; он слал нам грозные грамоты из Петербурга, отлучал нас, предавал анафеме и
писал еще злее в «Отечественных записках». Наконец он торжественно указал пальцем против «проказы» славянофильства и с упреком повторил: «Вот вам они!», мы все понурили голову, Белинский был
прав!
Правые, враждебные ему, католики не раз
писали, что он подвергся моему вредному влиянию.
Долгие годы спустя в
правой обскурантской печати
писали даже, что служили черную мессу.
Но я много
писал о кризисе европейского гуманизма и предсказывал наступление эпохи антигуманистической, в чем оказался совершенно
прав.
Герцен в «Былом и думах»
писал, что Английский клуб менее всего английский. В нем собакевичи кричат против освобождения и ноздревы шумят за естественные и неотъемлемые
права дворян…
Нищий-аристократ берет, например,
правую сторону Пречистенки с переулками и
пишет двадцать писем-слезниц, не пропустив никого, в двадцать домов, стоящих внимания. Отправив письмо, на другой день идет по адресам. Звонит в парадное крыльцо: фигура аристократическая, костюм, взятый напрокат, приличный. На вопрос швейцара говорит...
Гюисманс рассказывает об испытанных мучениях, дает тончайшую психологию упадочной сексуальности, но он дорогой ценой купил себе
право писать обо всем этом.
Японцы первые стали исследовать Сахалин, начиная с 1613 г., но в Европе придавали этому так мало значения, что когда впоследствии русские и японцы решали вопрос о том, кому принадлежит Сахалин, то о
праве первого исследования говорили и
писали только одни русские.
Пенсильванская область в основательном своем законоположении, в главе 1, в предложительном объявлении
прав жителей пенсильванских, в 12 статье говорит: «Народ имеет
право говорить,
писать и обнародовать свои мнения; следовательно, свобода печатания никогда не долженствует быть затрудняема».
— Я хотела от вас узнать, — твердо и раздельно произнесла она, — по какому
праву вы вмешиваетесь в его чувства ко мне? По какому
праву вы осмелились ко мне
писать письма? По какому
праву вы заявляете поминутно ему и мне, что вы его любите, после того, как сами же его кинули и от него с такою обидой и… позором убежали?
— И что у вас за повадка так… странно поступать? Ведь вы… просто шпион! Почему вы
писали анонимом и тревожили… такую благороднейшую и добрейшую женщину? Почему, наконец, Аглая Ивановна не имеет
права писать кому ей угодно? Что вы жаловаться, что ли, ходили сегодня? Что вы надеялись там получить? Что подвинуло вас доносить?
— Одно только могу вам сказать, — заключил Птицын, обращаясь к князю, — что всё это должно быть бесспорно и
право, и всё, что
пишет вам Салазкин о бесспорности и законности вашего дела, можете принять как за чистые деньги в кармане. Поздравляю вас, князь! Может быть, тоже миллиона полтора получите, а пожалуй, что и больше. Папушин был очень богатый купец.
Исполнение своего намерения Иван Петрович начал с того, что одел сына по-шотландски; двенадцатилетний малый стал ходить с обнаженными икрами и с петушьим пером на складном картузе; шведку заменил молодой швейцарец, изучивший гимнастику до совершенства; музыку, как занятие недостойное мужчины, изгнали навсегда; естественные науки, международное
право, математика, столярное ремесло, по совету Жан-Жака Руссо, и геральдика, для поддержания рыцарских чувств, — вот чем должен был заниматься будущий «человек»; его будили в четыре часа утра, тотчас окачивали холодной водой и заставляли бегать вокруг высокого столба на веревке; ел он раз в день по одному блюду; ездил верхом, стрелял из арбалета; при всяком удобном случае упражнялся, по примеру родителя, в твердости воли и каждый вечер вносил в особую книгу отчет прошедшего дня и свои впечатления, а Иван Петрович, с своей стороны,
писал ему наставления по-французски, в которых он называл его mon fils [Мой сын (фр.).] и говорил ему vous.
Пора обнять вас, почтенный Гаврило Степанович, в первый раз в нынешнем году и пожелать вместо всех обыкновенных при этом случае желаний продолжения старого терпения и бодрости: этот запас не лишний для нас, зауральских обитателей без
права гражданства в Сибири.
Пишу к вам с малолетним Колошиным, сыном моего доброго товарища в Москве. Сережа, который теперь полный Сергей Павлович, как вы видите, при мне был на руках у кормилицы.
Если родные имеют
право писать к нам, то и вам правительство не откажет прибавить несколько слов, — для меня это будет благодеяние.
Предлагал Евгению
написать, но он отложил. Эти дни здесь праздновали коронацию. Он везде действовал нравственно и физически и утомился. Я по нездоровью имел
право избавиться от участия в этом деле.
Вот тебе опять письмо барона. Любопытные дела с ним совершаются: — Я ему давно не
писал и еще откладываю до того времени, когда он отыщет свои
права. [
Права В. И. Штейнгейля на звание барона.]
— Я,
право, не знаю, — начал было Райнер, но тотчас же ударил себя в лоб и сказал: — ах боже мой! верно, эта бумага, которую я
писал к полякам.
Добрые голубые глаза Алексея Сергеевича смотрели прямо и бестрепетно, когда он отстаивал чужое
право и
писал под протоколом «остаюсь при особом мнении».
Вызываемые мальчики подходили к доске и должны были
писать мелом требуемые цифры и считать их как-то от
правой руки к левой, повторяя: «Единицы, десятки, сотни».
— Но каким же образом вы обстоите
права женщин, если
напишете несколько возмутительных сцен.
— Вы не имели
права этого
написать, никакого
права не имели на то! — воскликнул он.
Кстати: мне всегда приятнее было обдумывать мои сочинения и мечтать, как они у меня напишутся, чем в самом деле
писать их, и,
право, это было не от лености.
Впрочем, сейчас я стараюсь передать тогдашние свои — ненормальные — ощущения. Теперь, когда я это
пишу, я сознаю прекрасно: все это так и должно быть, и он, как всякий честный нумер, имеет
право на радости — и было бы несправедливо… Ну, да это ясно.