Неточные совпадения
—
Есть у меня, — сказал он, — друг-приятель, по прозванью вор-новото́р, уж если экая выжига князя не сыщет, так судите вы меня судом милостивым, рубите
с плеч мою голову бесталанную!
— Что ты!
с ума, никак, спятил! пойдет ли этот к нам? во сто раз глупее
были — и те не пошли! — напустились головотяпы на новотора-вора.
Вор-новотор ходил на них
с пушечным снарядом, палил неослабляючи и, перепалив всех, заключил мир, то
есть у заугольников
ел палтусину, [Па́лтусина — мясо беломорской рыбы палтуса.] у сычужников — сычуги.
Тем не менее Митькиным словам не поверили, и так как казус [Ка́зус — случай.]
был спешный, то и производство по нем велось
с упрощением. Через месяц Митька уже
был бит на площади кнутом и, по наложении клейм, отправлен в Сибирь в числе прочих сущих
воров и разбойников. Бригадир торжествовал; Аленка потихоньку всхлипывала.
— Ежели
есть на свете клеветники, тати, [Тать —
вор.] злодеи и душегубцы (о чем и в указах неотступно публикуется), — продолжал градоначальник, — то
с чего же тебе, Ионке, на ум взбрело, чтоб им не
быть? и кто тебе такую власть дал, чтобы всех сих людей от природных их званий отставить и зауряд
с добродетельными людьми в некоторое смеха достойное место, тобою «раем» продерзостно именуемое, включить?
В ту же ночь в бригадировом доме случился пожар, который, к счастию, успели потушить в самом начале. Сгорел только архив, в котором временно откармливалась к праздникам свинья. Натурально, возникло подозрение в поджоге, и пало оно не на кого другого, а на Митьку. Узнали, что Митька
напоил на съезжей сторожей и ночью отлучился неведомо куда. Преступника изловили и стали допрашивать
с пристрастием, но он, как отъявленный
вор и злодей, от всего отпирался.
— Ладно. Володеть вами я желаю, — сказал князь, — а чтоб идти к вам жить — не пойду! Потому вы живете звериным обычаем:
с беспробного золота пенки снимаете, снох портите! А вот посылаю к вам заместо себя самого этого новотора-вора: пущай он вами дома правит, а я отсель и им и вами помыкать
буду!
— Бесчестнейшее дело! И, к стыду, замешались первые чиновники города, сам губернатор. Он не должен
быть там, где
воры и бездельники! — сказал князь
с жаром.
Самгину
было приятно, что этот очень сытый человек встревожен. У него явилась забавная мысль: попросить Митрофанова, чтоб он навел
воров на квартиру патрона. Митрофанов мог бы сделать это, наверное, он в дружбе
с ворами. Но Самгин тотчас же смутился...
«Может
быть — убийцы и уж наверное —
воры, а — хорошо
поют», — размышлял Самгин, все еще не в силах погасить в памяти мутное пятно искаженного лица, кипящий шепот, все еще видя комнату, где из угла смотрит слепыми глазами запыленный царь
с бородою Кутузова.
— Замечательно — как вы не догадались обо мне тогда, во время студенческой драки? Ведь если б я
был простой человек, разве мне дали бы сопровождать вас в полицию? Это — раз. Опять же и то: живет человек на глазах ваших два года, нигде не служит, все будто бы места ищет, а — на что живет, на какие средства? И ночей дома не ночует. Простодушные люди вы
с супругой. Даже боязно за вас, честное слово! Анфимьевна — та, наверное,
вором считает меня…
— Не припомню! —
с тоской заключил Обломов, — уж не
воры ли
были?
— Вот оно что! —
с ужасом говорил он, вставая
с постели и зажигая дрожащей рукой свечку. — Больше ничего тут нет и не
было! Она готова
была к воспринятию любви, сердце ее ждало чутко, и он встретился нечаянно, попал ошибкой… Другой только явится — и она
с ужасом отрезвится от ошибки! Как она взглянет тогда на него, как отвернется… ужасно! Я похищаю чужое! Я —
вор! Что я делаю, что я делаю? Как я ослеп! Боже мой!
«Чем доказать, что я — не
вор? Разве это теперь возможно? Уехать в Америку? Ну что ж этим докажешь? Версилов первый поверит, что я украл! „Идея“? Какая „идея“? Что теперь „идея“? Через пятьдесят лет, через сто лет я
буду идти, и всегда найдется человек, который скажет, указывая на меня: „Вот это —
вор“. Он начал
с того „свою идею“, что украл деньги
с рулетки…»
Я знаю, что за этими рулетками случаются иногда
воры, то
есть не то что
с улицы, а просто из известных игроков.
— Я не знаю, что это, я говорю, чтò
есть, — продолжал Нехлюдов, — знает, что правительство обкрадывает его; знает, что мы, землевладельцы, обокрали его уже давно, отняв у него землю, которая должна
быть общим достоянием, а потом, когда он
с этой краденой земли соберет сучья на топку своей печи, мы его сажаем в тюрьму и хотим уверить его, что он
вор.
А этому мешала и баба, торговавшая без патента, и
вор, шляющийся по городу, и Лидия
с прокламациями, и сектанты, разрушающие суеверия, и Гуркевич
с конституцией. И потому Нехлюдову казалось совершенно ясно, что все эти чиновники, начиная от мужа его тетки, сенаторов и Топорова, до всех тех маленьких, чистых и корректных господ, которые сидели за столами в министерствах, — нисколько не смущались тем, что страдали невинные, а
были озабочены только тем, как бы устранить всех опасных.
— Скажи ему, чтобы он
с себя антихристову печать снял, тогда и не
будет у него ни
воров ни убийц. Так и скажи ему.
Это и теперь, конечно, так в строгом смысле, но все-таки не объявлено, и совесть нынешнего преступника весьма и весьма часто вступает
с собою в сделки: «Украл, дескать, но не на церковь иду, Христу не враг» — вот что говорит себе нынешний преступник сплошь да рядом, ну а тогда, когда церковь станет на место государства, тогда трудно
было бы ему это сказать, разве
с отрицанием всей церкви на всей земле: «Все, дескать, ошибаются, все уклонились, все ложная церковь, я один, убийца и
вор, — справедливая христианская церковь».
При первом же соблазне — ну хоть чтоб опять чем потешить ту же новую возлюбленную,
с которой уже прокутил первую половину этих же денег, — он бы расшил свою ладонку и отделил от нее, ну, положим, на первый случай хоть только сто рублей, ибо к чему-де непременно относить половину, то
есть полторы тысячи, довольно и тысячи четырехсот рублей — ведь все то же выйдет: „подлец, дескать, а не
вор, потому что все же хоть тысячу четыреста рублей да принес назад, а
вор бы все взял и ничего не принес“.
«Пусть уж лучше я пред тем, убитым и ограбленным, убийцей и
вором выйду и пред всеми людьми, и в Сибирь пойду, чем если Катя вправе
будет сказать, что я ей изменил, и у нее же деньги украл, и на ее же деньги
с Грушенькой убежал добродетельную жизнь начинать!
О, это мучило, но не так; все же не так, как это проклятое сознание, что я сорвал наконец
с груди эти проклятые деньги и их растратил, а стало
быть, теперь уже
вор окончательный!
Тогда я спросил его, почему он думает, что
вор был именно китаец. Удэгеец ответил, что человек, укравший соболя,
был одет в китайскую обувь и в левом каблуке у него не хватает одного гвоздя [Китайская обувь (улы) имеет на пятках по два гвоздя
с большими плоскими шляпками.].
А то вот я в Карачевском уезде, по словам жида Лейбы, вклепался
было в казака — за моего
вора его принял, всю рожу ему избил; а казак-то оказался поповичем и бесчестия
с меня содрал — сто двадцать рублев.
— И жив, и на воле, и покамест у нас
будут исправники заодно
с ворами, до тех пор не
будет он пойман; кстати, князь, Дубровский побывал ведь у тебя в Арбатове?
Ротшильд не делает нищего-ирландца свидетелем своего лукулловского обеда, он его не посылает наливать двадцати человекам Clos de Vougeot
с подразумеваемым замечанием, что если он нальет себе, то его прогонят как
вора. Наконец, ирландец тем уже счастливее комнатного раба, что он не знает, какие
есть мягкие кровати и пахучие вины.
Открыли наконец, что он проводит время в самых черных харчевнях возле застав, вроде Поль Нике, что он там перезнакомился
с ворами и со всякой сволочью,
поит их, играет
с ними в карты и иногда спит под их защитой.
Воры должны
быть там-то и там-то; я беру
с собой команду, найду их там-то и там-то и через два-три дня приведу их в цепях в губернский острог».
Только после смерти Карташева выяснилось, как он жил: в его комнатах, покрытых слоями пыли, в мебели, за обоями, в отдушинах, найдены
были пачки серий, кредиток, векселей. Главные же капиталы хранились в огромной печи, к которой
было прилажено нечто вроде гильотины: заберется
вор — пополам его перерубит. В подвалах стояли железные сундуки, где вместе
с огромными суммами денег хранились груды огрызков сэкономленного сахара, стащенные со столов куски хлеба, баранки, веревочки и грязное белье.
С моим другом, актером Васей Григорьевым, мы
были в дождливый сентябрьский вечер у знакомых на Покровском бульваре. Часов в одиннадцать ночи собрались уходить, и тут оказалось, что у Григорьева пропало
с вешалки его летнее пальто. По следам оказалось, что
вор влез в открытое окно, оделся и вышел в дверь.
Банные
воры были сильны и неуловимы. Некоторые хозяева, чтобы сохранить престиж своих бань, даже входили в сделку
с ворами, платя им отступного ежемесячно, и «купленные»
воры сами следили за чужими
ворами, и если какой попадался — плохо ему приходилось, пощады от конкурентов не
было: если не совсем убивали, то калечили на всю жизнь.
Был с ним курьезный случай: как-то украли медную пушку из Кремля, пудов десяти весу, и приказало ему начальство через три дня пушку разыскать. Он всех
воров на ноги.
Я много лет часами ходил по площади, заходил к Бакастову и в другие трактиры, где
с утра
воры и бродяги дуются на бильярде или в азартную биксу или фортунку, знакомился
с этим людом и изучал разные стороны его быта. Чаще всего я заходил в самый тихий трактир, низок Григорьева, посещавшийся более скромной Сухаревской публикой: тут игры не
было, значит, и
воры не заходили.
На следующее утро я
с увлечением рассказывал матери, что вчера, когда ее не
было, к нам приходил
вор, которого мы
с Гандылом крепко побили.
Записка
была написана наскоро и сложена кое-как, всего вероятнее, пред самым выходом Аглаи на террасу. В невыразимом волнении, похожем на испуг, князь крепко зажал опять в руку бумажку и отскочил поскорей от окна, от света, точно испуганный
вор; но при этом движении вдруг плотно столкнулся
с одним господином, который очутился прямо у него за плечами.
— Плачет о нас
с тобой острог-то, Андрон Евстратыч… Все там
будем, сколько ни прыгаем. Ну, да это наплевать… Ах, Андрон Евстратыч!.. Разве Ястребов
вор? Воры-то — ваша балчуговская компания, которая народ сосет,
воры — инженеры, канцелярские крысы вроде тебя, а я хлеб даю народу… Компания-то полуторых рублей не дает за золотник, а я все три целковых.
Все время расчета Илюшка лежал связанный посреди кабака, как мертвый. Когда Груздев сделал знак, Морок бросился его развязывать, от усердия к благодетелю у него даже руки дрожали, и узлы он развязывал зубами. Груздев, конечно, отлично знал единственного заводского
вора и
с улыбкой смотрел на его широчайшую спину. Развязанный Илюшка бросился
было стремглав в открытую дверь кабака, но здесь попал прямо в лапы к обережному Матюшке Гущину.
Тревога
была напрасная:
воров никаких не
было. Ольга Александровна, не совладев
с собою и не найдя в себе силы переговорить
с гражданами и обличить перед ними свою несостоятельность к продолжению гражданского образа жизни, просто-напросто решилась убежать к мужу, как другие убегают от мужа.
— У всякого
есть свой царь в голове, говорится по-русски, — заметил Стрепетов. — Ну, а я
с вами говорю о тех, у которых свой царь-то в отпуске. Вы ведь их знаете, а Стрепетов старый солдат, а не сыщик, и ему, кроме плутов и
воров, все верят.
— Я бы ее, подлую, в порошок стерла! Тоже это называется любила! Если ты любишь человека, то тебе все должно
быть мило от него. Он в тюрьму, и ты
с ним в тюрьму. Он сделался
вором, а ты ему помогай. Он нищий, а ты все-таки
с ним. Что тут особенного, что корка черного хлеба, когда любовь? Подлая она и подлая! А я бы, на его месте, бросила бы ее или, вместо того чтобы плакать, такую задала ей взбучку, что она бы целый месяц
с синяками ходила, гадина!
Он умер утром, в те минуты, когда гудок звал на работу. В гробу лежал
с открытым ртом, но брови у него
были сердито нахмурены. Хоронили его жена, сын, собака, старый пьяница и
вор Данила Весовщиков, прогнанный
с фабрики, и несколько слободских нищих. Жена плакала тихо и немного, Павел — не плакал. Слобожане, встречая на улице гроб, останавливались и, крестясь, говорили друг другу...
Петр же Николаич узнал об лошадях только то, что
была найдена шкура
с саврасого мерина, которую Петр Николаич признал зa шкуру Красавчика. И эта безнаказанность
воров еще больше раздражила Петра Николаича. Он не мог теперь без злобы видеть мужиков и говорить про них и где мог старался прижать их.
Меня и на деревне знали; и не пьяница я
был, и не
вор, а вот сделал же такое дело… ну, да уж бог
с ним! из сказки слова не выкинешь…
— Стало
быть, и
с причиной бить нельзя? Ну, ладно, это я у себя в трубе помелом запишу. А то, призывает меня намеднись:"Ты, говорит, у купца Бархатникова жилетку украл?" — Нет, говорю, я отроду не воровал."Ах! так ты еще запираться!"И начал он меня чесать. Причесывал-причесывал, инда слезы у меня градом полились. Только, на мое счастье, в это самое время старший городовой человека привел:"Вот он —
вор, говорит, и жилетку в кабаке сбыть хотел…"Так вот каким нашего брата судом судят!
«Что, — говорят, — тебе там, Иван,
с Емгурчеевыми жить, — Емгурчей
вор, ты
с нами живи, мы тебя
с охотой уважать
будем и хороших Наташ тебе дадим. Там у тебя всего две Наташи
было, а мы тебе больше дадим».
— Нет-с, я не
буду вам отвечать, — возразил Медиокритский, — потому что я не знаю, за что именно взят: меня схватили, как
вора какого-нибудь или разбойника; и так как я состою по ведомству земского суда, так желаю иметь депутата, а вам я отвечать не стану. Не угодно ли вам послать за моим начальником господином исправником.
— Плут!.. И какой же, то
есть, плут на плуте,
вор на
воре. Я-то, вишь, смирный, не озорник, и нет мне от них счастья. На-ка, вожжей пожалел!.. Да что я,
с кашей, что ли, их съем? Какие
были, такие и ворочу, пес!
— Вот как! — сказал Иоанн и снял руку
с плеча Серебряного, — это значит, мы не угодны его княжеской милости! Должно
быть,
с ворами оставаться честнее, чем
быть моим оружничим! Ну что ж, — продолжал он насмешливо, — я никому в дружбу не набиваюсь и никого насильно не держу. Свыклись вместе, так и служите вместе! Доброго пути, разбойничий воевода!
— Ну, — сказал наконец царь, — что
было, то
было; а что прошло, то травой поросло. Поведай мне только, зачем ты, после рязанского дела, не захотел принести мне повинной вместе
с другими
ворами?
Наивен до крайности; он, например, бранясь
с арестантами, корил их иногда за то, что они
были воры, и серьезно убеждал их не воровать.